— Тихо! — Ийа подошел мягко, и стая растерялась, словно и впрямь энихи приблизился к мелким акольи. — Оставьте его в покое.

Кивком головы велел убираться прочь. Юноши убрались, ворча недовольно.

— Трудно тебе у нас? — просто спросил, присаживаясь рядом.

Огонек замялся, не зная, что отвечать. Ийа помог:

— Я и сам знаю — трудно. И не старайся разорваться пополам — я представляю, чего ты мог наслушаться обо мне. Это тоже правда на свой лад — но ты знаешь Кайе. Он вспыхивает, словно сухая трава, если что не по нему. Его проще понять, если каждую вспышку делить на десять частей и выкидывать все, кроме одной, не считаешь? Останется самая суть, — засмеялся тихонько.

И Огонек не сдержался, ответил улыбкой:

— Пожалуй.

Почувствовал, как устал постоянно быть в напряжении. Слабость, вызванная барахтаньем в реке, наполняла тело. Может, поэтому душой потянулся к теплу, просто теплу, а не лаве вулкана.

Ийа наблюдал за игрой рыбок в реке. Поглядывал и на мальчишку — вскользь, убедиться, что все в порядке.

— Не мерзнешь? — спросил Огонька. — Бывает после такого купания.

— Нет.

— Отдыхай. В доме, где живешь, не больно-то распоряжаешься своим временем сам, верно?

Тевари кивнул, и потом лишь подумал — а стоило ли соглашаться? После Лачи пора бы умнее быть. Да ну его в Бездну, ум этот. У Ийа добрые глаза. Если никому не верить, уж лучше сразу камень на шею — и в стремнину.

Ийа заметил мурашки, бегущие по коже подростка, молча принес одеяло и закутал мальчишку. Шерстяное, теплое, оно отогнало холод. Спать захотелось, но Огонек держался — невесть что о нем подумают. Ийа понял:

— Это река. Не беспокойся, все хорошо. Она выпила силы.

— Я ничего не понимаю, — пробормотал Огонек полусонно. — Ты не любишь Род Тайау… не проще ли было меня утопить, или хоть не вытаскивать? Сейчас-то зачем?

Гибкая сильная рука взъерошила его волосы. Ийа смеялся.

— Ты на севере наслушался про нас баек, да?

— Не только на севере…

— У каждого своя любовь и свои враги. А еще я должен отрывать крылья всем встречным бабочкам, чтобы подтвердить, что Кайе прав в своей ненависти?

Огонек почувствовал, что уши его начали полыхать.

— Прости.

Ийа не обиделся, сказал легко:

— Так и делаешь, мальчик. Сначала скажешь, потом подумаешь, да? Ты много уже натворил.

— Разве много? — насторожился Тевари, понемногу выползая из кокона одеяла. Ийа протянул руку, остановил: грейся.

— Ты еще дитя. Оборотень по сути тоже — хоть и постарше тебя. — Заметив, как расширились зрачки Огонька, поднял ладонь. — Мир! Я не скажу о нем плохого слова! Но сам подумай. Я знаю, что произошло в долине Сиван. А вот понимаешь ли ты, что сделал? Он — сомнительный щит ли, оружие ли против севера… потому что несет раздор между своими на юге.

— Неправда!

— Отчего же? Мы и так на краю. Ни один лес не прокормит стаю энихи или медведей, да и не живут они стаями. В Астале — живут, считая себя людьми. А потом явится кто-то еще… Вот он пришел.

— И что же?

— Когда вулканы уничтожали старые города, на смену им приходили новые. Появилась Тевееррика. Все должно изменяться, мальчик. Я не против перемен… но перемены бывают разными.

— Разумеется, ты надеешься, что изменится все в пользу юга?

— Север, юг — это не самое главное. Однако приложу все усилия, чтобы моя сторона одержала верх, если уж не суждено сохранить прошлое. А ему все равно. Он сам по себе, как настоящий энихи. Он может свернуть шею любому или себе самому, если захочет острых ощущений.

— Он не захотел крови в долине Сиван.

— Вот именно — не захотел! Ты сам подтверждаешь — он привык делать лишь то, что хочет. Но желания — вещь непостоянная… А что будет с тобой? Зачем ты пошел за ним? — взгляд в упор. — Чимали растет и выбирает свой путь.

— Если я делаю что-либо, то по своему выбору. — Огонек побледнел. Откуда узнал?

— Не удивляйся. Я видел, что у тебя на руке. Следы почти сошли, но еще заметны. Легко сообразить, — Ийа улыбался вполне дружелюбно. — Это многое объясняет. Я и сам не мог понять, почему он привязался к тебе.

— Привязался… — без выражения повторил Огонек. Вот уж привязанности он точно ни с кем обсуждать не намерен. — Я устал, — пробормотал тихо, не желая продолжать разговор и панически боясь показаться грубым.

Южанин понял, но спросил мягко:

— Скажи, ты ведь не хочешь ему зла? А кровь у Кайе горяча не в меру. Помоги ему, если сможешь.

— Как? — почти возмутился подросток.

— Если ты разумней, сделай так, чтобы слушали тебя. Коли сумеешь, конечно.

— Ты хочешь, чтобы я управлял им? Никогда я этого не сделаю.

— Дурачок. А что ты сделал в долине Сиван?

— Это было другое. Я хотел не дать развязаться войне.

— Ты сделал так, что он не захотел нападать.

— Но я… ничего не знаю.

Ийа вновь дружески улыбнулся и сказал:

— Я дам тебе грис. Вернешься домой. Дал бы сопровождающих тоже, но вы невзлюбили друг друга.

Рыжей была грис, вся, даже морда и ноги — таких разводил только один Род; и на узде — свернувшийся кольцом пятнистый ихи. Послушной — как вкопанная застыла на песчаной дорожке позади ворот, стоило Огоньку потянуть повод. На беду Кайе появился на той же дорожке — похоже, беспокоился за Огонька, так явственно облегчение на лице проступило.

Потом невидимая ладонь стерла радость; шагнул вперед — будто змея бросилась, ухватил грис за повод, провел пальцами по бляшкам на узде. С отвращением — как по спине мохнатого паука.

— Что у тебя за дела с Ийа?

— Он меня спас.

— Какая доброта! Для чего же?

Огонек ощутил злость. Он едва не простился с жизнью, а кана говорит об этом с такой вызывающей насмешкой… Прошел в комнату, спиной чувствуя недобрый пристальный взгляд. Не отстающий — Кайе шел следом. Уже подле кадки с комнатным кустом Тевари обернулся:

— А ты хотел бы видеть меня мертвым?

— Так он ради меня? Придумай что посмешнее!

— Ты полагаешь, все одинаковы?

— Ийа я знаю!

— Ты и брата своего знаешь! Тем не менее, он чуть меня не убил, а этот — напротив, помог.

— И что же теперь? Друзья на всю жизнь? Быстро ты их заводишь!

— А ты хотел бы завязать мне глаза? Поздно уже, я достаточно видел!

— И что же тебе показал этот… Ийа? Путь к очередному предательству?

— Так этого ты от меня все время ждешь?

— И этого тоже! Ты вечно тоскуешь по северу!

— Ты, разумеется, предпочтешь, чтобы я смотрел лишь на твои следы! С коготками, помня о том, что ты можешь!

От удара Огонек перелетел в угол комнаты. Под глазом запульсировало, по левой половине лица разлилась резкая боль. Второй раз Кайе ударил его…

И не подошел — смотрел мрачно.

— Нравится? — с трудом, но зло спросил Огонек.

Молчание.

— Кем ты считаешь меня? Вещью?

— Нет. А вот ты кем считаешь меня…

— Тем, кто ты есть! Привыкшим, что все склоняются перед ним, потому что боятся!

— Кончай размахивать собственной храбростью. Я наслышан о ней.

Лицо очень болело, и Тевари не выдержал — слезы потекли по щекам.

— Ты и правда зверь! Можешь только ударить, когда не находишь слов! Я думал, ты хотя бы ценишь меня — если уж на большее не способен!

— Снова слова Ийа!

— Нет, мои! Ты же меня ударил, не его!

— Я ненавижу Ийа. Не смей приближаться к нему, слышишь?

— Он лучше тебя! — выпалил Огонек. — Он не мечтает о войне ради забавы!

— Он только убил мальчишку-северянина, — сказал Кайе очень спокойно. — Ему нужна была жертва.

Тевари чуть побледнел, но не намерен был отступать:

— Но и ты… не помог тогда.

Спокойствие кончилось — оборотень прямо взвился, хоть голос все-таки не повысил:

— Да ну? Даже если бы я отнял жизнь Айтли, то лишь потому, что он вел себя как… северная крыса. Но с улыбкой слушать, как кто-то кричит под моим ножом… никогда.

— А для тех, кто умирает от ваших рук — для них разница есть? — тихо спросил Тевари.