— Забудь об этом, приятель, — сказал он, пренебрежительно подталкивая миску когтем обратно к Титусу. — После того, что нам предложили вчера вечером, я больше никогда не буду доедать за вами.

Титус с надеждой повел бровью в сторону Сэба. Глаза грифона стали холодными, словно камни подземелья. Титус вздохнул. Нот оставался безучастным ко всему, кроме ступней Мари Бэн, окруженных такой восхитительной розовой пушистостью… Еще раз тяжело вздохнув, Титус принялся за сороковую ложку мюсли.

Наверху Пандора исследовала свою добычу.

— С такими заклинаниями я смогу уменьшить тебя до размеров жучка, — бормотала Пандора, мысленно разговаривая с отсутствующим братом. — А потом расплющить тебя, чтобы кишки с чмоканьем вывалились наружу…

Одну и три четверти палочки спустя Пандора начала понимать суть магии. С первым светом дня она выскочила из кровати, перечитала соответствующие инструкции в бумагах из маминого скоросшивателя и выбрала свою первую жертву. Топорщась от бесчисленных оборочек, кружавчиков и нижних юбок, на вешалке висело ее самое ненавистное платье. Будучи причиной многих гардеробных войн, это платье самым извращенным образом пережило все Пандорины попытки уничтожить или испортить его. — Но на этот раз… — злорадствовала девочка, обводя платье одной из похищенных палочек, на этот раз…

Кружева на воротнике поднялись и зашевелились под легким ветерком, вызванным пассами Пандориной палочки. Вместе с тихо звякнувшей вешалкой платье упало к ногам Пандоры, где принялось превращаться в совершенно одинаковые платьица одно другого меньше — на восемь, семь, шесть, пять лет, на четырех-, трех-, двухлетних девочек, на девочек в возрасте Дэмп, на младенцев и новорожденных. Каждое платьице медленно таяло, пока, наконец, облегченно вздохнув, Пандора не подняла с пола самую маленькую версию своего платья.

— Когда я найду малюток Мультитьюдины, это как раз будет впору одной из них, — сказала она, держа миниатюрную вещицу на ладони.

Через несколько часов комната Пандоры радикально изменилась. С ламбрекенов свисали две занавески, размером с носовой платок каждая. Миниатюрная библиотечка из книг, величиной с почтовую марку, валялась в углу книжной полки в обреченном беспорядке, теряясь в огромном пустом пространстве. Платяной шкаф Пандоры превратился в ее новую шкатулку для бижутерии, а пол спальни был усеян мишками и куклами размером с палец. Встречались тут и серьезные потери — например, было неясно, как Пандора собирается спать, поскольку ее кровать сделалась не больше спичечного коробка, a CD, величиной с булавочные головки, превратились в откровенно бесполезные чешуйки. Тем не менее Пандора торжествовала.

— Маркиз, барон, сожми лимон, — проговорила она. — А теперь попробуем что-нибудь поприкольнее. — Она с размаху бросилась на кровать, забыв, что та стала жертвой процесса обучения. Послышался тихий треск.

— Первым делом надо научиться превращать спички в матрасы, — пробормотала она, собирая с пола щепки.

Лучано Стрега-Борджиа завтракал в одиночестве. Он сидел, окруженный таким количеством кофейников, розеток с абрикосовым джемом, подносов с нарезанной ветчиной и круассанов, что всего этого хватило бы, чтобы прокормить небольшую армию. Это, однако, не умаляло того факта, что его левая лодыжка была прикована цепью к столу, а рядом с тарелкой лежал документ, требующий его подписи. Глядя на кипарисы, отражавшиеся в озере, синьор задавался вопросом, увидит ли он когда-нибудь вновь свою жену и детей. Аппетит окончательно покинул его при воспоминании о том утре, когда он несколько недель назад в бешенстве выбежал из Стрега-Шлосса.

Все началось с перебранки за завтраком.

Он спустился на кухню, где его семья сидела за трапезой. Стол уже был залит молоком. Дэмп хныкала, а Титу с Пандорой выглядели мрачнее обычного. Во главе стола его верная жена красавица синьора Стрега-Борджиа уткнулась носом в местную газету. Мари Бэн, чернее тучи, стоя у плиты, расправлялась с целой миской взбитых яиц.

Увидев отца, Дэмп воздела руки к небу, запустив при этом тарелку с кашей вскачь по столу, а затем и по полу. Малышка запрыгала в своем детском стульчике, отчего все, стоявшее на столе, начало ритмично подскакивать в унисон. Кофе и апельсиновый сок выплескивались из чашек и стаканов. Пакеты с корнфлексом опрокинулись, исторгнув содержимое на стол.

Пребывая в святом неведении о творившемся вокруг бедламе, синьора Стрега-Борджиа помешала в кофейной чашке кончиком карандаша и, облизнув его, обвела в газете кружком какое-то объявление.

Синьор Стрега-Борджиа сел за стол. В качестве приветствия Дэмп запустила в него чашкой. Мари Бэн поставила перед ним тарелку обугленной яичницы.

— Пап, у меня небольшие проблемы, — заявил Титус.

— Это мягко сказано, — ухмыльнулась Пандора, посыпая сахаром хлопья в тарелке, прилегающие районы стола, колени и пол.

— Пап, — продолжил Титус, игнорируя сестру, — ты помнишь, что разрешил мне загрузить «Смерть и разрушение II» на твой компьютер?

— Титус, известно ли тебе, что ты неизлечимый зануда? — перебила его Пандора. — Единственное, на что ты способен, это говорить о компьютерах с того самого момента, когда утром открываешь глаза и до…

— Заткнись, Пан, — сказал Титус. — Перебивать невежливо.

— Еще менее вежливо доставать всех и каждого, — промычала Пандора с полным ртом «Рисовых хрустиков». С каждым ее словом несколько рисовых хрустиков снежинками падали на пол.

Дэмп, учуяв своим младенческим барометром надвигающийся шторм, тоскливо завыла.

— В общем, проблема в том… Пап? Пап? Ты слушаешь?

— ААААРГХ! — зарычал синьор Стрега-Борджиа.

— Ты чем-то недоволен, дорогой? — спросила синьора Стрега-Борджиа, роняя газету в созданную совместными усилиями молочную лужу.

— С МЕНЯ ДОВОЛЬНО, ЧТО Я НЕДОВОЛЕН! - нелогично заорал синьор Стрега-Борджиа.

Дэмп заревела всерьез.

— Пап, послушай, мне правда очень жаль, что я сломал твой компьютер, но это не моя вина, — выпалил Титус.

Синьор Стрега-Борджиа так резко вскочил на ноги, что его стул опрокинулся.

— Я сыт по горло! — рявкнул он на семью. — Я устал жить в свинарнике. — Он махнул рукой в сторону стола. — Мне надоело питаться свиным пойлом, — он запустил тарелку в стену. — И кроме того, вы все сидите у меня в печенках.

Семья в смятении уставилась на него. На заднем плане Мари Бэн скорчилась над разбитой тарелкой, стараясь сделаться незаметной. У нее над головой медленно сползала по стене подгорелая яичница.

— Что ж… — произнесла синьора Стрега-Борджиа ледяным тоном, — ты ведь знаешь, что делать, не так ли?

— Мам… — предупреждающе начала Пандора.

— Пап, — с мольбой прошептал Титус. — Папа…

— Мамочке и папочке необходимо немного поговорить, дорогие, — продолжала синьора Стрега-Борджиа все тем же ледяным голосом. — Почему бы вам не пойти наверх, пока мы решим наши проблемы? — Она припечатала свои слова широкой улыбкой. К сожалению, отметил про себя Титус, глаз улыбка не затронула.

— Пожалуйста, не ссорьтесь, — попросил он.

— Пожалуйста, идите наверх. Немедленно. И захватите ребенка, — сказала синьора Стрега-Борджиа, вставая и распахивая дверь кухни.

В молчании, полном неразрешимых вопросов, дети зашагали прочь из кухни, сопровождаемые Мари Бэн, которая неодобрительно сопела, прикладывая фартук к глазам. Звук их шагов замер в глубине дома, погрузив синьора Стрега-Борджиа и его супругу в гнетущую тишину.

В отдалении пробили часы.

— Итак… — сказала синьора Стрега-Борджиа, садясь за стол и внимательно разглядывая свои ногти.

— Мне лучше уйти, — выдавил ее муж, надеясь, что ему не придется этого делать.

— Как тебе будет угодно, — сказала синьора Стрега-Борджиа, извлекая газету из молочной лужи. Ее руки тряслись, в глазах стояли слезы, но она спрятала лицо за промокшей бумагой. Именно это напускное равнодушие и ее холодное нежелание удерживать его, заставили синьора Стрега-Борджиа принять решение.