У молодых людей наблюдаются литературные склонности. Они решают написать роман о девушке (какой бы грандиозный персонаж из нее получился!) и начинают делать наброски к книге. Это сотрудничество поглощает их целиком; они так много времени проводят за рукописями, что почти не видятся с девушкой. Теперь единственная женщина, которая занимает их, – вымышленная героиня.

Девушка не знает, чем они занимаются, но чувствует, что они ее избегают. Это бесит ее. Она отдавалась им не затем, чтобы они использовали ее, а потом выбросили за ненадобностью! Она этого не допустит! Она снова должна верховодить, а для этого ей нужно стравить их!

Однажды она приглашает обоих юношей и заявляет, что они больше не могут оставаться втроем. В реальной жизни мужчины и женщины живут парами, и они трое должны взглянуть в лицо реальности. Она сообщает, что выберет одного из них и что ее решение будет окончательным и бесповоротным. На раздумье она берет примерно неделю, а затем снова позовет их и огласит свое решение. Молодых людей это совсем не радует. Если она сейчас сделает выбор между ними, их дружбе наверняка придет конец и роман никогда не будет написан!

Ожидая решения, молодые люди вместе разгоняют тоску за бутылкой бурбона в своей комнате. Разве можно позволять этой ведьме решать их судьбу? Если она думает, что верховодит, то глубоко ошибается! Правда, первым порывом обоих стало желание поддаться ей, но вскоре они сумели подавить его: оба по-прежнему влюблены, и обоим невыносимо видеть ее с каким-нибудь недостойным внимания тупицей. Шагом вперед было бы принять решение самим и навязать его ей! Только один из них имеет право обладать девушкой! Другому придется в одиночестве писать роман, терзаясь ревностью. Но как принять решение?

В конце концов молодые люди договариваются бросить монетку. Ведь это самый легкий способ. Дьявол должен подбросить, а Ярко-голубое Море выкрикнуть. Если он угадает, то получит девушку.

Никелевая монетка щелкает, разворачивается в воздухе и глухо ударяется о ладонь Дьявола. Ярко-голубое Море выкрикивает: «Орел»! Монетка лежит вверх решкой.

– Кидаем еще раз? – спрашивает Ярко-голубое Море.

– Что ж, ладно.

На этот раз Ярко-голубое Море выкрикивает: «Решка!» Монетка приземляется орлом вверх. Девушка достается Дьяволу.

В неловком, тяжелом молчании юноши возвращаются к бурбону. Каждый уговаривает себя, что должен быть счастлив. Все решено. Все кончено. Они просто должны принять свои новые роли: Дьявол – любовник, Ярко-голубое Море – писатель. Почему бы по этому поводу немного не повеселиться? Некоторое время они продолжают пить бурбон, почти не разговаривая и не глядя друг на друга. Когда они в конце концов все же поднимают взгляд, оба понимают, что происходит в душе другого. И начинают улыбаться.

Шел восьмой час. Феликс начал просыпаться. Он ерзал в кроватке и тихонько мурлыкал. За дверью послышался шум шагов по скрипучей лестнице. Нэнси или мама?

О'Коннелл уступил Еву Крамеру, а сам продолжил писать «Видение». Он продал любимую девушку, как корову на рынке. И ему достались и слава, и деньги за роман, которые частично принадлежали и Крамеру.

– Грейс? – Это Нэнси позвала с лестничной площадки. Интересно, насколько Нэнси оказалась проницательной в отношении книги. Грейс хотелось бы обо всем поговорить с сестрой, но разве она может злоупотребить так важным для нее доверием О'Коннелла?

– Грейс?

А как же Крамер? Можно поспорить, что в этой истории он выглядит более привлекательно. В конце концов, он выбрал любовь! Но в основном он проиграл, что делает его фигурой, заслуживающей сочувствия. За свою роль в этой постыдной сделке он был награжден тем, что ему пришлось наблюдать, как его друг становится богатым и знаменитым, тогда как он тратит время на уход за душевнобольной женой, которая впоследствии кончает с собой, оставив его вдовцом с дочерью. Достаточное наказание, не так ли? Но если посмотреть с другой точки зрения, ему просто меньше повезло в жизни. Если бы судьба распорядилась иначе, О'Коннелл, возможно, начал бы пить от тоски по утерянной любви, а его неопубликованная книга навеки осталась бы лежать в дальнем ящике стола.

Какая неприятная история. Еще более неприятная, чем история сестер Резерфорд и братьев Уилкинс.

На память Грейс пришел случай из давнего прошлого. Два валета – бубновый и пиковый. Лучше ли она и Нэнси, чем О'Коннелл и Крамер? Если честно, кто она такая, чтобы кого-то судить?

Нет, это была безумная мысль. Тут совсем другое. Они были лишь парой школьниц, которые играли. Они никогда не устраивали свою жизнь подобным способом.

Дверь открылась. Нэнси в голубом халате стояла на пороге, держась за дверную ручку.

– Мне следовало бы догадаться, что ты здесь!

У Феликса затрепетали веки. Сначала он испуганно смотрел то на тетю, то на маму, а затем на его лице появилась широкая улыбка.

– Мальчики! Высуньте язык!

Топпинг и Хэмфри, два самонадеянных ничтожества из «Геральд», высунули язык.

Грейс, выпуская кольца дыма, наблюдала, как Додо Лоренс, главный автор «Геральд», пишущая на темы, которые Дики называл «дамским рукоделием», осматривает языки. У Топпинга язык был ярко-розовый и длинный, как у собаки, а у Хэмфри серый, обложенный нездоровым налетом.

– Решительная победа Дума. – Додо называла молодых людей Твидлди и Твидлдум[20], или, сокращенно, Ди и Дум. Оба молодых человека были без ума от Додо или, вероятно, слишком боялись ее, чтобы противиться этому. – Какой счет, Грейс?

– Три—два в пользу Дума. Что дальше?

Додо на мгновение притворилась, что глубоко задумалась, а затем, очевидно устав от этого, повернулась на кресле, чтобы набраться вдохновения.

В клубе «Саламандра» сегодня было весело. Коктейли подавали намного позже урочного времени. Полно хихикающих девушек в струящихся шелковых шарфах (это неукоснительно соблюдающееся требование: и шарфы, и хихиканье). Достаточно привлекательных мужчин, спокойных, задумчивых типов, которые с милой улыбкой встречают чужой взгляд сквозь сигаретный дым, но дальнейшего внимания не требуют. И еще меньше мужчин, умеющих хорошо танцевать чарльстон! Она правильно поступила, придя сюда с Додо. Додо принадлежала к той категории женщин, которых Грейс называла «профессиональными блондинками». В лондонских газетах и журналах их было много, немало и в художественных галереях. Ладная девочка-подросток с платинового цвета волосами, тихим голосом, самоуверенная, в довольно откровенных нарядах. Как и многие ей подобные, Додо была забавна и безразлична, а в глубине души, возможно, серьезна, слишком уж она была умна, чтобы это было не так. Но она не очень любила показывать свою внутреннюю серьезность. А это полностью устраивало Грейс в ее теперешнем настроении.

Прошло почти сорок восемь часов после того, как О'Коннелл рассказал ей о сделке с Крамером. С тех пор Грейс держалась от него подальше, перемалывая услышанное. Она знала, что не имеет права осуждать его. В конце концов, он же не осуждает ее! Но, убедив его раскрыть свою тайну, она не могла знать, что ей в нем откроется. Последнюю пару дней он продолжал молчать. Ни умоляющих телефонных звонков, ни цветов, ни страстных писем. Это не в его стиле. Он не из тех, кто умоляет. Может быть, конечно, он понял, что она пока не хочет и слышать о нем. Впрочем, возможно, ему и в голову не пришло бегать за ней... Она поймала себя на том, что думает обо всех этих газетных историях об О'Коннелле-грубияне, О'Коннелле-плейбое, а также о предупреждении Нэнси. В общем, он не тот, кем она его считала! И она не могла с уверенностью сказать, как собирается поступить дальше. Поэтому Грейс отвлекала себя коктейлями.

– Туфли! – воскликнула Додо.

Они с Грейс наклонились, чтобы посмотреть под столик. На Хэмфри были черные, блестящие, новые туфли. На Топпинге – коричневые, слегка потертые. Более того...