На Ингатам диурина ушло немало, и древний замок правителей Ингамарны от цикла к циклу изменял свой облик. Не весь, конечно, но северная сторона, почти полностью облицованная дивным камнем, обновлялась чуть ли не каждый год. Радужный дворец по праву считался одним из красивейших дворцов Сантары. Человек, который, глядя на него, попытался бы уяснить принципы планировки, обязательно попал бы в тупик. Тут, похоже, не было никаких принципов и никакой планировки. Разве ребёнок, берущийся лепить из глины фигурку, может точно знать, что у него в конце концов получится? Тот, кто давным-давно начинал строительство этого замка, тоже ничего не знал наперёд. И тот, кто продолжал… Главное — чтобы получалось красиво. И не так, как у других.
В основном дворец был построен из голубовато-серого турма и белого сурдалина. На отделку пошли и хальцион, и зиннурит, и разные породы дерева, но прежде всего, конечно, диурин. Как старый, так и молодой, продолжающий расти. Внутренние помещения в Сантаре обычно отделывали деревом, а из камней — сурдалином и хальционом. Они хорошо регулировали температуру: зимой сохраняли тепло, а в жаркие периоды создавали прохладу.
Большинство жилых комнат замка было устлано коврами, а полы залов, коридоров и купален пестрели затейливыми мозаичными узорами. Мозаика украшала также дно многочисленных фонтанов и бассейнов Ингатама, но на стенах дворца её почти не было. Сантарийцы предпочитали покрывать стены росписями и рельефами. Диуриновые рельефы постоянно менялись, да и росписи то и дело обновляли. В Сантаре не любили ничего застывшего, неизменного. Но с другой стороны, не имели обыкновения всё разрушать и уничтожать без следа. Поэтому в Ингатаме сохранились и весьма древние изображения. Гинта знала, что изваяние сингала, стерегущего центральные ворота, едва ли моложе самого дворца. На закате фигура из золотистого хальциона становилась огненной, а ярко-жёлтые диуриновые глаза горели в темноте, как у настоящего сингала. Дедовы ученики зажигали их каждый вечер. При помощи анх диурин можно было заставить светиться и погасить, но те, кто не обладал сильным анх, не терялись. Не так уж и трудно поместить светильник в диуриновую оболочку. Диуриновые лампы и фонари украшали все дома и улицы сантарийских посёлков. Даже самые глухие лесные селения Ингамарны по вечерам сверкали разноцветными огнями.
Гинта пока не умела воздействовать на нигму диурина — это потрудней, чем управлять нигмой растений, но зажигать диурин она научилась довольно быстро. Дед, правда, говорил, что не стоит тратить на это своё анх. Почти все фонари и лампы в Радужном замке были обыкновенными светильниками в диуриновой или хальционовой оболочке. Хальционовые горели мягким, приглушённым светом, диуриновые как правило ярче, поскольку этот камень отличался большей прозрачностью, особенно молодой. Непрозрачный диурин встречался реже. Его использовали в основном для скульптур и рельефов. Его свет был неярким, но густым и глубоким, как свет хальционовых фонарей.
Гинта добилась у деда разрешения каждый вечер зажигать голубого хеля. Статуя божественного зверя из старого полупрозрачного диурина украшала фонтан в том маленьком внутреннем дворике, где находился цветник Гинты. Цветников, оранжерей, открытых и закрытых внутренних дворов и двориков в Ингатаме было не счесть.
— В вашем дворце можно заблудиться, а уж в саду и подавно, — сказал деду Аххану валлонский наместник, когда приезжал осенью по какому-то делу. — Я никак не могу понять, где кончается сад и начинается лес.
— А разве это так важно? — спросил дед.
— Но ведь в сад могут забрести дикие звери…
— Они и так сюда приходят.
— И вы не боитесь за свою внучку?
— Моя внучка любит играть с ними. Крупные хищники здесь не появляются. Сингалы и вунхи достаточно разумны, чтобы не нарываться на неприятности и не конфликтовать с тем, кто сильнее и умнее. Что им делать возле человеческого жилья, если в лесу полно добычи? Наши охотники не истребляют животных ради удовольствия, так что дичи в лесах Ингамарны хватает всем.
— Хмм… Да-а… И всё же, как без ограды? Сколько уже езжу по Ингамарне, смотрю и не могу понять, где тут сад, где лес, а где посёлок начинается… А ваш замок — словно город в лесу!
В Ингамарне не было городов, но сантарийский посёлок мало отличался от города, разве что размерами. Здесь старались не вырубать лес, расчищая место для нового селения, а строить так, чтобы каждый дом, каждая улица и даже каждая изгородь органично вписывались в пейзаж, созданный природой. Сантарийцы, конечно, рубили деревья, но только в силу необходимости. И в городах, и в посёлках Сантары дома утопали в зелени и цветах, а прямых улиц было очень мало. Ведь не срубать же высокую аркону, дающую каждый год такие чудесные плоды. Или развесистый хаг, в тени которого порой собирается для отдыха и бесед чуть ли не вся деревня.
Стены домов и ограды покрывались рельефами или росписями, чаще всего растительным орнаментом. И нарисованные узоры не всегда можно было сразу отличить от растущих вокруг жилья цветов. В Сантаре любили украшать улицы статуями. И в больших городах, и в маленьких селениях чуть ли не на каждом углу стояли искусно изваянные и раскрашенные фигуры людей, богов, животных или каких-нибудь странных, диковинных существ — красивых и безобразных, забавных и устрашающих, создать которых могла лишь неукротимая, причудливая фантазия сантарийцев.
Как изумлялись валлоны, попав в Ингамарну, в эти «жуткие дебри», когда видели в деревнях чистые улицы, вымощенные разноцветными камешками или гладко утоптанными черепками, петляющие среди цветников, кустов и деревьев, которые заботливо простирали свои ветви над яркими расписными крышами. А с крыш смотрели диковинные птицы, не то живые, не то сделанные — не сразу разберёшь. У ворот своих домов сантарийцы любили сажать хищников: у кого сингал, у кого вунх, у кого харгал, изваянные столь искусно, что от неожиданности можно было испугаться. Столбы ворот часто делали в виде фигур — воинов с копьями, божественных близнецов или каких-нибудь добрых лесных божков. Двери и стены помещений для скота обычно украшали изображениями трингов. Если кто-нибудь из этих проказливых демонов и пожалует во двор, пусть видит, что тут уже есть хозяева. Друг с другом они предпочитают не ссориться.
Валлонов удивляло количество изваяний не только на улицах, но и в жилищах сантарийцев. Даже у самых бедных в доме и во дворе стояли священные изображения нафтов — покровителей семьи. Души предков всегда витают возле жилья своих родичей. Они должны видеть, что их здесь считают живыми и даже хранят их изваяния — якобы заботясь об их нао, хотя, конечно, нао у них уже нет и статуи эти не имеют никакого портретного сходства с умершими. Изображения нафтов условны. В Сантаре ещё в глубокой древности сложилась особая манера изображать духов-покровителей. Здешние мастера, пожалуй, только в этом и придерживались какого-то канона. Изваяния нафтов вырезали из дерева лунд или лепили из глины. Это были прямо стоящие фигуры со сложенными на груди руками, огромными глазами, неправдоподобно тонкими талиями и длинными ногами. Признаков пола они не имели — души и не могут их иметь. У нафф вообще нет образа. Нафтов как правило делали ученики ваятелей — чтобы набить руку. Зрелые мастера слишком ценили время, чтобы тратить его на работу, не требующую воображения. Фигурки предков ставили возле очага, у дверей, у дворовых колодцев. Столбцы ворот и изгородей часто вытачивали в виде нафтов. Их статуэтки обычно красовались в каждом углу окружавшей усадьбу ограды. Нафты охраняли своих потомков.
В Сантаре считалось, что каждый живой человек обязательно должен иметь свой наор — статую-портрет. И чем больше сходства с оригиналом, тем лучше. Ведь искусно сделанное изображение человека — хранитель его нао. Нафф теснее связана с тонким телом, чем с плотным, и, покинув гинн, ещё долго цепляется за нао. Можно сказать, нао ещё долго держит нафф, не давая ей улететь от умирающего тела. Поэтому когда человек тяжело заболевал, рядом с его ложем ставили его наор. Если гинн повреждено и покинуто нафф, нао тоже слабеет, и должен быть прочный, неповреждённый двойник плотного тела, в котором бы нао нашло опору. Разумеется, оно не может входить в статую, но портретное изваяние, особенно если оно из камня, способно долго удерживать нао на земле, не позволяя ему раствориться в наоме. А пока нао сильно, оно не даёт душе улететь. Когда человек умирает, его нафф, нао и гинн отделяются друг от друга. Но пока они рядом, их легче соединить снова и вернуть человека к жизни. Конечно, если гинн очень сильно повреждено или ослаблено болезнью, никакой наор не поможет восстановить триаду, но всё же лучше иметь такого хранителя. Этим и объяснялось огромное количество ваятелей в Сантаре. Для них всегда находилась работа. Богачи заказывали свои статуи чуть ли не каждый год, а своим детям ещё чаще, особенно в течение первого цикла жизни, когда человек растёт и изменяется очень быстро. Состоятельные семьи как правило имели личных скульпторов, которым они платили столько, что мастера были едва ли беднее своих покровителей.
