Образно говоря, на пути воздушного потока устраняется барьер в виде заблокированной носоглотки. Но достигается это дорогой ценой – пациент теряет возможность говорить, пить и есть естественным образом.

Хотя короткая шея больного и затрудняла проведение операции, завершилась она, благодаря мастерству хирурга, успешно. Сделавший ее врач регулярно фотографировал уникальные для него и для пациента результаты.

Как ни удивительно, но уже в три часа ночи я очнулся после наркоза и почувствовал себя относительно бодрым. Правда, первое столкновение с действительностью повергло меня в отчаяние. Голоса нет, объясняться с медсестрами приходилось только знаками, которые они упорно отказывались понимать.

Не зная тяжести своего состояния и находясь в легкой эйфории от действия наркоза, мне показалось, что я довольно быстро справлюсь с последствиями операции. Смешно сказать, мне даже пришло в голову, попросить сфотографировать меня в коконе из бинтов вокруг головы – уж больно он был похож на шлем космонавта или мотогонщика.

Как же я ошибался! Суровая действительность быстро вернула меня к реальности. Самочувствие начало ухудшаться, а на помощь никто не спешил. Большую часть времени я был предоставлен самому себе. Лечение проводилось по принципу «больной либо выживет, либо нет». В первом случае пациента переводили в общую палату для завершения лечения. Если же его состояние ухудшалось, а врачи не были должным образом мотивированы, больного переводили в другую реанимацию.

Это место могло оказаться предпоследним звеном в больничном конвейере. Дальше был морг, куда практически каждое утро увозили отмучившихся. Кроме безнадежных больных в эту реанимацию попадали пьяницы, наркоманы и, конечно, бомжи. В общем, по современным представлениям – отстойник для «отбросов общества».

Но часто ли мы, благополучные по нашим представлениям, задумываемся над тем, кто и что довели этих людей до их нынешнего состояния. У кого-то отняли квартиру, кого-то наказали за несуществующие долги. Причины можно перечислять долго. Но у всех у них есть одно общее – их не сумело защитить государство. И никакие просьбы о прощении не искупят вину перед ними.

Их трагическая судьба и завершалась трагическим образом. Никто из бездомных, попавших сюда днем или вечером, до утра не дотягивал. Возможно, они уже были при смерти. Но, вероятнее всего, персоналу не хотелось оставлять «наследство» другой смене. Все свои сбережения бродяги носили с собой, и далеко не всегда это были гривенники и пятаки. После кончины одной представительницы этого вольнолюбивого племени в ее пожитках обнаружили более 18 тысяч рублей. Это событие, не смущаясь нашим присутствием, увлеченно обсуждали санитарки и медсестры. Уверенность в беспомощности и бесправности попавших в реанимацию пациентов была стопроцентной. Получив неожиданное «наследство», в отделении устроили банкет. Музыка гремела всю ночь, и никто никого не стеснялся.

Окровавленные простыни, беспомощные, крепко привязанные к кроватям люди, издаваемые ими мучительные стоны и громкая разухабистая музыка создавали обстановку ада, где трудились настоящие дьяволы, простите, дьяволицы. Все это сливалось в немыслимую, неправдоподобную картину; уши и глаза отказывались верить в достоверность происходящего.

Процветал здесь и другой «бизнес». Проституткам, не имеющим регистрации, делали подпольные аборты. Доверенным людям можно было разжиться наркотическими препаратами, сэкономленными при проведении операций.

А с больными тут не церемонились, в каком бы состоянии те ни находились. Вставляя в гортань трубку для искусственного питания, человеку могли разорвать носоглотку, и он потом часами истекал кровью и мучился от боли.

По современным представлениям, пациент не должен страдать от боли, так как она вызывает стресс и запускает множество опасных для здоровья процессов. В медицинском арсенале немало средств для снятия болевого синдрома. Но это в том случае, если человеку хотят помочь. Например, в больнице, где мне выводили камень из почки, при первом болевом ощущении немедленно делали обезболивающий укол. Вначале я стеснялся лишний раз обращаться к медсестре. И когда это заметил мой лечащий врач, он сурово отчитал за ненужный «героизм», объяснив, к чему это может привести.

Здесь же господствовал другой принцип: «Хочешь выжить, мужик, – терпи!» Но любому терпению приходит конец. Либо ты выживешь, либо нет. Я умирал.

К сожалению, не без «помощи» врачей, как ни кощунственно это звучит. В течение четырех дней мне не давали ни пить, ни есть. Трубка для питания, внедренная с дикой болью, ни разу не использовалась по назначению. Сколько я ни «мычал», сколько ни поднимал руку – если удавалось ее высвободить, – ко мне подходили лишь для того, чтобы поставить капельницу либо сменить белье. Любые мои просьбы, выраженные единственном доступным мне способом – знаками, – не вызывали никакой ответной реакции.

До сих пор не могу понять: правда это или плод моего отравленного болезнью сознания, но равнодушие медицинского персонала было настолько очевидно, а чувство беспомощности и страха настолько велико, что причина смерти едва ли не каждого из моих соседей представлялась достаточно ясной. Находясь в отчаянном положении, я и не вспоминал о существовании таких органов надзора и контроля, как патологоанатомическая служба, медэкспертиза и другие. Да и апеллировать к ним в то время просто не представлялось возможным.

Для сомневающихся в моих откровениях приведу красноречивые данные. Не для того, чтобы уязвить американскую медицину, которую высоко ценю по рассказам знакомых американцев. А просто потому, что в России нет подобных оценок, и вряд ли они появятся в ближайшее время.

Даже в США «...10 % госпитализированных пациентов приобретают инфекцию, которой до поступления в больницу у них не было. В результате этого каждый год умирают 80 тысяч американцев. По некоторым подсчетам, из-за халатности персонала больниц ежегодно (!) умирают около 90 тысяч человек и 40 % госпитализированных пациентов попадают в больницу по вине, прямой или косвенной, своего лечащего врача». И это в благополучной Америке, где у медицинского персонала очень неплохие зарплаты и им не нужно искать побочные заработки, чтобы прокормить семью. Остается лишь гадать, что творится у нас, в российских лечебных заведениях.

Пережитое в конкретной больнице всколыхнуло воспоминания о других учреждениях, в которых приходилось лечиться самому или посещать своих родственников. Анализируя существующие в них порядки и негласные законы теперь, по прошествии длительного времени, когда эмоции улеглись, поражаешься полной бесконтрольности работающих здесь врачей, особенно в отделениях реанимации. Когда больной значительную часть суток либо постоянно находится в бессознательном состоянии, власть доктора, медсестры, санитара над ним безгранична.

Диву даешься, как легко умертвить человека!

Стоит не убрать вовремя обильно выделяющуюся слюну – и человек, лежащий на спине, может захлебнуться.

Стоит не заметить, что выпала трубка, подводящая к аппарату искусственного дыхания, – и пациент быстро задохнется.

Стоит вечером не заметить несильное, но постоянное кровотечение – и утром больного не станет. И это реальные ситуации, свидетелем которых я был 23 дня.

К сожалению, полная зависимость попавших сюда людей от служителей медицины развращает персонал, создает иллюзию всесилия и вседозволенности, толкает на преступления. Умные люди знали об этой логической цепочке издревле. По мнению римского оратора Цицерона (1 век до н. э.), «Величайшее поощрение преступления – расчет на безнаказанность».

Остановить недобросовестных медиков могут, пожалуй, только их коллеги. Но многие ли из них решатся пойти на это? Ответ, к сожалению, отрицательный.

Мужества хватает далеко не у всех. Вот и остаются врачи наедине со своей совестью. А это не самый высокий барьер для многих из них. Его в лучшем случае хватает для соблюдения нейтралитета. А иногда присутствует и преступный сговор в деле сокрытия врачебных ошибок, допускаемых коллегами. Сегодня я покрываю твою ошибку, приведшую к трагическому исходу, завтра ты – мою.