«Ничего, — подумала она. — Страшнее, когда темнота за спиной».

Тоннель вёл в просторную окутанную мраком пещеру, посреди которой холодно блестело небольшое озеро. Здесь кто-то был. Кто-то сидел в глубине зала, среди голубоватых, слабо светящихся в темноте кристаллов и, подперев лицо руками, смотрел, как от капель на воде расходятся круги. Капало с длинных сосулек, свисающих с потолка, словно диковинные заледеневшие растения. Но это был не лёд. Гинта не могла разглядеть сидящего. Она видела только попавшие в полосу бледного света длинные белые волосы, кисть руки с тонкими пальцами и согнутую в колене обнажённую ногу. Девочка решила, что это Сифар, белый тиумид, который следил за их гробницей. Мать Сифара была валлонкой. Она наградила его светлой кожей и пепельными волосами, которые от седины почти побелели. Сифару уже перевалило за шестьдесят, но сложением он напоминал юношу. В свою длинную белую сахуду он облачался только для церемоний, а так предпочитал ходить в одной узкой набедренной повязке. Работая на кладбище, многие тиумиды ограничивались набедренными повязками, но в гробницах было прохладно, особенно в глубоких пещерах. Сифар же словно не чувствовал холода. Его считали странным. Служители Ханнума не боялись пещер, но Сифар готов был проводить там дни и ночи. Он заходил так далеко, как не отваживался никто, знал все тёплые и холодные источники и даже переходил вброд и переплывал подземные реки, которые брали начало в Нижних Пещерах. От своей матери валлонки он унаследовал тягу к воде, а от сантарийского отца — способности к колдовству и восприимчивость к тайным знаниям. Правда, кое-кто говорил, что мать родила его от горного божества. Сын сантарийца не может быть таким светлым. У детей земли более сильная кровь, и дети от смешанных браков обычно бывают смуглыми и темноволосыми.

Гинта знала о привычке Сифара уединяться в дальних пещерах. Ей показалось, что он заметил её, но отнюдь не расположен с кем-либо сейчас беседовать. Поэтому она не стала его окликать и решила тихонько удалиться. Повернувшись, девочка увидела его отражение в стене. Эти странные зеркала всё же иногда отражают то, что перед ними находится. Или хотя бы кое-что из этого. Отражения Гинты в зеркале не было. Сидящий пошевелился, немного изменив позу, и девочка на мгновение увидела его лицо, которое показалось ей слишком бледным. И слишком молодым, во всяком случае, для Сифара. Зеркало затуманилось, и вскоре Гинта уже видела своё собственное отражение, а за ним пустоту. Как будто тот, кто только что сидел у озера, исчез… Она не то чтобы испугалась, нет, страха, как такового, не было, но она знала — оглядываться нельзя. Впереди, в тоннеле, вспыхнул свет, и Гинта бросилась на этот свет, совершенно не думая о том, куда он её заведёт на сей раз. Она так и не поняла, откуда он исходит. Здесь вокруг столько диурина, а он может неожиданно ярко разгораться и тут же гаснуть. Конечно, не сам, а повинуясь чьей-нибудь воле… Интересно, кто зажигал э т о т свет? Нет, лучше об этом не думать…

На улице было тепло и душно. Всё замерло в ожидании грозы. Скоро налетит ветер… А пока тишина. И лес, и горы — всё вокруг затаило дыхание. Казалось, нависшая над Хаюганной тревожная тишина поглощает даже шум водопада. Изваяния нафтов у входа в гробницу смотрели на Гинту с безразличием, в котором ей чудилась скрытая насмешка.

Девочка долго стояла между могилами отца и матери. Как хорошо, что их похоронили здесь, на открытом воздухе. Мрачное великолепие гробницы всегда немного угнетало Гинту. Диуриновые надгробия над могилами Ранха и Синтиолы напоминали два усеянных кристаллическими цветами дерева, которые слегка наклонились друг к другу и сомкнули кроны, образовав сверкающую радужную арку. Сифар клялся, что он не воздействовал на эти камни. Они сами так срослись, и получилось одно надгробие на двух могилах. Гинта стояла под этой аркой, а вокруг нежно благоухали огромные цветы. Вот над ними Сифар потрудился, этого он не отрицал.

На аллее, ведущей к гробнице, показалась высокая фигура в белом. Это был тиумид Хатан.

— Здравствуй, привратник Ханнума! — Гинта вскинула правую руку ладонью вверх, первая приветствуя белого тиумида, как того требовал обычай. — Ты не знаешь, где Сифар?

— Рад тебя видеть, аттана Гинта. И всегда рад тебе служить, но где Сифар, я не знаю.

— А ты не подскажешь, как найти Айдангу?

— Этого тебе никто не подскажет. Айданга сама тебя найдёт, если сочтёт нужным.

Высокая фигура тиумида скрылась среди деревьев.

«Наверное, это всё-таки Сифар там был в пещере, — подумала Гинта. — Мало ли что может померещиться в полутьме…»

При случае можно было спросить самого Сифара, но Гинта знала, что она этого не сделает. Хотя и не знала, почему.

Если верить тому сну, древняя дорога должна быть примерно в скантии отсюда, на другом берегу Хонталиры. Гинта уже отсюда видела огромную аркону, возвышавшуюся над золотым зверем. Обычно зиннуритовая фигура издали сверкала на солнце. Сегодня всё небо заволокло синеватой мутью.

Гинта перешла реку по узкому шаткому мосту. На другом берегу она обнаружила остатки древнего поселения, разрушенного во время войны три тысячи лет назад. Здесь всё заросло высокой травой, но кое-где виднелись каменные основания домов, покрытые трещинами и мхом. Потом начались заросли тумы — колючего кустарника, усеянного ярко-жёлтыми кислыми ягодами, которыми питались только птицы. Люди сюда вообще не ходили. Это место, где теперь почти ничего не росло, называли Спящими Землями. Когда-то здесь разразилось бедствие, которое погубило лес со всеми обитавшими в нём тварями и множество людей. Судя по развалинам, древнее поселение было довольно большим. Сантарийцы боялись таких мест и старались обходить их подальше. К востоку от Спящих Земель тянулись мрачные хаговые дебри. Туда тоже никто не ходил. Считалось, что восточный лес полон злых духов, враждебных к человеку.

Гинта не без трепета приближалась к огромной арконе, а золотой зверь, казалось, настороженно следил за ней из-под опущенных каменных век. Гинта заметила, что лежит он не в спокойной, отдыхающей позе. Напряжённая спина и поджатые лапы говорили, скорее, о готовности к прыжку, и вместе с тем в фигуре сингала чувствовалась усталость. Он как будто пытался бороться с охватившим его оцепенением…

— Не сердись на меня, зверь, — прошептала Гинта. — Мне не нужны плоды этого дерева, да оно уже и не даёт их…

Девочка подняла голову и замерла от удивления. Высоко, среди тёмной зелени, светился большой золотистый плод. Единственный плод на старом, умирающем дереве. Ещё один знак… Но почему? Ведь ей уже скоро двенадцать!

Дорогу она нашла без особого труда. Кое-где из земли выглядывали каменные плиты, между которыми росли трава и низкий кустарник. А вот столб с надписью Гинта обнаружила не сразу. Она уж было решила, что его отсюда убрали. Гинта облазила все кусты. Оказалось, он просто упал. Причём давно, поскольку больше, чем наполовину, ушёл в землю, да ещё его густо оплели сухие стебли ползучего растения сакура. Гинта удивилась — она привыкла считать, что сакур растёт только в Улламарне, на границе с бесплодными землями. Впрочем, здесь тоже какое-то гиблое место. Примерно через триста каптов к востоку начинался редкий лесок, такой чахлый, как будто из него постоянно выкачивали нигму.

К счастью, камень лежал надписью вверх, и Гинте не пришлось тратить силу на то, чтобы его перевернуть. Девочка убрала ветки сакура, смахнула грязь и увидела девять незамысловатых, одинаковых по размеру знаков:

Два были известны Гинте — и

Они передавали звуки [г] и [х]. Знаки-символы, которые сперва обозначали противоположные понятия, а потом стали буквами. Здесь явно было написано слово Хаюнганна. На танумане хайун/хаюн — «северный», от хайу «север». Хай значит «холодное дыхание». Так издавна называют северный ветер. Все эти слова того же происхождения, что и хан «холод, смерть». Горы находятся на севере. Там на вершинах — царство холода и льда, а в Нижних Пещерах — царство смерти. С гор дуют холодные ветры. Там живут коварные светловолосые боги с белой, как снег, кожей и холодными, прозрачными глазами…