Я заметил, что глаза его уставились мне через плечо, а блуждавшая по физиономии улыбка превращается в застывшую гримасу.

– Ладно, малыш, – проговорил голос сержанта Селлерса, – шутки кончены.

Я обернулся и посмотрел на него.

С Селлерсом был мужчина в штатском. Он еще ничего не сказал мне, а я уже понял, что это офицер полиции Сан-Франциско.

– Ладно, – повторил Селлерс. – Теперь мы командуем, Дональд. Следуй за нами. Тебя с нетерпением ждут в управлении.

– По какому обвинению? – полюбопытствовал я.

– Сперва в воровстве, – сообщил он, – а впоследствии дойдем до убийства.

Повернувшись к Кисарацу, Селлерс спросил:

– Что этот парень пытался выяснить?

Кисарацу затряс головой.

Мужчина, пришедший с Селлерсом, отвернул лацкан пиджака, предъявил значок и велел:

– Говорите.

– Спрашивал про фотографии, сделанные с модели, – признался Кисарацу.

Селлерс помрачнел.

– А не пытался запудривать вам мозги насчет происшедшего в тот момент, когда он покупал фотокамеру?

– О чем идет речь?

– Насчет случая с фотобумагой?

– А, с бумагой, – разулыбался Кисарацу. – Очень забавно. – Он позволил себе сопроводить улыбку легким смешком. – Некто вскрыл под прилавком коробку с фотобумагой. Весьма странно. Когда мистер Лэм покинул помещение, мы обнаружили на полу фотобумагу – семнадцать листов, двойных, белых, глянцевых. Тот же сорт, что покупал мистер Лэм, пока стоял у прилавка, когда я отходил за фотокамерами.

Кисарацу несколько раз кивнул, и голова его закачалась, словно пробка на морской волне.

– А, будь я проклят, – ругнулся Селлерс.

Кисарацу продолжал кивать и улыбаться.

Сержант вдруг принял решение.

– Ладно, Билл, – обратился он к пришедшему с ним мужчине, – забирайте этого парня в управление и не выпускайте. Я собираюсь перетряхнуть тут все вверх дном. Тут что-то есть... Мозговитый мерзавчик.

Мужчина, которого он назвал Биллом, впился мне в бицепс натренированными пальцами и сказал:

– О’кей, Лэм, пошли.

Пригнул плечо и подтолкнул меня к двери. Я услыхал позади прощальную реплику Кисарацу:

– Мне очень жаль, мистер Лэм. Извините, пожалуйста.

Я прождал в управлении битых три четверти часа, прежде чем возвратился Фрэнк Селлерс и меня провели в одну из безликих, абсолютно типичных для полицейских участков комнат.

Исцарапанный дубовый стол, несколько медных плевательниц, установленных на прорезиненных ковриках, пара-тройка простых стульев с прямыми спинками и календарь на стене составляли единственные предметы обстановки. Линолеум на полу выглядел так, словно кишел гусеницами. Каждая гусеница представляла собой выжженную полоску длиной от одного до трех дюймов, а располагались они там, где падали сигареты, неудачно брошенные курильщиками в сторону плевательниц.

Человек, которого Фрэнк Селлерс именовал Биллом, оказался инспектором Гадсеном Хобартом. Полученное при крещении имя ему не нравилось, все это знали и в знак любезности величали его Биллом.

Селлерс отпихнул от стола стул с прямой спинкой и указал мне на него. Я сел.

Уселся и инспектор Хобарт.

Фрэнк Селлерс остался стоять, глядя на меня сверху вниз, и легонько кивал головой, точно говорил: «Я всегда знал, что ты выйдешь мошенником, и, клянусь святым Георгием, не ошибся».

– Ладно, малыш, – проговорил наконец он, – что ты можешь сказать в свое оправдание?

– Ничего.

– Ну, лучше тебе, черт возьми, поскорее что-нибудь выдумать, ибо мы, не сходя с места, приклеим тебе убийство, да так крепко, что не отмоешься.

Я не стал ничего говорить.

– Мы не знаем, каким именно образом ты со всем этим справился, но что именно совершил, нам известно, – продолжал Селлерс. – Ты обменялся чемоданами со Стэндли Даунером. Заполучил его чемодан, обнаружил двойное дно, заграбастал пятьдесят тысяч... Может, и больше, но пятьдесят – это точно.

Ну, не буду прикидываться досконально осведомленным о происшедшем впоследствии. Знаю только, что ты заграбастал пятьдесят тысяч, горяченьких, словно со сковородки. Тебе требовалось подыскать место, где их можно спрятать, из опасения, как бы кто не накрыл тебя, прежде чем уберешься из города. И ты направился в фотомагазин. Приобрел камеру, чтобы иметь повод прикупить заодно фотобумагу. Вскрыл пачку, выбросил несколько листов на пол, сунул вместо бумаги пятьдесят тысяч и велел Кисарацу отправить все к тебе в офис в Лос-Анджелес. Посчитал, что никому даже в голову не придет, будто ты распаковывал фотобумагу.

Ну а дальше тебя кто-то переиграл. Выявился слабоватый пункт в твоих планах. У тебя не осталось времени замести след, так что на него кто-то вышел, а выйдя, не стал тянуть резину.

Очевидно, тот тип послал за тобой следом в фотосалон некую дамочку, а потом они умудрились распаковать на минутку посылочку, ровно настолько, сколько понадобилось, чтобы вытащить деньги, а возможно, все это проделали еще в магазине... я не снял подозрений с японца – и пока не снимаю.

– Как я понял, – вмешался я, – все это наклеивает на меня обвинение в убийстве.

– Помогает наклеить.

– Вчера, – напомнил я, – вы сочли это фокусом, а происшествие в фотосалоне – враньем. Что заставило вас изменить свое мнение?

– Я тебе расскажу, что заставило меня изменить свое мнение, – согласился Селлерс. – Мы прочесали все здешние почтовые отделения и конторы экспресс-почты, выясняя, не отправляли ли на твое имя еще какие-нибудь посылки, и как по-твоему, что обнаружили?

– Что же вы обнаружили?

– Обнаружили много всякой всячины, – сообщил Селлерс. – Обнаружили, что ты сам себе отослал пакет с карточками и записными книжками. И как по-твоему, что подумали? Мы подумали, не из чемодана ли Даунера эти карточки и записные книжки?

– И доказательства у вас имеются? – полюбопытствовал я.

– Найдутся, – пообещал сержант. – Ты нас только не торопи. Дай только время. Обнаружили мы и еще кое-что, о чем ты не осведомлен. Мы нашли мастера, которому Даунер поручил устроить двойное дно в своем чемодане. Вдохновляет тебя эта небольшая новость, малыш?

Никто не станет устраивать в чемодане двойное дно, если не собирается прятать там что-нибудь, следовательно, мы вполне уверены, что в чемодане Даунера было что-то припрятано. А поскольку мы знаем, чего ищем, сообразили, что именно было припрятано – жареные, горяченькие пятьдесят тысяч. И поскольку мы знаем, что твой чемодан оказался у Даунера, с полной уверенностью заключаем, что чемодан Даунера оказался у тебя. Те книжки и карточки наверняка исписаны рукой Даунера. В настоящий момент над ними трудится эксперт-графолог, лучший на всем Тихоокеанском побережье. Ежели обнаружится, что почерк принадлежит Даунеру, это прямехонько свяжет тебя с Даунером и с исчезнувшим чемоданом, а потом и с пропажей пятидесяти тысяч, а в конце концов и с убийством.

Ну, не думаю, будто ты собирался смотаться с пятьюдесятью кусками. Скорее, на мой взгляд, запланировал заключить сделку со страховой компанией и получить вознаграждение. Я тебе посоветовал держаться подальше. Я предупреждал, что намерен сам справиться с этим делом, а ты меня не послушал. Тебе обязательно надо вперед вылезти. В результате ты по уши влип в дело об убийстве.

Лично я не считаю, будто ты убил Даунера. Не тот тип. Если честно, по-моему, у тебя кишка тонка.

Я согласен тебе предоставить последний шанс... еще одну возможность. Начинай все выкладывать начистоту, изложи дело так, чтобы оно обрело смысл, и, если мне покажется, что ты заслуживаешь доверия, мы еще чуточку поработаем в тесном контакте, прежде чем наклеивать на тебя убийство. Я по-прежнему полагаю, что убил кто-то другой, но готов ставить десять против одного, что ты огреб пятьдесят тысяч.

Инспектор Хобарт не произнес ни единого слова. Сидел, разглядывая меня, следя за каждым моим движением.

– Допустим, – заговорил я, – вы на минуточку перестанете молотить меня, как боксерскую грушу, и согласитесь потолковать разумно.