Нэнси нахмурила свой ясный лоб. На ее лице выразилось подозрение.

– Ты ревнуешь? Я правильно понимаю?

– Нет.

– Все яснее ясного! Ты ревнуешь! Я знаю это лицо! Господи, Грейс! У тебя же был шанс соединиться с ним! Ты действительно уезжаешь из ревности ко мне? Ты отказываешь ему в счастье?

Грейс помотала головой. Внутри у нее все закипало.

– Ты же сама оттолкнула его, Грейс!

Она не могла больше сдерживаться.

– Это неправда! Сначала я сошла с ума... из-за О'Коннелла. Но потом мне стало ясно, что я люблю Крамера, а не О'Коннелла. Он приглашал меня поехать с ним в Париж, Нэнси! Он меня первую пригласил! Я отказалась из-за тебя. Потому что он твой. А теперь... Ну... не могу я быть с вами обоими! Не могу, и все!

– Ах, Грейс! Это так глупо!

Но Грейс бросилась к двери, удрала в ресторан и столкнулась с Дики, только что появившимся на верхней ступеньке лестницы.

– Привет! – Он схватил ее и насмешливо посмотрел на нее. Сегодня он был изысканнее обычного. Даже красив. Волосы недавно подстрижены. Костюм с иголочки, который очень шел ему. Даже глаза были красивее.

Отвлекшись от Грейс, он посмотрел ей за спину и обратился к кому-то:

– Здравствуй, любовь моя! Я пропустил великий момент?

Грейс обернулась и перевела взгляд с Дики на Нэнси и обратно. Что-то темное, давно сидевшее внутри ее, вырвалось из своего укрытия и исчезло. Что-то отвратительное, черное, похожее на паука, но тяжелого, очень тяжелого. Оно сидело в ней годами. Вероятно, с той ночи в 1915 году, когда она поцеловала Стивена Уилкинса, а Нэнси обручилась с Джорджем. А теперь наконец эта темная сила вырвалась и исчезла, и Грейс почувствовала себя так, словно стала легче воздуха.

Обед близился к завершению. Грейс сидела перед почти несъедобным рагу из зайца, принесенным с кухни, захваченная вихрем бурного романа.

Нэнси продолжала качать головой и говорить: – Грейс, я думала, ты догадывалась о нас с Дики! Правда думала!

– Полагаю, я должен благодарить Декстера О'Коннелла и Джона Крамера, – весело говорил Дики. – Можно сказать, нас с Нэнси свела их небольшая ссора на вечеринке «Геральд». Мы отвезли пьяного Крамера домой и уложили его в постель. Затем сидели на кухне за чашкой чаю и каким-то чертовски вкусным шоколадным тортом, найденным у него, и говорили, говорили всю оставшуюся часть ночи! Это было волшебно!

– Я знаю, все это выглядит довольно скоропалительным, – призналась Нэнси. – Но все так и было. В конце концов, мы давно знаем друг друга, зачем же терять драгоценное время?

Когда принесли десерт, Дики обратился к Грейс с прощальной речью, в которой рассказал историю Дайамонд Шарп.

Больше года назад, сообщил он своим слушателям, он позвонил Грейс и попросил отменить обед. Один из его авторов самовольно ушел с работы, не сдав материала, и Дики объяснил Грейс, что ему, кроме своей сегодняшней работы, придется сесть и самому написать эту статью, иначе в «Геральд» будут пустые страницы.

– Не смей отменять наш обед! – ответила Грейс. – Давай занимайся своей болтологией, а я тебе что-нибудь напишу.

Он засмеялся:

– И о чем же ты напишешь, Грейси?

– О первом, что придет в голову, вот о чем! И обещаю, тебе понравится.

Дики улыбнулся сидящим за столом.

– Будь у меня хоть малая толика здравого смысла, я бы сказал ей, чтобы она не смешила народ. Она ведь раньше ничего не писала для газет. Ничего, кроме рекламных объявлений. Это было по меньшей мере безрассудством.

– Но вы же рискнули, – произнесла Маргарет. – Почему вы рискнули?

– Потому что я был в совершенном ужасе от нее! Среди всеобщего смеха Грейс замахала на него рукой:

– Ради бога, Дики, прекрати этот некролог и попроси счет!

Позже Грейс и Нэнси садились в автобус до Хэмпстеда.

– Дети будут так рады увидеть тебя, – заметила Нэнси.

– А я их. Я так расстроилась, когда заходила на днях и не застала их дома. Но прежде я должна повидаться еще кое с кем!

– Конечно! Какими же дурочками мы были! Если бы ты только поверила мне, когда я говорила, что между нами ничего нет!

Грейс помотала головой:

– Странно! Я была совершенно убеждена в обратном! Мне казалось, я слишком хорошо тебя знаю, чтобы понять, что кроется за твоими словами.

– Что ж... – Нэнси пожала плечами. – Ты ошибалась. Конечно, с самого начала я почувствовала влечение к нему. Но оно очень быстро прошло. Что чувствовал он, я не знаю. Разумеется, он ничего об этом не говорил, и между нами никогда ничего не было. Мы делили наше горе, и это утешало нас обоих. Так между нами возникла дружба. Вот и вся история.

Некоторое время они молчали, наблюдая, как люди входят и выходят из автобуса. Затем Нэнси снова заговорила:

– Знаешь, Джон говорил мне, что кем-то увлекся. Он упомянул об этом в Париже... сказал, что впервые за много лет встретил девушку, но она любит другого. Если бы только он сказал, что это ты! Хочешь верь, хочешь нет, но я надеялась, что у вас обоих есть шанс быть вместе! Что О'Коннелл – только помеха. Я так рада, что все кончилось. Джон великолепно тебе подходит.

– Как вы с Дики и говорили, – сказала Грейс. – Нет больше смысла терять время.

Дом Крамера был закрыт и безжизнен. Грейс, ударив дверным молотком, разочарованно переступила с ноги на ногу. Нэнси говорила, что он всегда в это время работает. Что же он делает сегодня?

– Вот! – Нэнси пересекала дорогу от дома Резерфордов со связкой ключей. – Он дал мне на хранение запасной комплект на тот случай, если дом будет заперт. Давай зайдем?

Дом очень походил на их дом. Высокий и узкий, в задних комнатах царил полумрак. Старые половицы скрипели. Но он все же отличался от их дома. Более аккуратный, официальный. Мебель казалась слишком мелкой для таких комнат.

– Это же не дом, правда? – заметила Нэнси, и Грейс мысленно согласилась с ней.

– Странно представить, как он скрипит здесь по всему дому, – заметила Грейс. – Этот дом ему не подходит. Слишком велик для одного человека.

Они прошли в гостиную. Кресла мрачного серовато-зеленого цвета. Жесткая, неприветливая кушетка. На камине фотография девушки с большими темными глазами и вьющимися, коротко подстриженными волосами. Она сидела, положив ногу на ногу, на лужайке из полевых цветов, а на голове у нее красовался венок из маргариток. Она смеялась.

– Наверное, это Ева. – Грейс взяла фотографию и внимательно рассмотрела ее.

Слева от Евы, на краю фотографии, стояло нечто, напоминающее корзинку для пикника. Может быть, эта фотография была сделана в тот день, когда Ева, О'Коннелл и Джон втроем отправились на тот пикник? Кто же ее сделал?

– Какой стыд то, что произошло с этой девушкой! – Нэнси подошла к ней ближе и взглянула на фотографию через плечо. – Когда я в последний раз видела Джона несколько дней назад, он сказал, что надо оставить прошлое в покое. – И твердо добавила: – Мы все должны сделать это, Грейс!

Грейс повернулась и посмотрела на камин, думая о том, что выражают глаза сестры. Что-то вдруг выкристаллизовалось в ее голове. Нэнси знала о ее романе с Джорджем! Вероятно, знала всегда!

Она тихо произнесла:

– Я люблю тебя, Нэнси!

– Я знаю.

Громкий стук в переднюю дверь испугал их обеих.

– Это не может быть он, – прошептала Нэнси. – У него есть ключ. Проигнорируем?

Грейс по-прежнему смотрела на каминную решетку, на кучу пепла и обгоревшую бумагу. Огромные комки сажи.

– Зачем топить камин в такую погоду? – удивилась Нэнси.

– Думаю, он что-то сжег.

Снова стук в дверь.

– Как ты думаешь: что? – поинтересовалась Нэнси.

Взяв кочергу, Грейс поворошила пепел. Фрагменты почерневшей бумаги, разорванной на мелкие кусочки. На них были видны напечатанные на машинке слова.

В дверь постучали в третий раз.

– Прошлое! – заключила Грейс. И Нэнси пошла открывать дверь.