Анна с ужасом смотрела на сыновей. Голова ее кружилась от пережитых за последний час событий, но женщина не могла позволить себе остановить старшего сына. Филиппо совершил подлость, и покойный супруг Анны поступил бы сейчас не менее жестоко с предателем. Только сам Антонио вправе судить и прощать поправшего братские чувства Филиппо.

– Оставить тебя жить – самое худшее из всех наказаний, – рыкнул Антонио. Слизнув кровь с разбитых костяшек, он взглянул на себя и медленно стащил с плеч испачканные кровью рубашку и камзол. – Ты пожалел истратить на меня наследство отца. Я, в свою очередь, отплачу тебе тем же. Интересно… – Карриоццо криво усмехнулся в лицо Доминики, – что скажет твоя невеста, когда узнает, что отныне ты будешь жить в моем замке из милости? Так же, как жил я в доме султанского сына. Впрочем, будет существенное отличие: я надеялся, что моя семья спасет меня из плена. А ты будешь жить здесь как свободный человек, но надеяться тебе не на что. Ты сам сказал, что дела в феоде идут не очень хорошо, и я не могу позволить себе выделить тебе часть состояния.

– Я скажу, сударь, что все равно выйду замуж за Филиппо, – Доминика высоко вздернула подбородок. – Мне больно узнать о том, что Филиппо проявил малодушие! Но я не стану судить его. Я помню заповедь Христа: кто без греха – пусть бросит камень в оступившегося.

– И на что же вы будете жить? Насколько я знаю, синьор дель Уциано не столь богат, чтобы принять нищего зятя.

– Мой дядя дает мне в приданое серебряные рудники!

– Вы ошибаетесь. Майано – собственность его дочери, которая как раз сегодня вернулась в родной дом. Я лично вручил ее графу де Бельфлер.

– Мальвина вернулась? – на лице девушки вспыхнула радостная улыбка.

Антонио с удивлением уставился на невесту своего брата. Неужели Доминику не волнует, что возвращение кузины лишило ее богатого приданого?

– Ты еще не все знаешь, девочка. Твой отец отказывается выдать тебя за младшего в роду Карриоццо, – усмехнулся Антонио. – И собирается найти тебе другого жениха, более состоятельного. Так что Филиппо ты ничем помочь не сможешь.

Доминика облизнула внезапно пересохшие губы.

– А я лучше уйду в монастырь, чем выйду за другого, – и в знак своей клятвы девушка поцеловала крест.

– Да, братишка, тебе повезло с невестой, – с удивлением покачал головой Антонио. – А вот ей с тобой – вряд ли.

– Я не стану причиной ее несчастья, – отвергая помощь невесты, юноша с трудом поднялся на ноги и подошел к старшему брату. – Алтонио, отец хотел, чтобы семьи Карриоццо и Бельфлер породнились. Я не нарушу его последнюю волю, – Филиппе, тяжело дыша, смотрел из-под опухших век на невесту. – Доминика, если судьбе так угодно, ты должна выйти замуж за моего брата.

– Ты отказываешься от меня? – не веря своим ушам, переспросила девушка.

– Он более достоин тебя, нежели я.

– Дурак! Эгоист! – вспыхнула Доминика. – А мои чувства тебя не волнуют?!

Она бросилась к выходу из зала, но на полпути неожиданно остановилась и резко обернулась к Антонио:

– А почему бы вам, синьор, не жениться на вновь обретенной невесте? И тем самым выполнить волю синьора Алессандро? Уверяю, что я возражать против этого не стану. После женитьбы на богатой невесте вы сумеете поправить дела вашего драгоценного феода, о судьбе которого вы оба так рьяно печетесь. Уверяю вас: граф и – особенно – графиня де Бельфлер не пожалеют денег на приданое своей дочери.

Карриоццо нервно провел рукой по спутанным волосам. Доминика все больше напоминала ему Лали, и не столько внешностью, как своим вздорным характером. Подумать только, что лепечет эта негодница! Она предлагает ему жениться на дочери Бельфлера ради богатого приданого и в память о последней воле его отца. Но Антонио не может так поступить с Лали, которая, которая… достойна лучшей участи.

Конечно, всего лишь неделю назад его и Лали неумолимо влекла в постель сумасшедшая страсть. Но Антонио был уверен в том, что эти чувства временны. Лали выросла в гареме и считала, что самое главное для нее – стать женой. Все равно чьей. И тут в ее жизни появился он – Карриоццо. Они три недели провели бок о бок, и неудивительно, что почувствовали взаимную тягу друг к другу.

Но теперь все изменилось. Лали – дочь весьма состоятельного человека и вправе рассчитывать на более выгодную партию, нежели Антонио. Если Филиппо не лжет, и дела в феоде идут плохо, то хозяин Карриоццо не может быть завидным женихом дочери графа де Бельфлера. И думать об этом нечего. К тому же, есть еще пара причин, из-за которых он не может позволить себе породниться с домом Бельфлер.

Странная смерть отца на охоте – главная из этих причин. Кому-то очень было на руку, чтобы хозяином феода стал юный Филиппе. Отдавая в приданое племяннице земли, граничащие с поместьем Карриоццо, граф де Бельфлер, не иначе, как что-то замыслил.

А вторая причина – Монна. Стать ее зятем немыслимо и невозможно.

Почувствовав сильнейшую усталость, Антонио повернулся к матери:

– Мне нужна горячая ванна.

– Я прикажу, чтобы тебе доставили воду в спальню на южной стороне, – сказала Анна и, печально улыбнувшись, вышла из зала.

«Боже, как я устал», – Антонио потер щетинистый подбородок, лениво размышляя, чего ему больше хочется – мыться, спать или есть. Плечи тянуло к земле, словно их придавил какой-то груз, веки стали почти свинцовыми. Короткий сон явно не повредит. Нет, сначала нужно принять ванну, а еду пусть принесут в постель.

Только напрасно он надеялся уснуть. Когда Антонио, насытившись, откинулся на подушки, то перед его глазами неожиданно, против его желания, появилась Лали.

И все потому, что ложе, на котором он устроился, было семейным и раньше принадлежало его родителям, как и сама спальня на южной стороне дворца. А еще раньше – всем прочим правителям Карриоццо. Когда Антонио решит жениться, то рядом с ним в этой постели будет лежать его супруга. Вот тут в памяти и появилась эта негодница – девчонка из гарема капудан-паши, дочь графа де Бельфлер.

Ночь уже вступила в свои права, и Антонио окружала темнота. Но ему все время чудилась Лали. Лали, лежащая подле него в постели. Он почти реально видел, как ее золотые волосы разметались по подушке, а распростертые руки зовут его…

Карриоццо до самого утра пролежал без сна, мучая свою раненую душу воспоминаниями о радостном смехе Лали, соблазнительных изгибах ее тела во время танца. Он вспоминал ее удивительное, ни на что не похожее пение и нескромное желание любовных утех. Девушка, от любви которой он добровольно отказался, стала для Антонио манящим огоньком, мерцающим в ночи, милым чудесным призраком, ворвавшимся в его жизнь из далекого детства. Его мучением и болью.

Отец и дочь, не замечая того, что подступает ночь, сидели, обнявшись, в зале у портрета покойной матери Лали и вели нескончаемый разговор, стараясь посвятить друг друга в годы, прошедшие в разлуке.

Граф де Бельфлер с трудом сдерживал слезы, слушая рассказ дочери о ее жизни в Стамбуле. Время от времени Людовико отворачивался, и его спина вздрагивала от безмолвных страданий. Лали почти ничего не помнила о своем похищении, но подробно описывала свою жизнь в гареме, хвасталась знаниями, которым ее обучили приглашенные по приказу Ибрагим-паши учителя, описывала козни и зависть женщин, спорную доброту Гюльхар-ханум, знакомство с Антонио и побег из дворца, ужасные воспоминания о капитане Джаноцци, посещение рынка рабов, путешествие на галере и праздник в Венеции.

«Только в одном я не могу признаться отцу, – думала девушка. – О своих чувствах к Антонио».

Лали с самого начала почувствовала душевную близость с отцом. Моментами ей казалось, что она начинает узнавать в нем того человека, с которым ей пришлось расстаться больше десяти лет назад. И ей было жаль, что Антонио никак не хотел примириться с Бельфлером. Неужели он до сих пор не избавился от любви к Монне? В любом случае, она не могла винить свою мачеху за то, что она предпочла Антонио графа де Бельфлер. Отец – не только красивый и умный мужчина, но и удивительно добрый и щедрый человек. Даже сейчас он то и дело возвращался в разговоре к делам в феоде Карриоццо, переживая за обоих братьев.