Одна из двух сестер, которым я очень благодарен за подлинное милосердие, Лена, предложила мне взглянуть на себя в зеркало. Мое отражение повергло меня в шок. Обросшее за две недели пергаментного цвета лицо скорее принадлежало покойнику, чем живому человеку. Как тут не вспомнить выражение «краше в гроб кладут».

Увидев мою подавленность после «смотрин», Лена подбодрила меня, сказав, что раньше, в период кризиса, даже им, привыкшим ко многому, было страшно смотреть на меня. Этот день консилиум отметил как переход из угрожающе-тяжелого состояния в просто тяжелое.

Вместе с возвращением к жизни стали острее проявляться неудобства моего положения. Попробуйте полежать на спине хотя бы в течение часа. Гарантирую, что здоровый человек больше не выдержит, захочет пошевелиться. А сутки, а неделю?

Повернуться на бок нельзя, не позволяла трубка для искусственного дыхания. Ноги поднять невозможно, иначе можно было сорвать катетеры для капельниц. Правой рукой не двинешь – на ней манжета для непрерывного измерения давления.

Поэтому ежедневная смена постельного белья воспринималась как праздник. Ведь можно было чуть-чуть подвигаться. Даже ежедневные перевязки, несмотря на болезненные ощущения, воспринимались как благо. Целых 10–15 минут можно было провести в сидячем положении.

Из таких «радостей» складывалась больничная жизнь, и я медленно, но верно пошел на поправку.

Но, видимо, судьба не исчерпала всех препятствий на моем пути к выздоровлению. В один из обычных дней к нам в палату положили двух спортсменов, которые готовились к ответственным соревнованиям. Времени на обычное лечение травм не хватало, поэтому использовали довольно экстремальный способ – в течение нескольких часов они лежали на толстой пластине льда, и он таял от тепла человеческого тела.

В конце процедуры переохлажденный организм согревали горячим чаем, добавляя для усиления эффекта церковное вино – кагор. То ли спортсменов чрезмерно переохладили, то ли плохо действовал чай, но необычные пациенты буквально бились в ознобе.

Естественно, сестрам хотелось помочь молодым, симпатичным ребятам. И они начали срывать одеяла с больных и укрывать ими дрожащих от холода молодых людей. Лишился своего одеяла и я. Вернулось оно ко мне минут через 30, но этого оказалось достаточно, чтобы началось двустороннее воспаление легких.

Специалисты говорят, что в подобных ситуациях воспаление легких – неотвратимое следствие выключения носоглотки из процесса дыхания. Не буду спорить, но точно знаю, когда болезнь началась. Уверен, что легкое переохлаждение ускорило возникновение неизбежного заболевания.

А вот для лечащего врача, которому под руководством именитых специалистов с неимоверным трудом удалось вывести больного из почти безвыходной ситуации, новое опасное заболевание стало неприятным сюрпризом. У здорового человека оно лечится довольно легко. Для больного же с целым шлейфом заболеваний воспаление легких – серьезная угроза, часто вызывающая летальный исход.

После рентгеновского подтверждения диагноза начался новый этап лечения. Сильнейшие антибиотики к утру сбивали температуру, но к вечеру она поднималась вновь.

Борющийся со своей стороны организм ответил повышенным содержанием сахара в крови. Наряду с антибиотиками пришлось начать инъекции инсулина. Казалось, судьба решила расправиться с больным не тем, так иным способом.

Но столь же решительно были настроены и специалисты, уже добившиеся определенных успехов и не собиравшиеся сдавать завоеванных позиций.

Каждый вечер на основе анализа хода болезни вырабатывалась тактика лечения на следующий день. Практически ежедневно меня навещала та или иная медицинская знаменитость. У них вызывало симпатию мое стремление бороться с каждой возникающей напастью. Именно на этот боевой настрой они возлагали больше надежды, чем на лекарства.

Вспоминаю, как когда-то не мог поверить С. Цвейгу, у которого врач утверждал: «Энергичный, даже неистовый протест больного мы можем только приветствовать, ибо иной раз такая, на первый взгляд, неразумная реакция удивительным образом помогает нам больше, чем самые эффективные лекарства». Теперь же смысл этих слов глубоко проник в сознание, привел к пониманию, что моя жизнь прежде всего нужна мне, моей семье.

И как только я почувствовал «спасительный канат», брошенный мне врачами, то стал карабкаться по нему вверх, ломая ногти и срывая кожу на руках. Может, это был сон, а может – галлюцинация. Обессиленными руками я хватался за колючую основу и подтягивался на сантиметр-другой. Снова съезжал вниз. Но даже опускаясь, я верил, что через мгновение вновь буду карабкаться вверх.

Наконец, общими усилиями очередной раунд в борьбе за жизнь был выигран. Казалось, уже ничто не вызывает опасений. Но, видимо, чаша испытаний была испита мною еще не до дна.

Меня постепенно стали отключать от аппарата искусственного дыхания, приучая дышать обычным воздухом, а не обогащенным кислородом. Дыхание восстанавливалось с трудом. Главным образом из-за психологического фактора.

Если днем я сравнительно легко обходился без спасительной трубки, то заснуть без нее было страшно. Казалось, что я тут же задохнусь. Пришлось самому освоить технику подключения к аппарату искусственного дыхания. Ведь не могла же сестра находиться возле меня всю ночь, подключая и отключая его по необходимости. Несколько ночей ушло на то, чтобы привыкнуть дышать самостоятельно. Но наконец и этот этап был пройден.

Следующим стал подбор трубки, которая позволила бы мне говорить, пока не зашили рану на шее. После недолгих упражнений начали выговариваться отдельные слова, но и их хватило, чтобы убедить лечащего врача не кормить меня кукурузной кашей. Так, на восемнадцатый день пребывания в реанимации я стал почти полноценным человеком.

С целью дальнейшего улучшения моего состояния консилиум назначил мне процедуру гипербарической оксигенации, при которой пациента помещают в металлический «саркофаг» и под давлением около двух атмосфер насыщают его организм кислородом.

Подобная процедура оказывает благоприятное воздействие при недостаточности внешнего дыхания и способствует полному удовлетворению потребностей тканей в кислороде. По многим показателям для меня было полезно сорокаминутное пребывание в насыщенной кислородом среде.

Однако наряду с положительными факторами присутствуют и отрицательные. Например, возможно падение артериального давления. Поэтому медицинский персонал всегда измеряет давление у пациентов до и после проведения сеанса терапии. Но как принято в России, больного в тонкости проводимого лечения не посвящают, что и приводит иногда к негативным результатам.

А вот как подходят к этой проблеме за рубежом. Еще на студенческой скамье закладывается уважительное отношение к больному. Приведу небольшую выдержку из английского учебника по медицинской этике: «Как у всех индивидов, у пациентов существуют свои представления и жизненные цели, для достижения которых им требуется осознанно относиться к своим поступкам. Но для того, чтобы пациенты действовали осознанно, им необходимо: а) предоставить информацию; б) дать возможность самостоятельно принять решение. Поэтому на профессионала возлагается обязанность информировать своих пациентов об их диагнозе и методе лечения их заболевания с тем, чтобы дать им возможность сделать важный выбор, который требуется, когда болезнь влияет на их жизнь и карьеру...Можно сказать, что наилучшая модель взаимоотношений доктора и пациента – это кооперативное партнерство перед лицом серьезных жизненных проблем».

Звучит как фантастика, не правда ли? Мне с таким подходом со стороны медицинского персонала приходилось встречаться очень редко. Должен сказать, когда при подготовке рукописи я случайно заглянул в упомянутый учебник, то поразился тому, как далека отечественная медицина от зарубежных этических норм.