– Вы не преувеличиваете? В конце концов, вы не можете быть уверенным. Возможно, скрытность эмоций достигается тренировкой. Ведь каждый может научиться скрывать свои чувства.

– Я согласен. Каждый, но не магт. Я не могу сейчас вдаваться в подробности, так что вам придется принять мои слова на веру. Даже перед смертью они не испытывают ни страха, ни ненависти. Это, конечно, звучит невероятно, но это правда.

Леа попыталась прояснить свое затуманенное сознание.

– Я какая-то тупая сегодня. Вы должны меня извинить. Ведь если у правителей нет эмоциональных реакций, это может объяснить их самоубийственную позицию. Но такие объяснения ставят больше вопросов, чем разрешают. Человек вообще не может жить без эмоций.

– Верно. Человек не может. Я считаю, что эти патриархи Диса вообще не люди, они – чуждые создания, роботы или андроиды, – все, что угодно, только не люди. Я думаю, они маскируются и внедряются в общество обыкновенных людей.

Сперва Леа улыбнулась, но настроение ее изменилось, когда она увидела его лицо.

– Вы серьезно?

– Как никогда. Понимаю, это звучит так, словно я сегодня утром перенапряг свои извилины. Но это единственное объяснение, которому удовлетворяют все факты. Взгляните сами… Прежде всего необходимо объяснить одну способность: абсолютное равнодушие магтов к смерти – их собственной или кого угодно. Нормально ли это для человека?

– Нет, но я могу привести множество примеров и объяснений, которые возникают прежде, чем предположения о чуждой форме жизни. Может быть, это результат многочисленных мутаций или наследственной болезни, которая сказалась на мозге.

– Но разве это само по себе не абсурд? Антивыживание? Люди, которые умирают до наступления половой зрелости и не видят разницы – жить или умереть. Но есть и другие объяснения, подходящие к данным обстоятельствам. Как насчет полного отсутствия у них эмоций? А их манера одеваться, а таинственность? Обычный дисанец носит лишь набедренную повязку, а магты закутаны в плащи с головы до ног. Они остаются в черных замках и никогда не выходят поодиночке. Их мертвецы недоступны для осмотра и изучения. Во всех случаях они поступают как особая раса, и я думаю, что так оно и есть.

– Допустим на минуточку, что такое невероятное предположение справедливо, но тогда спрашивается: как они оказались здесь и почему о них до сих пор никто ничего не знает?

– Это легко объяснить. На этой планете не сохранилось никаких записей. После Перерыва, когда горстка выживших пыталась наладить здесь свое существование, чужаки приземлились и смешались с ними. Всякие различия были уничтожены. Когда начался рост населения, захватчики поняли, что смогут сохранить власть, оставаясь обособленными, и при этом их отличие не будет заметным.

– Но почему это обеспокоило их? Если все они так равнодушны к собственной смерти, у них не должно быть предубеждения и общественного мнения или запаха чужих тел. Зачем понадобился такой сложный камуфляж? И если они прибыли с другой планеты, то что привело их сюда, что заставило остаться здесь?

– Сдаюсь. Действительно, у меня нет ответов на половину поставленных сейчас вопросов. Я просто стараюсь сейчас создать теорию, которая бы увязывала все факты. А факты просты. Магты настолько нечеловечны, что вполне могут преследовать меня в кошмарах – если только я буду спать в эти дни. Нужны более явные доказательства.

– Тогда действуйте. Я не призываю к убийству, но вы могли бы раздобыть труп. Дайте мне скальпель, разложите на столе одного из ваших друзей, и я быстро скажу вам, человек он или нет, – она снова вернулась к микроскопу и припала к окулярам.

Это была единственная возможность разрубить гордиев узел. Когда до начала военных действий остается тридцать шесть часов, чья-то отдельная смерть не имеет значения. Он должен отыскать мертвого магта, а если это окажется невозможным – придется убить кого-нибудь. Для спасения планеты он был готов и на это.

Он стоял рядом с Леа, задумчиво разглядывая ее. Тыльная часть шеи девушки, прикрытая вьющимися локонами, была повернута к нему. С легкостью, какая возможна только в мыслях, Брион перешел от смерти к жизни, и ему захотелось погладить ее.

Засунув руки поглубже в карманы, он быстро направился к двери.

– Скоро вы сможете отдохнуть. Не сомневайтесь, эти жучки не дадут вам никакого объяснения происходящему. Попробую достать для вас более интересный образец.

– Объяснение может быть везде. Я буду ждать здесь, пока вы не вернетесь, – сказала она, не отрываясь от микроскопа.

Под самой крышей находилась хорошо оборудованная комната связи. Брион мельком видел ее, когда осматривал строение. Дежурный оператор неподвижно сидел, надев наушники. Разутые ноги он положил на стол и молча жевал сэндвичи, которые держал в свободной руке. Но, едва заметив Бриона, он развернул бурную деятельность.

– Сидите, сидите. Это меня не волнует. Но если вы по своей суетливости сломаете аппаратуру, можете считать себя приговоренным к смерти. Посмотрите, можно настроить передатчик на эту частоту? – он написал на листке число и показал оператору.

Это была частота, которую ему сообщили накануне, для связи с террористами-нелегалами – ниджордской армией.

Оператор настроил аппаратуру, протянул микрофон Бриону, и тот, отхлебнув из стакана воды, поднес его к губам.

– Говорит Брион, директор Фонда культурных взаимоотношений. Отзовитесь, пожалуйста. – Брион повторял эти слова не менее десяти минут, прежде чем, наконец, получил ответ.

– Что вам нужно?

– У меня для вас крайне важное сообщение, и я сейчас остро нуждаюсь в вашей помощи. Хотите ли вы получить по радио дополнительную информацию?

– Нет. Ждите, мы встретимся с вами после наступления темноты.

Передатчик замолчал.

До начала войны осталось всего тридцать пять часов, и в такой напряженной ситуации Брион мог лишь одно – ждать.

У себя на столе Брион обнаружил две аккуратные стопки бумаг. Усевшись и принимаясь рассматривать их, он осознал арктическую холодность воздуха в кабинете. Холод шел из кондиционера, закрытого приваренными стальными пластинами. Доступа к регуляторам не было. Кто-то неплохо пошутил над ним. Брион принялся бить по одной из пластин и бил до тех пор, пока она не согнулась. Внимательно изучив внутренности устройства, он отсоединил один провод – и был вознагражден запахом дыма. Кондиционер взвыл и отключился.

На пороге стоял Фоссел с грудой бумаг в руках и с выражением безграничного удивления на лице.

– Что в этой папке? – спросил у него Брион.

Фоссел постарался справиться со своим лицом и положил бумаги на стол, к прежним.

– Здесь доклады всех секций, которыми вы интересовались. Подробные наблюдения, выводы, предположения.

– А в другой?..

– Межпланетная корреспонденция, комиссионные фактуры, реквизиты, – отвечал он, подравнивая груду папок. – Ежедневные рапорты, журнал госпиталя.

Его голос замер, когда Брион сдвинул груду на край стола и скинул ее в корзину для бумаг.

– Иными словами, насколько мне ясно, – бюрократия. Что ж, теперь, я надеюсь, с этим покончено.

Один за другим доклады наблюдателей проследовали в корзину. Это продолжалось до тех пор, пока стол не очистился. Ничего. Именно этого он и ожидал. Но все же имелся незначительный шанс, что доклад какого-нибудь специалиста даст ему новый толчок. Нет, все здесь были слишком узкими специалистами.

Небо за окном потемнело. Охранник у входа получил приказ впустить любого, кто будет спрашивать директора. Делать было нечего, пока ниджордская армия не свяжется с Брионом. Время тянулось медленно, и Брион ничего не мог изменить. С каждой прошедшей минутой в нем нарастало раздражение. В конце концов, может быть, Леа отыскала еще что-нибудь конструктивное, что ему следует посмотреть.

С чувством приятного предвкушения он открыл дверь в лабораторию. Та поддалась с трудом. Микроскоп был зачехлен, Леа не было. «Наверное, обедает или в госпитале», – подумал Брион. Госпиталь располагался этажом ниже, и он сначала отправился туда.