Воцарилась гнетущая тишина. Гинта решила, что пора бы высказаться и ей. По одному разу уже выступили все. Кроме неё и Сагарана. Он сидел рядом с ней. Девочка несколько раз обращалась к нему. Он только рассеянно кивал и вряд ли вдумывался в то, что она ему говорила. Вид у него был совершенно безучастный. Гинту уже стали не на шутку пугать эти приступы болезненной отрешённости, которые в последнее время то и дело нападали на её друга. Что с ним творится? И неужели он собирается молча просидеть весь совет?

Юная аттана подняла указательный палец и, увидев обращённые к ней взгляды, встала.

— Уважаемый Канхаир, — сказала она, стараясь говорить спокойно. — Наверное, мы не должны уклоняться от решения той задачи, которая сегодня стоит перед Советом. На сегодня наша задача — защита Улламарны от вторжения непрошеных гостей, а не избрание нового правителя. Тем более что, пока правитель жив, обсуждать этот вопрос несколько рано…

— Не удивлюсь, если на следующий Совет принесут люльку с младенцем и будут слушать, что он там проагукает, — усмехнулся Канхаир. — Всем собравшимся хорошо известно — правителей иногда отстраняют от власти. Причины бывают разные… Например, действия минаттана, имеющие пагубные последствия для его подданных. Или его невменяемость. Все знают — минаттан Акамин безумен. И если он не пускает к себе врачевателей, то нумады-саммины должны любой ценой заставить его…

— Уважаемый Канхаир, — сурово прервал аттана эрг-нумад. — Каждый раз, приходя на Совет, мы клянёмся соблюдать давно установленный порядок. Аттана Гинта выступает с первой речью, и мы должны выслушать её, не перебивая[18].

— Ничего не надо добиваться любой ценой, — сказала Гинта, глядя Канхаиру в глаза.

Аттан нахмурился и отвёл взгляд.

— Акамин не безумен. Я уже не раз была в Белом замке и говорила с ним. И насколько я знаю, он не совершил ничего дурного. Его дочь Диннара — далеко не единственная жертва служителей зла. До сих пор никто точно не знает, в чём заключается её вина, если она вообще виновата, и никто здесь не имеет права судить её. Легче всего свалить все беды на кого-то одного, тем более, если он мёртв и не может ничего сказать в своё оправдание.

По рядам собравшихся пролетел шёпот, в котором Гинта чутко уловила нотки одобрения. Ей показалось, что даже Сагаран стряхнул оцепенение и слушает её с интересом.

— Люди считают сына Диннары чудовищем, демоном в человеческом обличье, а служанка, которая его нянчила, говорит, что это был ребёнок, который мало чем отличался от других детей. Он отличался от них своей необыкновенной силой, но что тут удивительного? Разве вы не знаете, что он принадлежит к славному роду, который подарил Улламарне немало великих нумадов и искусных колдунов. Разве он не потомок знаменитой Хаманы? Любая сила может служить и добру, и злу. Смотря на что её направить. Если бы этот ребёнок получил должное воспитание, из него мог бы вырасти могущественный нумад, способный защитить вас от многих бед. Самое большое зло совершили люди, которые похитили его. Мы не знаем, к кому он попал и кто воспитал его.

Гинта сделала паузу, чтобы перевести дыхание. Взгляд её случайно упал на Канхаира и его зятя, аттана Фаюма. Они сидели рядом. И от неё не ускользнуло смятение, лёгкой рябью пробежавшее по их лицам.

Тридцатипятилетний Фаюм, женатый на старшей дочери Канхаира, был обладателем больших земельных угодий на северо-востоке Улламарны. Он очень гордился своим древним родом, известным с незапамятных времён. Гинта слышала, что лет пятьсот тому назад аттаны из этого дома боролись за трон правителя мина. Может, Канхаир старается не столько для себя, сколько для дочери и внуков? Он явно заодно с Фаюмом. И упоминание о людях, похитивших маленького Диннара, смутило обоих.

— Но мы собрались здесь не для того, чтобы разгадывать старые загадки, — продолжала Гинта. — Любая история, даже самая тёмная, имеет своё начало и свой конец. И со временем мы всё узнаем. А сейчас речь идёт прежде всего о защите юго-западной границы Улламарны, то есть границы между пустыней и землями, прилегающими к Уллатаму. Многие считают, что над этим местом тяготеют злые чары и защиту его следует поручить нумадам, но, насколько я знаю, нумадов в Улламарне сейчас можно пересчитать по пальцам. Они, конечно, не откажутся охранять границу, но кто же тогда будет лечить людей и скот, кто поможет гиннурам выращивать урожай и бороться с наступающим бесплодием? В трудные времена соседи должны помогать друг другу. Улламарна и Ингамарна — соседи. Защиту юго-западной границы я беру на себя. В Ингатаме достаточно сильных и смелых молодых воинов, которые маются от безделья. Через два дня отряд в двести человек и двадцать ядрометателей будут возле ворот Уллатама. И мы с Акамином решим, что делать дальше. Я готова выслушать ваши возражения и ответить на ваши вопросы.

— Акамин ещё способен что-то решать? — прозвучал в наступившей тишине насмешливый голос Фаюма. — Ты очень лихо распоряжаешься своими людьми, уважаемая аттана. Может быть, ты намерена присоединить Улламарну к своим будущим владениям?

— Потомки Диннувира никогда не посягали на чужое, — сдержанно ответила Гинта. — И никогда не отказывали в помощи…

— Даже если их об этом не просили, — въедливо заметил Фаюм.

— Уважаемый Фаюм, — сказал Айтавин. — Если бы мы не просили помощи у Ингатама, аттаны Гинты не было бы на сегодняшнем Совете. За последние два цикла Улламарна стала унылым и почти безлюдным краем. Сколько уже разъехалось, но у меня не поворачивается язык винить людей за трусость. Ведь мы, нумады, и сами в растерянности. Люди перестали нам верить. У нас мало учеников, и нумадов становится всё меньше и меньше. Воинов тоже не хватает… Поймите, у нас мало людей! И отказываться от помощи неразумно. Главное — защититься от того зла, что приходит к нам с запада. А рассуждать о власти и безвластии, о своих и чужих владениях сейчас не время. Ты говоришь, у минаттана нет войска, Канхаир. У тебя оно есть. Однако ты не хочешь вести своих людей на юго-западную границу…

— Мы будем стоять севернее. Мои люди боятся чар, и я не вправе…

— Обвинять других в бездействии или дурных намерениях, — закончила за него Гинта. — А также порочить законного правителя.

— Я заметил, уважаемая аттана, — улыбнулся Канхаир, — что ты печёшься не столько о защите границы, сколько о защите минаттана Акамина. Правитель должен доказать своим подданным, что он действительно правитель, а не больной, выживший из ума старик. И если вы не хотите поднять вопрос о власти сегодня, то завтра он может сам встать перед нами. Акамин болен, стар, и у него нет наследников.

— Акамин ещё не выжил из ума, — возразила Гинта. — Самочувствие его улучшается с каждым днём. И вполне может объявиться наследник.

— Демон из пустыни? — расхохотался Фаюм. — Да, скоро он действительно будет здесь править…

— Замолчи! — впервые за весь совет эрг-нумад повысил голос. — Разве ты не знаешь, что вести такие речи опасно?

— Опасность на Улламарну навлекло семя Акамина, — не унимался Фаюм. — И никто не заставит меня думать иначе. Его дочь была злая колдунья, а его внук — демон!

— Однако простые смертные умудрились похитить этого демона, — заметила Гинта, в упор глядя на Фаюма.

И опять по его лицу пробежала тень страха. Канхаир тоже казался настороженным, словно зверь почуявший опасность. Гинта знала: сила нумадов была и остаётся загадкой для большинства. Люди склонны преувеличивать их могущество и часто приписывают им способность проникать в чужие мысли. Эти двое чего-то испугались. И опять именно тогда, когда она заговорила о похищении.

— Все знают, что здесь время от времени появляются пустынные люди, — с напускной невозмутимостью обронил Канхаир. — Всем известно, что они охотятся за детьми. Наверное, они и схватили мальчика. Он же постоянно убегал в пустыню. Теперь уж ничего не поделаешь. Это только лишний раз подтверждает, что у Акамина нет наследника. Ведь марканги приносят похищенных детей в жертву своему богу…