– Мне нужен полный перечень тех, кто живет в этом доме.

– Мой муж, двое наших детей и я.

Один из людей Гвистерини аккуратно записал все в свой блокнот.

– Где мужчины?

– В поле.

– Вернутся с минуты на минуту, – не удержалась и добавила Кандида.

Гвистерини медленно обошел женщин, внимательно изучая их:

– Вы ведь из Вальтеллины, не так ли? И это ваша милая дочка?

Мужчины окружили женщин плотным кольцом. Кандида почувствовала настоящий приступ страха. Она поняла, что эти звери способны изнасиловать их прямо здесь, на кухне. Тогда Кандида повернулась, открыла ящик и достала оттуда острый как бритва огромный нож, которым зарезали не так давно свинью. Два парня инстинктивно отступили назад, с уважением посмотрев на оружие.

Но Гвистерини даже не шевельнулся.

– Нам надо обыскать дом.

– Подождите хотя бы возвращения мужа, – попросила Роза.

– У нас нет времени рассиживаться здесь. Начинайте! – приказал Гвистерини.

Солдаты тут же бросились по разным местам. Кандида услышала грохот сапог по всему дому, звук падающей мебели. Заливаясь слезами, Роза бросилась из кухни. Кандида хотела остановить мать, потому что безопасней было оставаться вместе, но решила не показывать своего страха перед Гвистерини, который продолжал стоять в кухне.

Сейчас он вплотную придвинулся к Кандиде, и в нос ей ударил запах алкоголя:

– А где сейчас твой белобрысый дружок?

Кандиде показалось, будто ее сильно пнули ногой в живот. Какое-то время он не могла даже вздохнуть. Наконец она справилась с собой и сказала:

– Не понимаю, о чем вы говорите.

Фашист широко улыбнулся, показывая сломанный зуб.

– Тот самый, с кем ты трахалась в сарае на холме. Блондин, помнишь? О нем-то я и говорю.

Рукоятка кухонного ножа в руке у Кандиды стала скользкой от пота. Кто-то все-таки их выследил.

– Вранье!

– Осторожней с подобными обвинениями. Говорили, что он иностранец. Пленный? Один из тех партизан, что взорвали грузовик с немцами? Отвечай.

– Ты с ума сошел, – неожиданно для себя выпалила Кандида. – У нас ничего не может быть общего с подобными людьми. Мы слишком высоко ценим собственные жизни.

– Тогда кто же он?

– Здесь хватает всякого пришлого люда – сезонных рабочих. В прошлом месяце это был глухой югослав. Все они приходят и уходят.

– И со всеми ты спала?

Кандида прикусила губу.

– Никакого блондина я не знаю.

– Но если тебе так нравится трахаться, то почему бы тебе не заняться этим и со мною, – сказал фашист, расстегивая ремень. – По крайней мере, я итальянец.

Кандида отшатнулась.

– Не смей приближаться ко мне.

– Я не собираюсь тебя ни с кем делить, девочка, хотя могли бы и все по очереди. И тебя, и твою мать. Никто нас не остановит.

Кандида еще крепче сжала рукоять кухонного ножа.

– Не приближайся ко мне, – твердо и спокойно произнесла она.

Фашист снял ремень и обмотал им кулак, продолжая улыбаться.

– Что ж, если хочешь, чтобы я применил силу, то давай. Мне будет приятно выпороть такую шлюху, как ты.

– Я тебя убью, – дрожащим голосом произнесла Кандида.

Фашист остановился, глядя на острое лезвие.

Кандида молчала, испытывая страшное напряжение, подобно натянутой до предела струне. Отчаяние и страх придали ей больше сил. Стоило Гвистерини сделать хотя бы один шаг, и нож тут же оказался бы у него в животе. Фашист понял это по взгляду Кандиды.

Еще несколько мгновений прошли в полном молчании. Затем Гвистерини отвел взгляд и начал вновь перепоясываться ремнем.

– Ненавижу предателей. Повесил бы их всех. Если бы ты, шлюха, попалась мне где-нибудь один на один, то я вспорол бы тебе брюхо, а у твоего дружка отрезал яйца и затолкал тебе в рот.

Звуки разбитого стекла донеслись откуда-то сверху и стало слышно, как мать с кем-то отчаянно боролась.

– Мама! – закричала Кандида, не отводя взгляда от Гвистерини.

Один из фашистов быстро сбежал вниз по лестнице. В руках у него были какие-то тряпки, а щека оказалась расцарапанной.

– Я ударил старую суку. Но мы ничего не нашли. Надо убираться отсюда.

– Вы самые настоящие преступники и ничего больше. Вы недостойны того, чтобы быть итальянцами.

– Да пошла ты! – взревел Гвистерини, собираясь нанести ей удар. Но тут же осекся, увидев, что прямо на него направлено лезвие ножа. Фашисты, как тараканы из щелей, выбегали отовсюду, таща с собой награбленную добычу.

Один из них неожиданно просунул голову в дверной проем и крикнул.

– Капо! Сматываемся!

Гвистерини осмотрел кухню, увидел стоящую в углу бутыль с вином, с трудом поднял ее с пола и тяжело заковылял к выходу. Слегка повернувшись, он бросил через плечо:

– Помни, о чем я тебе говорил.

И вышел. Грузовик затарахтел во дворе. Кандида бросилась по лестнице к матери.

Роза сидела на ступеньках и плакала навзрыд. Кандида кинулась обнимать бедную женщину.

– Мама! Что с тобой? Мама! Что они сделали?

Мать с трудом подняла заплаканное лицо. На ее губе выступила кровь.

– Ничего. Но вот дом…

Кандида огляделась вокруг. И застыла на месте. Утащили все, что смогли унести, не забыли ничего, что могло представлять хоть какую-то ценность. Фашисты, как саранча, напали на дом и разрушили то, что не смогли забрать с собой.

Но целью визита была комната Кандиды. Грабители разбили зеркало и китайскую вазу, они вытащили из шкафов все ящики и разломали их, а находящуюся в них одежду разорвали на куски. Боясь напасть на Кандиду, они таким образом решили надругаться над ней.

На стене кто-то штыком нацарапал: «Шлюха».

То, что это были не немцы, а итальянцы, больше всего оскорбило Кандиду. За что? Что она им сделала? Кандида продолжала стоять среди погрома, ощущая, будто у нее со спины снимают кожу. В этой комнате ей уже никогда не провести ни одного мирного спокойного вечера, как это было прежде.

Винченцо и Тео вернулись, когда две женщины пытались прибраться. Отец побледнел, и с его уст начали срываться проклятия и ругательства.

– Кто это был?

– Гвистерини со своими людьми.

– Дерьмо. Надеюсь, они ничего не сделали с вами?

– Нет.

– Хорошо. Я сам разберусь с этим ублюдком.

– Не трогай их, Винченцо, – запротестовала Роза. – Что сделано, то сделано.

Тео тем временем вошел в комнату Кандиды. Он стоял рядом с сестрой и осматривал результаты погрома. Тео ничего не сказал, но рука его крепко сжала руку сестры:

– Это пустяки. Главное – они не тронули тебя.

– Но у меня не осталось никакой одежды.

– Все равно не сдавайся, Кандида. Скоро им конец.

Слово, нацарапанное на стене, ранило в самое сердце.

– Но я действительно встречалась с англичанином, – сказала Кандида, пытаясь не смотреть на брата.

– Знаю.

– Он – мой любовник.

– Я знаю это.

– И папа знает? И мама тоже?

– Не думаю.

– Что мне делать, Тео?

Брат замолчал на какое-то время, а затем сказал:

– Будь осторожна, Кандида, ради Бога, будь осторожна.

Она вдруг задрожала, и в горле застрял комок. Кандида спрятала лицо на груди у брата, как в детстве, когда ее что-то очень сильно огорчало и обижало.

– Кто же все-таки предал нас? – прошептала наконец девушка.

– Может быть, и никто. А может быть, и один из партизан. Чужая душа – потемки, сестричка. Ты же знаешь, люди пойдут на многое, чтобы получить две тысячи лир.

Кандида почувствовала тяжесть на сердце. Получалось, она рисковала жизнью всей семьи, и каждый день ситуация становилась все опаснее и опаснее. Люди, подобные Гвистерини, используют в корыстных целях хаос войны и неразбериху.

Если Гвистерини со своими бандитами схватит Дэвида, то весь роман завершится кровью. Но о Джозефе, кажется, они ничего не подозревали. Стоило фашистам узнать о том, что Кандида ухаживала за раненым партизаном, они сожгли бы дотла весь дом.

Тео отпустил руку сестры и начал собирать разбросанную по полу разорванную одежду.