— Нет.

— Позволь мне — ты знаешь, что там, на севере, меня обучали целительству.

Ему был ответом взгляд — тяжелый и очень презрительный. Словно вопрос — а чему тебя там еще научили?

— Дай я хотя бы попробую, — не отступил он.

— Ладно, — почти беззвучно выдохнул южанин. Откинулся назад. Огонек присел рядом, раздвигая складки ткани, вздрогнул, как следует разглядев сожженную до черноты кожу, и белый кусочек кости — удар был силен…. Какой части мгновения Кайе хватило, чтобы поставить-таки щит, загораживая себя и другого? И почему этого щита не было раньше?

Осторожно поднес руку к ожогам, пытаясь и теплотой собственной кожи не побеспокоить оборотня. Почувствовать, и, не касаясь, позволить лепестку Силы лизнуть поврежденное место…

— Ты…! — его схватили за руку, он совсем рядом увидел бешеные и вместе с тем перепуганные глаза. — Что ты делаешь?!

Огоньку не много потребовалось времени, чтобы сообразить. Он улыбнулся даже:

— Все хорошо. — Пояснил: — Ты привык, что целителю требуется усилие, чтобы преодолеть твою невольную защиту. А со мной и расслабляться не надо — благодаря Ши-Алли я прохожу свободно.

— Ладно, — повторил оборотень, сжав зубы, и закрыл глаза. Какое уж там расслабиться… он сейчас с трудом терпел прикосновения чужой Силы, мало того что просто чужой — того, кого считал врагом, наверное.

Под осторожными прикосновениями невидимых лепестков обугленная кожа стягивалась в корку и сходила, оставляя новую кожу, ярко-розовую.

Огонек выдохнул, чувствуя, как кружится голова и земля ощутимо покачивается. Столько он ни отдавал ни разу — связь и впрямь оказалась беспощадной, она забирала нужное сама.

— Хватит, — донесся голос оборотня, одновременно с осознанием, что больше не выдержать. Ожоги выглядели уже вполне приемлемо.

И, поняв это, Огонек повалился наземь, уткнулся лицом в сосновые иглы, устилавшие землю, и зарыдал — точнее, завыл, захлебываясь слезами, дрожа от боли и ужаса. Прорвалась напряжение.

Кайе сидел неподвижно, смотря на верхушки пихт.

— Проорался? Легче? — обронил, когда отчаянные рыдания стихли немного.

Огонька это привело в чувство, заставило вскинуться:

— Что легче?! Убивать или смотреть, как убивают другие?!

— Да уймись ты… — Кайе думал о чем-то, едва обращая внимание на мальчишку. — Хватит.

— Там, на севере, люди… они хотят жить! И они дороги мне!

— Пусть благодарят Лачи. А жить хотят все, любая крыса.

— Крыса? Наша связь… в Бездну, она ничего не стоит! Ты не докончил тогда… давай, раз тебе и в самом деле плевать на всех!

— Амаута! Не пори чушь. Те, кого я хочу убить, умирают. А тебя Лачи почти уговорил. Да какое почти… просто уговорил.

— Я хотел защитить людей севера. Тех, кого полюбил, понимаешь? — Огонек снова почти кричал. — От тебя, потому что тебе убить их — все равно что прихлопнуть мошку! Я не смог ничего, понимаешь? Защитить их, или тебя уничтожить… я просто пустое место! А Лачи…

— Север стал бы сильнее на какое-то время. Он тоже… делает все для своих. Кыш!

Кайе зашвырнул шишку в севшего на ветку дятла.

— Ну что, все еще оглядываешься на тех?

— А ты как думаешь? — тихо и медленно. — Там же… — осекся.

— И как, намерен вернуться к ним? Бежать?

Долго не было слышно ни звука, кроме далекого стрекотания сойки.

— Нет.

Словно двое приятелей встретились вечером — и решают, разойтись ли сейчас или еще поболтать. На севере… дом, который едва-едва отыскал. На юге… тот, который слушает иногда разумную речь. Но слушает ведь! Стоило отважиться на разговор — и он пришел сам. И, может быть, хватит сил удержать… убедить хоть в малости. Огонек только тогда вздохнуть смог, когда осознал — тот ничего не спросит. Пора бы понять, наконец. Он тоже… меняется.

А тот откликнулся через некоторое время:

— Не строй из себя… несчастную жертву.

— Это бессмысленно, — отозвался подросток устало.

— Бессмысленно… Ты стал, как они, — вздохнул и сказал непонятно для полукровки: — Раньше, в Тевееррике, добровольная жертва считалась самой значимой…и самой опасной.

— Опасной?

— Да…

— Разве тебе меня опасаться?

Кайе улыбнулся криво и ничего не сказал.

Огонек вскинул голову:

— Когда ты смотришь, как сейчас… у тебя такое лицо… словно ты можешь быть и другим. Человеком…

— Ни за что. Не обманывай себя. Не могу и не хочу быть иным.

Полукровка сжал зубы, отвел глаза. Вот, значит, как…

— Огонек…

Мотнул головой, ожесточенно:

— У меня есть имя!

— Какая мне разница?

— Я не…

Рука оборотня сомкнулась на его локте, довольно грубо:

— Думаешь, я забуду перепуганного детеныша из леса? Плевать, кто ты!

— Пусти! Я был им…

— А стал чем-нибудь? Кроме тени этих…

— Пусти!

— Что ты все оглядываешься?! Ждешь своих северян?

Огонек вырвался наконец.

— Я сказал, что пойду с тобой! Но не на цепи!

Прикрыл глаза, пытаясь прогнать видение — мертвые тела, устилающие долину Сиван. И, хуже — тела на лестницах и уступах Тейит. Прошептал:

— Я пойду… не хочу… крови.

— Сила Юга стоит на крови.

Мальчишка промолчал. Кайе поднялся:

— Всё, — положил руку на плечо Огонька: жест, привычный для обоих уже. — Они скоро уедут. Сначала свита этих, потом соберутся рабочие.

— Ты Лачи не знаешь… Не думаешь ли, что он так просто стерпит все, что ты ему наговорил?

— Я понимаю. Но сейчас он ничего не может. Даже если нарушит договор… мы сильнее их. Побеждает всегда сила.

— Или хитрость.

— Хитрость их сорвалась… Или нет? — резко развернул Огонька к себе.

— Отпусти, — попросил тот устало, не желая прикосновений. — Я и сам ничего не знаю. Боюсь уже думать… Но я — камешек, выброшенный с доски.

Они шли медленно, и остановились недалеко от палаток южан. Заметив нерешительность Огонька, айо спросил:

— Чего ты боишься? Снова придти к нам? Ты жил у нас достаточно долго, чтобы не испытывать страха.

— Или наоборот… Позволь, я все-таки расскажу тебе кое-что.

Кайе кивнул и уселся на устилавшую землю хвою. Огонек пристроился напротив. Но не слишком близко.

— Мое имя Тевари. Моя мама была из эсса. Ее звали Соль.

Слегка исказилось лицо, трудно было — обрывки, которые возникали перед глазами, мальчик пытался связать со словами женщины-северянки. А полностью память так и не вернулась — и вряд ли вернется. Все равно… теперь это не имеет значения.

— Соль…. Отец оставил Асталу из за нее. Они жили в лесу… Отец прозвал меня — Лисенок. Из-за волос. Он был… был — айо… я помню его браслет. И смех… Моего отца звали Тахи.

— Тахи, — задумчиво откликнулся юноша. — Этот человек служил моему отцу… я не видел их никогда.

Огонек отдышался и продолжал, медленно, словно вглядываясь внутрь себя.

— Я… Мне, похоже, двенадцати весен не было, когда загорелся лес. Мы жили там вшестером. Я помню — Киуте, ласковая, веселая… Пожар охватил лес, и звери… отец и Киуте остались. Они остановили огонь. В Тейит я узнал, что зажег его — ты…

Южанин весь подобрался, будто готовясь к прыжку. Но не двинулся с места.

— Ты, ради золота реки Иска… — Тевари-Огонька передернуло, — Мы бежали по лесу… потом мама упала… а я… я кинулся к ней… может быть, я ударился головой — не знаю. Но похоже на то… — жалко улыбнулся собственной шутке.

— А потом ты попал туда? В башню? — тихо спросил Кайе. Мальчишка вспомнил — таким оборотень был, когда слушал песни… что ж, отчего нет? Тоже — любопытная сказка, почти песня.

— Наверное… я так и не вспомнил, что произошло. Тот человек… эсса. Он говорил мне, что не видел таких, как я. Наверное, это про Силу. Он пытался понять, почему я такой…

По щекам вновь потекли слезы. Стыдно — в пятнадцать весен…

— Он как-то сказал: тебя не тронули звери. Значит, он нашел меня там…как у дикарей нашли эсса. По выплеску Силы…а мать…погибла, наверное. У реки Иска — три с лишним года назад.