— Ну как, вам понравилось? — услышал он голос Люсинды. — Скажите, что вы увидели?

— Это было просто замечательно! — ответил Мельник. — Потрясающе интересная история. Приключения, сражения… Знаете, она была словно про меня.

— Так оно и есть, — подтвердила девушка. — Ведь в ченджере каждый видит свое. В этом заложены восемь нитей рассказа. Подходишь немного с другой стороны — видишь новый. Мирта, моя подруга, увидела там шесть историй о любви и две сказки. Интересно, что вы увидите с других сторон. Но это потом, ладно? Вы ведь у нас еще погостите, посмотрите. А сейчас пойдем в мастерскую, я покажу остальное.

Мастерская располагалась рядом с гостиной, на первом этаже. Ее большая часть была отгорожена стеклянной перегородкой. За стеклом виднелись автоклавы, реторты, какие-то приборы — там Люсинда работала. Остальное пространство занимали стеллажи и полки, уставленные кристаллами разных форм, цветов и размеров.

— Вот в этом, — девушка указала на сиреневый кристалл, напоминавший восьмиугольную башню, — я дала волю своей фантазии. Я вспоминала все сказки, которые знала, и придумывала новые. Тут есть и волшебники, и драконы, и заколдованные замки, и рыцари… А вот тут, — она повернулась к кристаллу, состоявшему из двух половинок: черной и белой, — я попробовала поразмышлять о жизни и смерти, о времени и вечности. Не знаю, что из этого получилось. Я еще никому не показывала, кроме папы. Но он плохой судья — ему все мои работы нравятся. А мне самой больше всего нравится вот эта.

Они подошли к зеленому кристаллу, напоминавшему по форме дождевую каплю, укрепленную на подставке.

— Здесь я размышляла о нашей Никте, — объяснила Люсинда. — О лесах, животных, о нашем поселке. О том, что уже было, и о том, что нас еще ждет. В общем, это такое признание в любви. Вот и все, что я сделала за последний год. Кроме… кроме вот этого.

Она засунула руку в глубину стеллажа и достала крошечный синий кубик со сглаженными углами.

— В нем шесть нитей, по числу сторон, — сказала Люсинда. — Но определенных историй здесь нет, скорее это определенные настроения. Я не случайно оставила его напоследок. Я делала его для вас, это подарок. Надеюсь, он не займет много места.

И она протянула кубик Мельнику. Он бережно принял теплый на ощупь мерцающий кристалл.

— Я очень тронут… — начал он, но Люсинда не дала ему закончить.

— А еще я хотела бы сделать такой же подарок, как Жанна — там, в мэрии, — сказала она. — Я имею в виду вот это.

Она шагнула к разведчику, встала на цыпочки, и он ощутил прикосновение ее губ в уголке рта — там, где виднелся давно заживший шрам.

Мельник по-новому взглянул на девушку, которую помнил еще маленькой девчонкой. Было заметно, что над ее внешностью не потрудились нанокосметологи и она не могла участвовать в поселковых конкурсах красоты. Однако никакое улучшение, как известно, не может добавить девушке обаяния. Но Люсинда и не нуждалась в такой добавке. Ему хотелось сказать ей что-то нежное и вместе с тем верное, объяснить… что? Он сам еще точно не знал.

Сигнал, раздавшийся откуда-то из глубины дома, прервал опасную паузу. Люсинда прислушалась (сигнал успел еще дважды повториться, потом замолчал) и с удивлением сказала:

— Это дальняя связь. Странно — время неурочное. А спутник выходит из Коридора всегда в одно и то же… Значит, что-то срочное. Пойду спрошу у папы.

Однако никуда идти ей не пришлось: мэр Корбел сам появился в дверях мастерской. Вид у него был настолько озадаченный, что Питер Мельник спросил:

— Что-то случилось? Ты выглядишь так, словно тебе позвонили здешние дикари и попросили устроить для них концерт.

— Нет, это не дикари, — ответил мэр. — Это сам Гленн Хельдер. И он срочно требует тебя. Пойдем, я тебя провожу.

Проводив гостя в кабинет, мэр вернулся к столу, налил в бокал вина. Посидел, разглядывая его на свет, потом сказал, обращаясь то ли к дочери, остановившейся в дверях мастерской, то ли к лежащему у камину Гану:

— Кажется, и в этот раз Питеру не удастся у нас погостить. Хотя бы недельку…

Хотя Питер Мельник никогда не был в европейском поместье Хельдера (как и в других владениях знаменитого изобретателя и миллиардера), он, конечно, слышал о здешних чудесах: ручьях, текущих не только вниз, но и вверх, зданиях, притворившихся деревьями, и деревьях, выглядящих как скульптуры, о плавающих в воздухе мерцающих полифомах. И хотя он спокойно относился к рассказам о здешней роскоши, ему все же хотелось взглянуть на этот выставочный образец полностью прирученной и преображенной природы. Взглянуть на рощи, в которых собрались растения со всего света, на цветники, на прославленную «долину мхов», погреться под земным солнцем — на планетах, на которых ему пришлось работать последние четыре года (исключая разве что Никту), солнца было или слишком мало, или чересчур много.

Однако ни взглянуть, ни погреться не удалось: поместье встретило их с Ганом нудным осенним дождем и туманом (Чаку, вместе с кноду-ганобу, Мельник решил оставить на Никте — правила провоза на Землю арт-реальностей в последнее время ужесточились, и он не знал, какие документы для них потребуются; к тому же разведчик надеялся, что его пребывание на родной планете не слишком затянется). Это было странно: мощные энергетические установки позволяли хозяину управлять погодой. Была и другая странность: с момента, когда доставивший их с Луны ульдер приземлился на летной площадке, Мельник не увидел в поместье ни одного человека. Встречал их молчаливый оранг-пруви, он же проводил до кабинета хозяина; по пути в тумане несколько раз мелькнули темные силуэты — то ли громадные волкодавы, то ли кто-то еще крупнее.

— Смотришь, где опасно? — спросил Ган, заметив, что хозяин внимательно глядит по сторонам. — Опасно нет, я слежу.

— Нет, я просто смотрю, — ответил Мельник. — Говорят, тут очень красиво.

— Опять красиво, — пробурчал пес; было непонятно, что он хотел сказать.

Первое, что бросалось в глаза в кабинете Гленна Хельдера, — это царивший здесь беспорядок. Стоявшие вдоль стен шкафы были распахнуты, вынутые из них папки с документами валялись повсюду: на полу, на вычислительных модулях новейшей конструкции, на стульях и креслах, на рабочем столе хозяина. Особо большая груда высилась на столе для совещаний; вырванные из папок протоколы, схемы, чертежи лежали здесь вперемешку с остатками еды, тут же стояло несколько недопитых чашек кофе; одна чашка опрокинулась, и темная лужа расползлась по полированной поверхности, пропитав листы какого-то договора. Часть листов слетела со стола и усеяла пол вокруг. Можно было подумать, что здесь побывали или не в меру ретивые следователи, или налетчики, в спешке искавшие какую-то важную бумагу.

Однако хозяин, сидевший у окна на краешке стула (словно присел на минутку да задумался на час) не спешил вызывать полицию или звонить адвокату. Увидев вошедшего гостя, он вскочил, шагнул ему навстречу — и Мельник, лишь накануне в новостях видевший сюжет со знаменитым владельцем «Global Researches», поразился произошедшей перемене: там Хельдер выглядел как полный сил человек, не помнящий о своем почтенном возрасте; сейчас же перед ним был дряхлый старик.

— Так это вы — разведчик Питер, или Питер-везунчик? — спросил он, разглядывая гостя. Хотя голос у него был под стать внешнему виду, все равно чувствовалось, что хозяин привык отдавать распоряжения, а не выслушивать их.

— Да, некоторые так говорят, — согласился Мельник.

— Первая высадка на Кроне, первая — на Никте, глубокая разведка Аркада… — перечислял по памяти Хельдер. — И еще перечень на полстраницы. Я думал, вы несколько… больше похожи на свой послужной список. Вы ведь пруви, не супи?

— Нет, не супи, — ответил Мельник, понимая, что вопрос задан не из праздного любопытства. — А что…

— Нет-нет, это неважно. Я вас ждал… я хотел… да вы садитесь… вот сюда, здесь будет удобно… это мы уберем.