— Нафф — то, благодаря чему мы дышим, любим, ненавидим, желаем, боимся, — говорил ученикам дед. — Нафф развивается вместе с нум[2]. Она усваивает всё, что нарабатывает нум. Благодаря нафф, которая кое-что помнит из прошлых жизней, у человека есть память предков.
Занятий с учениками второй ступени Гинта не видела. Они почти всё время проводили в лесу, изучая язык птиц и зверей. Абинт в переводе с танумана — «молчаливый», а точнее «неговорящий» (а — «не», бину — «говорить»). Считалось, что обычная человеческая речь не должна касаться ушей и уст абинтов. Им, конечно, приходилось общаться с людьми, не знающими тайного языка, но они всё же старались держаться особняком. Ни один сантариец, увидев подростка с чёрной повязкой на голове, не обратится к нему, если в этом нет острой необходимости. Чёрная повязка — знак абинта. Живя в лесу, ученики второй ступени совершенствовались не только в танумане, но и в изучении животного и растительного мира. Они продолжали работать с нигмой и даже пытались влиять на погоду — разумеется, в тех пределах, в каких позволил учитель.
На третью ступень попадал лишь тот, кто овладел тануманом, то есть научился достаточно хорошо понимать любой язык, включая язык птиц и зверей. Потому старших учеников и называли мангартами. Мангарт — «ловец мысли» или «умеющий ловить смысл» (гарт — «ловец», ман — «мысль, смысл, значение»). Одни становились мангартами в пятнадцать лет, другие позже — в зависимости от способностей. Тот, кто не сумел перейти на третью ступень к восемнадцати годам, покидал школу нумадов, но приобретённые им знания и умения позволяли ему стать колдуном, лекарем, служителем какого-нибудь бога, а также учителем храмовой школы. Впрочем, тиумидами становились не только ученики нумадов, но и люди с обычным анх, умеющие сочинять священные песнопения. Бывали случаи, когда, покинув школу нумадов, человек обращался к какому-либо ремеслу, ваянию, живописи. А иные просто занимались охотой или земледелием. Управляя нигмой, можно выращивать прекрасные сорта.
Тем, кто попал на третью ступень, предстояло добиться звания нумада. Каждый мангарт должен был овладеть наомой и окончательно определиться, кем именно он станет — саммином, амнитаном, инвиром или арканом. Саммин — в переводе с танумана «врачеватель». Дед Гинты был нумадом-саммином, причём самым лучшим не только в Ингамарне, но и вообще на севере Сантары.
Нумад-инвир — значит «лесной нумад». Древнее название инвир, образованное от корня — вир- «растить, расти», считалось не совсем точным, но его продолжали употреблять — по традиции. Под опекой лесных нумадов был не только лес со всеми его тварями. Инвиры помогали гиннурам[3] выводить лучшие сорта и породы, лечили скот, регулировали рост полевых культур и плодовых деревьев, защищали урожай от вредителей, засухи или наоборот от избытка влаги. Правда, влияя на погоду, они обычно согласовывали свои действия с нумадами-амнитанами. Одни занимались делами земли, другие небом, но в конечном счёте и те, и другие старались для жителей земли.
Большинство мангартов мечтали стать амнитанами, однако мало кому это удавалось. Нумад-амитан — тот, кто может сделать мост к другим ангамам и звёздам, тот, кому звёздные боги открывают врата наомы.
Искусство управлять наомой имело две ступени совершенства. Первая — умение вызывать нао, вторая — умение делать мост. Из своего убежища Гинта видела, как мангарты на занятиях вызывали суннао людей и животных. Тонкое тело было такого же размера и цвета, что и его двойник из плоти. Правда, краски у нао немного ярче, но это заметно только в темноте. И одежда как бы слегка просвечивает. Ткань изготовлена из шерсти животного или из растительных волокон, но поскольку то, их чего она сделана, уже мертво, некое подобие нао у неё появляется лишь в соприкосновении с человеческим телом. А нумад уплотняет эту несуществующую одежду, при помощи своего анх сгущая наому. Ведь можно и просто лепить из неё образы. Их называют наомы. Наом менее стоек, чем суннао, но сделать его легче. Каких только картин ни создавали мангарты, упражняясь в искусстве управлять тонкой материей. А искусство это требовало мощного и хорошо тренированного анх. Опытные нумады умели вызывать суннао даже тех, кто находился на другом конце Сантары. Анх нумада копирует тонкое тело человека или животного и приносит его копию — суннао — своему господину. Такое часто проделывают саммины, если приходится лечить кого-нибудь на расстоянии. Правда, тяжёлую болезнь или очень опасную рану так не вылечишь, тут уж нужен непосредственный контакт. Вызывать суннао надолго не следует. В соединении с анх нумада оно постепенно как бы «высасывает» нао, и человек слабеет. Впрочем, полностью «перетянуть» к себе чьё-либо нао очень трудно. Дед говорил, что в смутную эпоху похищение нао было довольно распространённым явлением, теперь же, когда это расценивается как тяжкое преступление и отбор в школу нумадов, особенно в старшую группу, очень строг, случаи похищения тонкого тела — большая редкость.
Вторая ступень искусства управлять наомой — умение делать мост. Ещё это называли выходом в наому. Находясь в плотном теле, человек не может за короткое время преодолевать большие расстояния, а в наоме что один шаг, что тысяча скантиев — особой разницы нет. Здесь другие законы. Для того, чтобы выйти в наому, надо отделить свои нао и нафф от гинн — плотного тела. Соединение нао и нафф называется нафао. Ты остаёшься тем же человеком, только свободным от грубой, сковывающей тебя материи. Однако оставлять своё гинн надо в надёжном месте и желательно под охраной близких, чтобы никто не смог причинить ему вред.
— Если ты явился в этот мир человеком, — говорил дед, — то не пройдя своего земного пути, всё равно не поднимешься на другую ступень существования. Лишившись плотного тела, ты не сможешь вечно существовать как нафао. В конце концов твоё нао растворится в наоме, а нафф будет ждать следующего воплощения. Сделать мост можно только при двустороннем контакте. Если хочешь встретиться с тем, кто сейчас далеко, ты должен мысленно передать ему своё желание, и если он согласен, то позволит тебе появиться там, где он находится. Иначе говоря, откроет врата наомы. Вряд ли вы захотите, чтобы у нас в замке без нашего ведома бродили всякие нафао и наблюдали за нами. Хорошо, что боги не дали людям большей власти над тонкой материей. А то некоторые воспользовались бы выходом в наому, чтобы выведывать чужие тайны. Сделать мост к звезде или какой-нибудь ангаме ещё трудней, но нумады-амнитаны это умеют. Только благодаря им мы и знаем, как устроены солнце, луны и многие далёкие от нас миры. Амнитаны владеют наомой лучше всех. Звёздные боги и владыки ангам открывают им врата.
— И они могут подняться к солнцу? — спросил один из учеников.
— Конечно. В плотном теле к нему не приблизишься. Звёзды очень горячи. А иные ангамы покрыты льдом, и над ними носятся холодные вихри. Но ведь жар, холод и физическую боль ощущает только гинн. Нафао ничего этого не боится.
— Учитель, а ты сможешь сделать мост к солнцу?
— Может, и сумею, если очень постараюсь, — ответил дед. — Но я потрачу на это слишком много сил, а я должен беречь своё анх для своих больных. Ведь я саммин. У меня лучше всего получается лечить, и я не имею права растрачивать силы на то, что гораздо лучше получается у других.
Да, нумады не имели права растрачивать свою силу впустую. Гинта это знала. Они вообще берегли своё анх. Именно поэтому многие из них были одиноки, а если и имели детей, то не больше двух.
Трудно сделать мост на большое расстояние. Ещё сложнее сделать мост во времени. Дед считал, что люди, наделённые такой способностью, рождаются раз в двести-триста лет. Но сейчас такой человек в Сантаре был. Нумада-инкарна[4] Айданга жила где-то в Хаюганне, а где именно — не знал никто. Айданга была служительницей Камы, бледной луны. Она сторонилась людей и редко соглашалась отвечать на вопросы о будущем. Гинту это удивляло. Однажды она спросила у деда, почему инкарна не хочет предсказывать будущее.
