Его глаза закатились. Последнее, что чувствовал дон, были ремни, которыми ему привязывали голову и руки, а еще бестелесный голос профессора, который говорил:
— Синьор, это у вас такие очки от солнца или это ваши ноздри? Харр-харр-харр.
ТЫ ПОДЖАРЕН
Синьор Стрега-Борджиа хлопнул себя ладонью по лбу. Этот компьютерный вирус находился за пределами его понимания. Он провел большую часть дня, лихорадочно разбирая компьютеры, но крысы не давались в руки. Не успевал он снять панель с одного монитора, как крысята с визгом исчезали внутри. Через несколько секунд они появлялись за ближайшим экраном, прижав розовые носы к стеклу, словно играя в какие-то безумные прятки.
В довершение неприятностей температура в компьютерном зале быстро повышалась. Синьор Стрега-Борджиа ослабил галстук, снял пиджак и закатал рукава рубашки. Через минуту он снял ботинки и носки. Мраморный пол под ногами был теплым.
— Странно… — пробормотал он и зашлепал через всю комнату к работающему терминалу. Он набрал stregaschloss. co.uk и замер. Прямо перед ним замигал курсор — on, off, on, off. «Если бы все было так просто, — подумал он, — on, off, да, нет». Несмотря на видимую сложность, компьютеры работают по бинарной системе выбора. On или off — это единственный вариант выбора. Никаких сомнений. Никаких полутонов или теней. Только два варианта. «А что, если ты сделаешь неправильный выбор, — подумал он, — как в тот ужасный день, когда выбежал из Стрега-Шлосса, переполненный минутной яростью…»
Пустой экран ждал. Сделав глубокий глоток из бутылки с теплой кокой, синьор Стрега-Борджиа начал лихорадочно набирать e-mail сыну. Через несколько параграфов он заметил, что пот, струившийся по лбу, разъедает глаза. Рубашка прилипла к спине, а мокрые пальцы соскальзывали с клавиш.
— Надо немного проветрить, — пробормотал он, направляясь к двери.
ОТ СЕБЯ было написано на двери. Синьор Стрега-Борджиа толкнул дверь. Ничего не произошло. Синьор Стрега-Борджиа толкнул еще раз. Дверь оставалась плотно закрытой. Синьор Стрега-Борджиа навалился на дверь всем своим весом. По-прежнему ничего. Отойдя на несколько шагов назад, он разбежался и в прыжке ударил дверь ногой.
Медленно поднявшись с пола, он удостоверился, что все кости целы, и подполз к двери. Попытавшись заглянуть в замочную скважину, синьор Стрега-Борджиа опалил себе ресницы. Не веря собственным ресницам, он потрогал замочную скважину руками.
— Ауч! — завопил он. Металл был раскален докрасна. Тут-то Лучано Стрега-Борджиа понял, что ему не суждено больше увидеть свою семью.
Раздевшись до боксерских трусов, синьор Стрега-Борджиа, тяжело дыша, сел перед терминалом. Температура в компьютерном зале повышалась с каждой минутой. Полчаса назад она была идеальна для выпечки безе, теперь здесь можно было зажарить индюшку. Большую индюшку.
Две слезинки покатились по его щекам и испарились, не добравшись до подбородка. Синьор Стрега-Борджиа печатал то, что, как он знал, должно стать его последним письмом. Сделав паузу, он вытер скользкие от пота руки о снятую рубашку. Смаргивая слезы с ресниц, Лучано смотрел на слова, возникающие перед ним на экране: «Дорогому моему Титусу, любимой Пандоре, обожаемой Дэмп и моей прекрасной жене».
Вспоминая их лица, он старался не представлять их в прицеле автомата, бледными и напуганными, не хотел видеть свою драгоценную семью отданной на милость Пронто. Все будет хорошо, убеждал он себя, Люцифер получил, что хотел, и теперь он отзовет своих наемников. Не теряя надежды, вопреки очевидному, он вернулся к своему письму и напечатал:
Скоро я оставлю вас навсегда, но, прежде чем уйти, я хочу сказать вам несколько слов…
Титус — мой сын, мой первенец. Я любил тебя с того момента, как только услышал твой первый крик, а потом, когда я следил, как ты вырастаешь из ребенка в красивого молодого человека, моя любовь росла с каждым днем. Будь храбрым, мой сын, будь верным.
Синьор Стрега-Борджиа прервался, чтобы громко высморкаться в рубашку. Подавляя рыдание, он продолжил:
И еще знай, что есть команды на клавиатуре для «Смерти и разрушения II», которые нейтрализуют силовое поле вокруг Крапивии, оно управляется так: shift, alt, а левой рукой в это время держишь option, shift, caps lock, удачной охоты.
Пандора — моя дорогая девочка, моя старшая дочка, рожденная с августовской луной в глазах, ты принесла в мою жизнь вечное лето, твое царственное чувство собственного достоинства окружало тебя с того времени, когда ты была еще младенцем, моя принцесса. Будь храброй, моя любовь, и помни — хорошо хотя бы то, что тебе не придется стыдиться за меня, когда ты вырастешь.
Еще одно, последнее — не прокалывай уши, нос и что бы то ни было хотя бы до 21 года, и это не подлежит обсуждению.
И. . .
Дэмп — мой маленький ребеночек, мой сладкий цветочек. К тому времени, как ты станешь достаточно взрослой, чтобы читать эти строки самостоятельно, ты уже совсем не будешь меня помнить».
Он вновь остановился, пораженный мыслью, что для своего младшего ребенка он не будет значить ровным счетом ничего. У нее не останется даже смутных воспоминаний. Он был для нее неясным «дада». Эта мысль была не из приятных. Подошвы его ног начинали ощущать неприятный жар, и, сгорбившись на плавящемся стуле, он продолжил свое письмо:
Тебе придется расспросить обо мне свою маму. Спроси ее о том, как я целовал тебя в животик, как мы смеялись вместе, о том, как сильно я тебя любил.
Пусть твоя жизнь будет полна цветов, любви и смеха. И знай: твой папа любил тебя всю, до последней клеточки».
Он сделал короткую паузу, чтобы справиться с душившими его рыданиями. Мигающий курсор то вспыхивал, то гас, on, off, беспечно ожидая новых слов.
— Это так печально, — застонал синьор Стрега-Борджиа. — Никого из них я не увижу взрослым. Я превращусь в почерневший сухарик, и они постепенно забудут обо мне…
Он вновь взялся за свою рубашку, чтобы высморкаться. Несмотря на то, что он уже много раз использовал ее подобным образом, она была сухая… и очень горячая. Еще раз прочистив нос, он подошел к финальной части своего прощального послания:
«Моя любовь, моя жизнь, моя драгоценность, моя единственная жена…»
Он бешено стучал по клавишам, пока мог, лишь время от времени останавливаясь, чтобы побрызгать на голову теплой колы в безнадежной попытке немного остудиться. В конце концов, он добрался до конца письма. Тяжело дыша, он напечатал в адресной строке: моя самая любимая family-stregaschloss.co.uk и, послав экрану воздушный поцелуй, нажал на ENT и ER. К счастью, на экране появилась обнадеживающая надпись: СООБЩЕНИЕ ОТПРАВЛЕНО.
Выдавив последнюю каплю колы себе на голову, синьор Стрега-Борджиа уселся поудобнее и стал ждать смерти.
ЗВУК ВОЛЫНОК
У Пронто уже заболели руки от тяжести автомата «Полынь».
— Ну же! — зарычал он. — Сколько вам нужно времени, чтобы попрощаться?
— Много, если мы — Стрега-Борджиа, — процедила Пандора.
— Видите ли, нам приходится прощаться на урду, сербскохорватском, китайском… — объяснил Титус.
— Не говоря уже о таких языках, как жоса, поросячья латынь, древнегреческий и йиббл, — добавила Пандора.
— Даю еще две минуты, — предупредил Пронто, постукивая пальцами по прикладу «Полыни». — И не думайте, что я не понимаю, когда меня берут па пушку.
— От-вай ов-най? (Что теперь?) — прошептал Титус.
— От'-дай о-кнай (Не знаю), — проговорила сестра, обкусывая кожу вокруг изгрызенных ногтей. — Е'ре-вай оомд-дай (Нам конец). — Она старалась не смотреть на «Полынь». Охваченная ужасом, Пандора шарила глазами по комнате Титуса, пока не остановилась наконец на мрачной картине, которая висела здесь, сколько она себя помнила. Это было изображение исключительно неприятной ситуации: лиса, загнанная в угол людьми в красных куртках и толстыми, истекающими слюной гончими. Лиса выглядела довольно взвинченной, что было вполне естественно в ее положении, борзые — слегка проголодавшимися, а люди в красных куртках — так, словно их мутило. Все это было нарисовано скучными мазками в тонах грязи, ила и силоса и озаглавлено «Бессловесное гонится за несъедобным».
