Хлопнула дверца машины, и веселый голос Саши ворвался в мои мысли, которые и так не давали мне уснуть.

– Просыпайтесь, сони, пора в дорогу!

– Что ты орешь? – одернул его Артем. – Белка спит. Или без нее мы с места не сдвинемся?

– Я думал, вы оба проснулись, – виновато понизил голос Саша.

Я свесила голову вниз:

– Не пинай друга, я уже не сплю.

Наконец-то мы уедем с этого места. Такое впечатление, что здесь осквернен сам воздух. А еще я подумала, что дорога – бесстрастная, одинаковая ко всем, куда безопаснее, чем такие вот стоянки.

Три фуры автохозяйства, будто три работящих, нагруженных поклажей слона, медленно выползли на шоссе.

Из-за края неба потихоньку появлялось солнце. Дорога теперь была сухой, только кое-где по обочинам еще блестели лужи. Похоже, и эту местность дожди не миновали.

Настроение у нас всех было под стать разгорающемуся новому дню. Свежий воздух равнины врывался в приоткрытое окно кабины. На волне «Русского радио» тезка нашего водителя уверял страну, что зараза – девушка его мечты – отказала ему два раза. Наш Саша, как всегда, отбивал такт песни на руле.

Такое благодушие и даже расслабленность царили в окружающей природе, что случившееся на дороге событие воспринялось всеми участниками движения как насмешка судьбы.

С узкой проселочной дороги, почти невидимой за придорожными кустами, выскочил старый, потрепанный грузовик. В просторечье «газон».

Реакцией Саша, видимо, обладал незаурядной: он нажал на тормоз и, глубоко забираясь правыми колесами в кювет, с трудом объехал будто взбесившуюся машину.

А водитель ее, кажется, от такой ситуации ничуть не взволновался. Он даже не затормозил, а продолжал лихо мчаться по дороге этаким беспородным барбосом, который не понимает, как опасно не считаться с породистыми, хорошо воспитанными собаками.

Причем он не просто мчался. Он ехал зигзагами от обочины к обочине. А один раз скользнул так близко от стоящего у края дороги «Жигуленка» с поднятым капотом, что я от страха зажмурилась.

– Да он же пьян в сиську, г...н штопаный! – выругался Саша.

Первое время он еще стеснялся выражаться при мне, но потом, видимо, понял, что никаких усилий не хватит, чтобы вытравить из себя то, к чему он привык за много лет нервной шоферской работы. Впрочем, он ненормативной лексикой вовсе не злоупотреблял и ругался при мне лишь в подобных случаях. На его месте я бы тоже сейчас ругнулась как следует, но Решетняк мне не разрешал.

Что потом произошло, я увидела, но как они о том сговорились, не поняла. У большинства наших водителей ведь нет раций, какие есть у дальнобойщиков-американцев, судя по боевикам, которые я в большом количестве просмотрела по телевизору, сидя подле него с мужем и детьми. Кое у кого уже появляются мобильники, но тоже пока не у всех.

Зато у наших водителей за долгие годы совместной работы сложилась целая система оповещения при помощи световых и звуковых сигналов, благодаря которым они могут сообща урезонивать наглеющих водителей других машин.

Я увидела, как одна из фур резко вырвалась вперед и обогнала выписывающий на шоссе зигзаги «газон». Вторая фура пошла параллельным курсом, оттесняя грузовик к обочине. Наш «КамАЗ» закрыл ему путь к отступлению.

Артем, мирно дремавший до того на спальном месте, и во сне почувствовал, что на шоссе происходит нечто неординарное. Он соскользнул к нам на сиденье и с интересом наблюдал за маневрами товарищей.

– Ага, попался, голубчик!

«Газон» наконец остановился, зажатый со всех сторон механическими монстрами. Почти одновременно хлопнули дверцы всех трех машин, и к нарушителю направились водители. Я вылезла тоже. Интересно было посмотреть, чем это кончится. Люси не было видно. Или ее не стали будить, или ее суровый любовник запретил женщине вылезать из машины.

Шофер старой, потрепанной машинешки, скорчившись на сиденье, изо всех сил вцепился в ручку дверцы, не давая ее открыть.

Но наши ребята, видимо, здорово разозлились, и такая хрупкая преграда их остановить уже не могла. Они вырвали дверцу вместе с петлями. Следом, все еще держась за нее, вывалился водитель.

«Они же его убьют!» – с запоздалым испугом подумала я и подошла поближе. Решила про себя, что в случае чего стану между водителями и проштрафившимся шофером. Хорошо горским женщинам: такие вот конфликты они могли решать, сняв с себя платок и бросив его между враждующими мужчинами.

Дальнобойщики молча стояли вокруг человека, который скорчившись – защищал лицо и пах – лежал на асфальте.

Пожалуй, определение «человек» было для него слишком громким. Так, мальчишка, сопляк, на вид не больше семнадцати лет, тощий и прыщавый. Пьяный с раннего утра именно так, как заметил о нем Саша.

Палыч презрительно плюнул в сторону и стукнул лежащего ногой по заднице. Другой шофер вскочил на подножку, выхватил из замка зажигания ключи и забросил их в лесополосу.

Шоферишка, сообразивший наконец, что бить его не будут, неожиданно резво вскочил на ноги и очертя голову кинулся в поле.

Дальнобойщики вернулись к своим машинам.

– Санек, ты забирайся, поспи, – предложил Артем, – я все равно больше не засну.

– Так тебе же еще час отдыхать.

– Ничего, потом отдашь.

Саша не возражал. Он взобрался на «кровать», пеняя кому-то в туманной дали:

– Эх, какую страну загубили! Мальчишка только от материнской юбки оторвался, а уже алкаш.

Артем лишь молча сжал зубы. Я знала, что такие случаи он и сам болезненно переживает. Злится от собственного бессилия: что может сделать он – водитель автомобиля, хоть и большегрузного?

Мне вспомнился его рассказ об одном селе средней полосы, возле которого они с Сашкой как-то поломались. Поздним вечером оба ходили из дома в дом и нигде не могли отыскать трезвого мужика, чтобы усадить его за трактор.

Не лучше выглядели и их хмельные, зачуханные жены. Артем, рассказывая, скрежетал зубами, а я старалась его успокоить: может, этот поселок – единичный случай? И мысленно досадовала, что он беспокоится о судьбе страны, вместо того чтобы лишний раз подумать о своей семье. Говорят же англичане: мой дом – моя крепость, а там хоть трава не расти. Вон даже один из французских Людовиков говорил: после нас хоть потоп. Король, между прочим, а тут простой шофер! Повторяла любимое выражение мамы и, кажется, проникалась мыслью, что она все-таки права, мы не пара.

«Ты помнишь, как все начиналось?» Может, с этого? С моего нежелания понять озабоченность мужа, попытки свести его интересы к минимуму. Мол, всяк сверчок знай свой шесток, и нечего строить из себя государственного мужа... Какой же, оказывается, стервой я была!

Сытый голодного не разумеет. Наша семья жила благополучнее многих, и мне не хотелось забивать себе голову размышлениями о чужих несчастьях. Я объясняла себе его волнения – а заговаривал он об этом не однажды – спецификой работы шофера: сидит себе, крутит баранку, мозги у него не заняты, вот и размышляет о том о сем. Мало ли на свете таких философов!..

Я кивала: понятное дело, страна нищает и спивается, – о чем еще можно говорить в супружеской постели? У нас на работе тоже куча проблем: подскочили цены на полиграфические услуги, выросла цена бумаги, упал тираж – да мало ли о чем я могла бы беспокоиться! Но муж моими делами тоже отчего-то не интересовался. Или я сама предпочитала ему о них не рассказывать, считая, что он не поймет?

Артем стал все чаще мотаться по стране, туда-сюда, и теперь почти не бывал дома.

– Не отказываться же от живых денег! – хмуро отбивался он от моих претензий. – Ты даже не представляешь себе, сколько ребят сидят сейчас без работы! Выкупили «КамАЗы», а они себя не оправдывают. Спасибо, у нас генеральный директор – гений рынка, ухитряется находить для нас заказы, а то бегали бы, на хлеб занимали...

Но мне почему-то казалось, что дело вовсе не в деньгах, из-за которых Артем отказывался от домашнего тепла. Неужели оно ему вдруг надоело? И я перестала быть для него желанной женщиной? Кажется, я повторяла себе одно и то же. Рисовала картины прежней семейной идиллии. Полно, да была ли она...