Что мы намерены делать с преступниками?

Мы должны наказывать нарушающих закон людей так, чтобы наказание послужило предотвращению преступлений. Но что происходит с этими людьми после того, как они отбыли наказание?

Что мы намерены делать с нашими тюрьмами? Собираемся ли мы оставить их фабриками преступлений, выпускающими преступников, или намерены переделать таким образом, чтобы они превращали нарушителей закона в общественно полезных граждан?

От ответов на эти вопросы зависит гораздо больше, чем мы думаем.

Поведение нарушителя закона после выхода из заключения на свободу во многом определяется тем, как обращалось с ним общество, пока он пребывал в заключении.

Если обществу хочется использовать заключение в качестве способа «свести счеты» с преступником, преступник, освободившись, скорее всего, пожелает расквитаться с обществом.

Легких ответов не существует, однако под руковод-ством Джеймса В. Беннетта, директора Управления тюрем, федеральные тюрьмы добиваются колоссальных успехов.

В течение нескольких последних лет я поддерживаю контакты с Престоном Дж. Смитом, начальником федеральной тюрьмы на острове Терминал-Айленд в Сан-Педро, штат Калифорния. Время от времени мы с ним беседуем о некоторых проблемах пенологии, и он с таким жаром изложил свою позицию в недавно присланном мне письме, что я попросил разрешения процитировать здесь следующие абзацы.

«Я полностью сознаю, что основная наша ответственность перед обществом и перед людьми, вверенными нашему попечению, состоит в обеспечении их надежного содержания в течение предписанного судом периода времени. Но гораздо более серьезная ответственность, на мой взгляд, заключается в том, чтобы помочь этим людям извлечь для себя хоть какую-то пользу за время тюремного заключения, получив в результате шанс стать после освобождения законопослушными и уважаемыми членами свободного общества».

«Мы не претендуем на исправление преступников. Лучшее, что мы можем надеяться сделать, – создать нашим заключенным необходимые условия, подтолкнуть их к самостоятельному исправлению и руководить ими на этом пути. Насколько они сумеют воспользоваться предоставленными возможностями – вопрос сугубо личный. Каждый мужчина и каждая женщина самостоятельно выбирают путь. Нам остается лишь суеверно скрестить пальцы и уповать на самое лучшее».

«Вам, конечно, известно, что я имею в виду, говоря о «необходимых условиях». Мы, во-первых, пытаемся приучить их к главному – следить и ухаживать за собой, грамотно и культурно выражаться, внушаем, как важно держать в порядке камеры и рабочие места, какое удовлетворение приносит честный труд и т. д. Потом переходим к профессиональному и общему обучению, религиозным наставлениям, индивидуальным и коллективным собеседованиям, специальным занятиям, например в группах «АА»[1] , Дейла Карнеги[2] и пр. Таковы некоторые возможности, которыми располагают наши «клиенты». Какую выгоду они из них извлекают, зависит, как уже было сказано, от их собственного решения. К счастью, процент тех, кто провел время с пользой и вышел из тюрем гораздо лучше подготовленным к роли уважаемых членов общества, обнадеживает».

«Мне весьма посчастливилось на протяжении многих лет своей тюремной карьеры тесно общаться с мистером Беннеттом, Вашим хорошим другом и нашим талантливым директором. Выдающиеся способности мистера Беннетта как руководителя, его неуклонное стремление совершенствовать этот злосчастный сегмент нашего общества стали подлинным источником вдохновения для всех нас – тех, кому выпала честь его знать и работать в его команде. Мы с немалой тревогой ожидаем того дня, когда он предпочтет воспользоваться правом на вполне заслуженный отдых. С его уходом образуется брешь, которую будет практически невозможно заполнить».

Я, пожалуй, давно не встречал столь верного описания ситуации, какое дано в вышеприведенных цитатах. Заключенные тоже люди. Нельзя попросту изолировать их от общества и считать, что они вновь начнут жить лишь после выхода на свободу. Человеческое существо невозможно выключить или включить наподобие электрической лампочки или водопроводного крана.

Мысль о мести с помощью карательных мер – худшее, что способно прийти на ум обществу. Возможно, определенным личностям это ненадолго приносит садистское удовлетворение. Надо помнить, однако, что огромная масса заключенных действительно хочет встать после освобождения на прямую дорогу. И, как ни странно, весьма немногие из них сознают, что конкретно заставило их впервые нарушить закон.

Обычному заключенному хочется стать преступником не больше, чем выпивающему – алкоголиком.

Обществу самое время признать этот факт и принять по сему поводу какие-то меры.

Попытки помочь заключенным самостоятельно реабилитироваться и предоставить им соответствующие возможности совершенно не означают, будто мы нянчимся с преступниками. Это мера, позволяющая защитить общество.

Поэтому я посвящаю книгу своему другу Престону Дж. Смиту, начальнику федеральной тюрьмы на Терминал-Айленде, штат Калифорния.

Надпись, выведенная краской на матовом стекле коридорной двери, гласила: «Кул и Лэм». Пониже красовались имена: «Б. Кул – Дональд Лэм», и единственное слово: «Вход».

В этой надписи не содержалось никакого намека на то, что Б. Кул – женщина, сто шестьдесят пять фунтов подозрительности с алчными глазками. Формами и несгибаемостью Берта Кул напоминала моток колючей проволоки, предназначенный для отгрузки с фабрики за счет поставщика.

Я толчком распахнул дверь, кивнул секретарше в приемной, прошагал к двери с табличкой «Дональд Лэм – личный кабинет» и отворил ее.

Элси Бранд, моя секретарша, трудившаяся над альбомом с вырезками, подняла глаза.

– Доброе утро, Дональд.

Я бросил через ее плечо взгляд на заметки, которые она наклеивала в альбом. Это был пятый том нераскрытых дел, способных когда-нибудь дать нам шанс получить прибыль. Шансы для большей части этих дел составляли один к десяти тысячам, но, по моему неизменному убеждению, любому хорошему детективному агентству следует знать, что за варево кипит в котле преступного мира.

Элси была в платье с квадратным вырезом спереди, и, когда наклонилась, приклеивая вырезку, я поймал себя на том, что глаза мои скользят вниз по линии ее шеи.

Она почувствовала мой взгляд, посмотрела снизу вверх, нервно рассмеялась, переменила позу и вымолвила:

– Вы опять за свое!

Я покосился на вырезку, вклеенную в альбом, – история о наглом, хладнокровном грабеже из бронированного автомобиля сотни тысяч баксов. Провернули его до того ловко, что никто не знал, как его провернули, где его провернули и когда его провернули. Полиция думала, будто его могли провернуть в кафе быстрого обслуживания[3] под названием «Полный обеденный судок».

Умненький четырнадцатилетний паренек увидал припарковавшийся у придорожного ресторанчика бронированный автомобиль и заметил, что за ним почти сразу же остановился седан. Рыжеволосый мужчина лет двадцати пяти стал прилаживать под левым передним колесом седана домкрат. Странность заключалась в том, что свидетель поклялся, будто шина на левом переднем колесе не была спущена, хотя мужчина последовательно совершал все необходимые для замены покрышки операции.

Деньги лежали в заднем отделении броневика. Чтобы открыть его, требовались два ключа. Один находился в руках у водителя, другой – в кармане вооруженного охранника. Взломать замок невозможно.

В броневиках всегда ездят двое мужчин – шофер и охранник. Они останавливались в этом месте выпить кофе, но тщательно следовали обычному распорядку – один оставался в автомобиле, пока другой шел покупать кофе и арахис. После чего возвращался, сидел в свой черед в машине, а первый выходил. Формально перерывчик на кофе был нарушением правил, но покуда один человек оставался в машине, компания по привычке поглядывала на подобный проступок сквозь пальцы.