Я держалась изо всех сил, уверяя себя, что Лилия просто не может прийти в себя от такого известия.

– Да пошли ты ее подальше и повесь трубку! – посоветовала сидящая на полу Танька: пересчитанные деньги она складывала по десять тысяч и перевязывала их аптекарской резинкой.

– Ты что, у нее муж умер! – прикрыв трубку, шепнула я.

– А лучше бы она, – покачала головой Татьяна.

– Нет, деньги я привезла, – так же спокойно пояснила я Лилии. – Саша перед смертью успел сделать все необходимые расчеты, так что я сейчас их пересчитаю, долю, причитающуюся совхозу, отложу и привезу тебе твою часть. Ты когда будешь дома?

Кажется, Лилия поняла, что в моих глазах выглядит уже законченной стервой: выходит, на нее произвела впечатление не смерть Саши, а возможная потеря денег.

– Извини... – Она всхлипнула и стала говорить уже другим тоном: – Ну скажи, чего ему дома не сиделось? Дочь определили, внучка растет, в доме все есть, сердце больное. Я говорила, случится сердечный приступ, а врача поблизости не окажется. Как накаркала!.. Где теперь Артем?

– Вчера в сельской больнице ему сделали операцию. Извлекли пулю.

– Как я поняла, тебя при этом не было?

Вот свинья! По-хорошему, никаких денег она не заслуживает. Мы рисковали своими жизнями, между прочим, и из-за нее тоже...

– Я сдала его на руки врачам, а сама уехала. Мне надо было привезти деньги.

– И ты оставила мужа одного? Из-за каких-то паршивых денег?

Я только открыла рот, чтобы ответить этой хамке, как у меня перехватила трубку Татьяна. Оказывается, она уже некоторое время стояла подле меня и слышала все, что говорила Сашина супруга.

– Лилия Борисовна? – спросила она медовым голосом.

– Александровна, – растерянно поправила та.

– Я так поняла, вам деньги за этот рейс не нужны?

– Почему не нужны?

Она все еще не могла понять, кто с ней говорит.

– Тогда какого же хрена ты издеваешься над женщиной, которая, рискуя своей жизнью, приехала в город, чтобы отдать деньги тебе и ваш с мужем долг совхозу! Да, она оставила раненого мужа в больнице, а могла бы плюнуть на эти самые деньги – пусть пропадают – и сидеть возле него. Лучше бы поинтересовалась, почему умер твой муж!

– Разве это так важно? Его ведь все равно не вернешь.

– Ну ты и гадина! – не выдержала Танька. – Передаю трубку Белле, у меня нет терпения разговаривать с такими бабами!

– А вы считаете, что я должна биться в истерике? – сказала Лилия, услышав мое «алло». – Выть во весь голос?

– Я так не считаю, но есть же какие-то правила приличия...

– Хорошо говорить о приличии, имея здорового красивого мужа, который не забывает выполнять свои супружеские обязанности. А если бы он месяцами к тебе не прикасался?

– Лиля!

– Ладно, молчу! Тело мужа где оставили?

– В морге. – Я назвала город.

– Ясно. Деньги можешь привезти через два часа: я ненадолго схожу на работу.

Она повесила трубку.

Странно, что такой добрый и отзывчивый человек, как Саша, так долго жил с этой женщиной. Ей бы Бабой-ягой где-нибудь в дремучем лесу работать. Яд из нее прямо так и каплет. Или человек привыкает и к яду?

– Расстроила тебя эта гадюка?

Подруга сочувственно улыбнулась мне с пола. Судя по самой большой кучке, как раз теперь она откладывала эту самую долю совхоза.

Расстроила. Я в таких случаях думаю, что человек судит о других по себе, и успокаиваюсь, но тут... Мелькнула даже подлая мыслишка, что теперь, к счастью, наши семьи ничего не будет связывать.

Татьяна подошла и обняла меня за плечи.

– Разрешите доложить, пани дальнобойщица, все ваши деньги подсчитаны и, согласно вашему списку, разложены!

Саша в самом деле был человеком обстоятельным. В папке, которую я взяла из фуры, было рассчитано, кому, сколько и за что причитается, так что нам с Танькой досталась сугубо черновая работа.

Даже с учетом трех отбракованных Валерией ящиков сумма оказалась выше запланированной. Увы, один из главных инициаторов предприятия уже не нуждался ни в каких деньгах.

Долю Саши, вернее, Лилии, я хотела увеличить за счет нашей, но Татьяна этому воспротивилась.

– Погоди, ты доктору сколько отдала? А сколько еще потребуется, чтобы поставить твоего дальнобойщика на ноги? А на восстановление машины? То-то же. Ты же сама сказала, что несовершеннолетних детей у Саши не осталось. Живут отдельно, обеспечены. Себе на похороны Саша заработал, а отдавать деньги этой крысе? Она все равно не оценит и твой широкий жест примет как должное. Успокойся, Решетняк, у тебя двое детей, и им до совершеннолетия еще далеко...

Я поймала себя на том, что не шибко и упираюсь. Где мои былые безоглядность и щедрость с размахом? Что это во мне проснулось? Прижимистость нищего? Я приняла Танькины слова как должное. И она произнесла их не колеблясь. Словно всегда была такой жестокой и недоброй... Нет, нельзя так говорить о друзьях. Просто Таня всегда ненавидела хамов, и она не считала, будто в трудные моменты их нужно прощать...

– Ой, я забыла тебе сказать, – спохватилась Татьяна, – с деньгами в совхоз ты поедешь на милицейской машине. Только предварительно позвони в бухгалтерию, чтобы деньги у тебя приняли побыстрее. – Она посмотрела на часы. – Шевелись, через пятнадцать минут подъедет Андрей.

– Считаете, это может быть опасным?

– Честно говоря, Андрей так не считает. Но я убедила его, что береженого Бог бережет. Рафик и компания вполне могут поджидать тебя у входа в администрацию совхоза. Рюкзачок из рук вырвали – и прости-прощай! Ведь для них не секрет, из какого совхоза пришел груз?

– Не секрет, – согласилась я. – Нашу долю денег можно у тебя оставить? Все-таки моя квартира будет пустовать неизвестно сколько, а кто знает, погиб или не погиб в той машине наш главный преследователь.

– Конечно, оставляй, – согласилась Татьяна. – У меня есть один убойный тайник, никто не найдет!

Андрей – он приехал на милицейском «уазике» – подвез меня к дирекции совхоза. И, открывая мне дверцу, пошутил:

– Я сегодня впервые в роли инкассатора. Волнуюсь.

Сегодня он был в форме капитана милиции. И когда вел меня к кабинету главного бухгалтера, некоторые встреченные нами работники совхоза сочувственно мне улыбались.

– Что у нас за страна! – цокнул языком Громышев. – Хлебом не корми, дай пожалеть преступника!

– Это я – преступник?

– Нет, конечно, но они-то об этом не знают.

– Думаю, это у нас еще с революции.

Андрей даже остановился от неожиданности.

– В каком смысле?

– Тогда наши предки не то что нарушили закон, вообще поставили все законы с ног на голову. В глубине души возможного наказания побаивались, потому и жалели тех, кто все-таки влип...

– Интересные у тебя выкладки, – покачал он головой. – Да, я не сказал тебе, что проконсультировался с коллегами-экономистами. Так вот, они считают, что ваши «многие тысячи» для крупных рэкетиров – копейки.

– Одна старушка – десять рублей, а десять старушек – сто, – пробормотала я.

– Что? А, ты в том смысле, что так говорил убийца из анекдота?

– Если же добавить к ним еще стоимость почти новенького «КамАЗа», то это уже будут не такие копейки.

– В любом случае моей зарплаты не хватит и за десять лет, чтобы набрать такую сумму. Так что понятие «копейка» неоднозначно для разных слоев населения. Наверное, ты права, это не единственный случай нападения на фуры в тех краях. Десять старушек, говоришь... Ну иди, я тебя в коридоре подожду.

– Неудобно как-то, – растерянно проговорила я.

– Неудобно сидеть вдвоем в почтовом ящике!

– Ты имеешь в виду секретное предприятие?

– Я имею в виду обычный почтовый ящик!

Главный бухгалтер совхоза так обрадовался наличным деньгам, как будто я вернула долг лично ему.

– Спасибо, милочка, вы нас так выручили! Мы уже дожили до того, что людям зарплату натурой выплачиваем. Не своей продукцией, так досками, мукой. Как в каменном веке, ей-богу! Сидели в такой яме, а тут вдруг луч света в темном царстве.