Чуть не опоздала.

— Сколько времени? — спросила Саша чужим голосом.

Стокрылый поднес часы к глазам, сощурился — он был без очков:

— Ого.

— Сколько?

— Без двадцати шесть.

Саша издала шипение, какое всегда у нее получалось, если она была сильно расстроена или испугана — горловое 'х-х-х'. Времени не было. Они побежали сквозь дубовую рощу, напрямик, выбежали на стоянку и прыгнули в спортивный автомобиль Стокрылого, низкий, приемистый, похожий на каплю олова. Заревел двигатель, фыркнули покрышки. Машина полетела к шоссе. Саша, глядя в зеркало заднего вида, пыталась накрасить губы. Стокрылый уперся вытянутыми руками в руль. Через несколько минут он снова поглядел на часы.

— Успеваем? — спросила Саша. Стокрылый прижал подбородок к груди, прибавил скорости и начал лавировать между машинами. Следующие несколько минут были настолько жуткими, что Саша вцепилась в ручку двери и закрыла глаза. Машину болтало: Стокрылый то резко бросал ее вперед, отчего перехватывало дыхание, то так же резко тормозил, и тогда в Сашину грудь больно врезался ремень безопасности. Попытка медитировать на Тотем провалилась. Сколько Саша ни старалась представить, что сделала бы в ее положении настоящая кошка, по всему выходило, что кошка вцепилась бы когтями в обивку кресла и орала от ужаса. По-настоящему же умная кошка вовсе не оказалась бы в такой ситуации. Как там говорил Боб? Глупая кошка — мертвая кошка, да. Эти слова он произносил всякий раз, когда они видели кошачий труп на дороге, раскатанную кровавую шкурку. Это было у Боба своеобразным утешением для Саши, мол, раз кошка дала себя убить, значит, то была негодная кошка, глупая. И правильно, подумала Саша с ожесточением. Так мне и надо. Но по-умному я жить больше не хочу. Хватит. Всю жизнь умной была. Хоть под конец глупостей наделаю, себе на радость… Машина резко затормозила, Саша открыла глаза и увидела, что Стокрылый привез ее домой. Вернее, не совсем домой, затормозил в сотне метров от двенадцатиэтажки, где жили они с Бобом.

— Ровно шесть, — сказал Стокрылый. — Из твоих окон нас не видно. Беги.

Она чуть не расплакалась — все-таки спас, спас! Понимая, что другого шанса уже не будет, Саша нагнулась и поцеловала Стокрылого коротким робким поцелуем.

Впервые.

Потом она выпорхнула из машины и, теряя туфли, побежала к дому. За спиной грохнул растревоженный двигатель: Стокрылый уехал. Саша влетела в парадную, пританцовывая, дождалась лифта и, чувствуя толчки крови в висках, отперла дверь в квартиру.

Она успела раньше Боба. Квартира была пуста.

Саша выдохнула, уткнулась лбом в дверь и некоторое время смотрела в пол. Затем она пошла в ванную. Руки отяжелели, ноги отзывались ломотой, ныла спина. Ей вдруг показалось, что от нее сильно пахнет парфюмом Стокрылого, и в воду отправилось почти все содержимое флакона с пеной. Саша устроилась в ванне, закрыла глаза.

Изменщица.

По сути — изменщица. Неважно, что они не спят вместе. То, что с ней происходит, не сравнить с сексом, это лучше секса, секс только бы помешал таким отношениям… Изменщица. Ведь сама тогда назначила встречу в ресторане — ну что такого, все так делают, не на улице же беседу проводить! А он уже там был. Столик заказал, вино, свечи. Другому бы посмеялась в лицо и стала бы обрабатывать, а с ним так не вышло. Черт его знает, чем он так сумел ее очаровать. Видно, тем, что балансировал все время на тонкой грани, когда обычная мужская галантность переходит в откровенное ухаживание. Она ждала всего, чего угодно — страха, грубости, подкупа, попытки соблазнить. А он встал навстречу, слегка поклонился и помог ей сесть. Просто подвинул стул, когда она опускалась на сиденье. Говорят, так положено, воспитанный джентльмен обязан помочь даме занять место за столом. Положено-то положено, да только с ней это случилось впервые…

— Хуже всего, — медленно пробормотала Саша, — что я боюсь.

Она боялась, как никогда в жизни.

Не того, что обо всем узнает Боб.

Не того, что обо всем узнают в Отделе.

Саша боялась, что Стокрылому нужна не она — умная девушка с зелеными глазами — а совсем другой человек. Да, Стокрылый был с ней нежен. Да, никогда раньше с ней такого не было. Казалось бы, радуйся, великолепная. Он тебя наставляет, он о тебе заботится, понимает тебя с полуслова, даже на кухне ради тебя возится. Все очень хорошо. Слишком хорошо. Надо же было все испортить и рассказать ему о…

В замке повернулся ключ, хлопнула дверь, и голос Боба сказал:

— Ку-ку! Есть кто живой?

— Есть! — крикнула Саша как можно громче и бодрее. 'Волосы, волосы. Он заплетал тебе косу, идиотка. Твои волосы пахнут его руками. Скорей'. Она схватила с полки шампунь, плюхнула в пригоршню тяжелого геля, стала размазывать по голове. Под веками жгло, вода шумно плескала на пол, и Саша не заметила, как в ванную вошел Боб. Когда ей удалось открыть глаза, он был уже совсем рядом и пристально смотрел на нее. 'Что? — быстро подумала Саша. — Запах учуял? Что стряслось, почему он так смотрит, да не томи же…' Боб вдруг ухмыльнулся и запустил руку под пенное покрывало. Саша беспомощно улыбалась, повторяя: 'Боб, прекрати… Перестань, ну… Я так не хочу, Боб, пожалуйста…' Наконец, рука вынырнула, Боб сказал: 'Жду в спальне!' и вышел, забыв затворить дверь. По дороге он насвистывал: у него было хорошее настроение.

Саше очень хотелось заплакать, но делать этого было никак нельзя.

Вдруг Боб вернулся.

— У тебя вызов пропущенный, — сказал он, протягивая мобильник. — Посмотри, может, важно… Полотенце дать?

— Уотерпруф, — сказала Саша и взяла телефон мыльной рукой (он действительно был непромокаемым). Вызов пропущенный… Еще чего не хватало. Номер был знакомый, и на секунду ей показалось, что это номер Стокрылого. Но тут же она поняла: звонили с работы. В этот момент мобильник зашелся трелью.

— Да, — сказала Саша, постаравшись вложить в это слово всю злость, которая накопилась за день.

— Я… не вовремя, Кравченко? — спросил мужской голос.

'Твою мать, — подумала Саша. — Как некстати'.

— Я в ванной, товарищ майор, — сказала она. — Не слышала.

В трубке вздохнули.

— Завтра операцию проводим. Сегодня вышел приказ.

— Виновата, — сказала Саша, рефлекторно выпрямляя спину в мыльной воде. — А я здесь при чем?

В трубке помолчали.

— Говорят, у нас два сфинкса есть, — с издевкой сказал мужской голос. — Говорят, учатся еще, неопытные. Говорят, ты, вроде, с ними психологическую работу ведешь. Ты же у нас психолог…

'Твою мать, — подумала Саша. — Твою м-а-ать…'

— Поддержку обеспечишь? — спросил голос. Сухо спросил, по-деловому, уже без иронии.

— Слушаюсь, — сказала она.

Я сидел на столе и болтал ногами. При этом каблуки стукались о доски, которыми стол был обшит спереди, и получался сдвоенный глухой звук. Интересно, зачем нужны эти доски, и кто их придумал. Ведь материала много тратится, а практической пользы от этого никакой нет. Наверное, когда-то бюрократам просто-напросто было неуютно от того, что просители видели их ноги. Допустим, ты с каменной мордой говоришь: 'Для подписания акта необходимо наличие завизированной формы номер двадцать пять в шести нотариально заверенных экземплярах' — а в этот момент кто угодно может заглянуть под стол и увидеть, что у тебя нога дергается. А так — стол полностью закрывает тебя от груди и ниже. У посетителей создается ощущение, что перед ними — маленькая, но неприступная крепость. Это деморализует. Еще в закрытом столе можно устроить бар. Или прятать проституток. Или сделать засаду для ниндзя. Великий Тотем, какая чушь в голову лезет… Я соскочил со стола и стал ходить по кабинету взад-вперед. Стало легче, но ненадолго.

Когда я в двести восемьдесят пятый раз прошел от стены до окна и повернулся, чтобы идти обратно, в дверь постучали. 'Да-да', - сказал я преувеличенно веселым тоном. Ничего не произошло: тот, кто был за дверью, выжидал положенную минуту. Я успел мгновенно разозлиться на тех, кто придумал это идиотское правило, почти столь же мгновенно успокоиться и напрячь мышцы лица таким образом, чтобы получилась улыбка. За последние два месяца я научился очень быстро брать эмоции под контроль. Иногда это помогало.