– Я соберу лохмотья и сожгу их.

– Спасибо, Тео.

Брат знал, что Кандида не притронется к разорванным тряпкам.

Дэвид молча слушал рассказ Кандиды. Сигарета почти догорела у него в руках. Девушка рассказала обо всем, даже о попытке изнасилования и об угрозе Гвистерини разыскать и оскопить Дэвида.

– Здесь уже небезопасно, – закончила она упавшим голосом. – Фашисты могут вернуться в любую минуту, и чем хуже складываются для них военные действия, тем злее они становятся.

Дэвид отшвырнул окурок в сторону, где сидела одна из кошек, повернулся к Кандиде и холодно заявил:

– Это только твоя ошибка.

– Что ты имеешь в виду? – произнесла девушка, чувствуя, как мурашки поползли по спине.

– Только ты держала меня здесь.

– Но я никогда не упрашивала тебя остаться.

Дэвид, казалось, ничего не слышал.

– Я не настолько эгоистична, чтобы рисковать твоей жизнью. Мне казалось, ты остаешься только из-за того, что сам не хочешь уходить в горы или совершать рискованный переход в Швейцарию. Обо мне не было и речи.

– Но это так. И вот к чему все привело.

Кандида даже не нашлась что ответить. Она чувствовала себя ужасно. После продолжительного молчания Дэвид вновь закурил. Кандида взяла его за руку.

– Когда погода улучшится, ты сразу же можешь уйти в горы и присоединиться к другим партизанам.

– Может быть, может быть, – согласился англичанин. Он уже давно прекратил даже упоминать имена других партизан и не говорил о возможности присоединения к какому-то отряду, но Кандида знала, что эта мысль не дает покоя ее возлюбленному.

– Если хочешь, я попытаюсь связаться с Паоло. Он поможет тебе перебраться в какое-нибудь безопасное место.

– Паоло – мелкий воришка. Может быть, мне удастся добраться до Рима и там дождаться прихода английской армии.

– Это очень опасно, Дэвид.

– Я могу сойти за сезонного иностранного рабочего.

– Нет. Ты никогда этим не занимался.

– А ты между тем будешь заботиться о Джозефе и, глядишь, вскоре поставишь его на ноги.

– Джозефу сейчас не лучше, чем тебе, Дэвид. Он живет в лесу, словно отшельник, и ему одиноко сейчас так, как никому на свете.

Дэвид вновь отбросил недокуренную сигарету и заключил:

– Нет, я все-таки совершил ошибку.

– А почему бы тебе не присоединиться сейчас к Джозефу, – вдруг предложила Кандида. – Вдвоем вам повезет и вы доберетесь до Швейцарии.

– Нет, – коротко отрезал Дэвид.

– Почему? Ведь он же твой друг.

– Никогда им не был.

– Но вы воевали вместе.

– Из этого нельзя делать вывод, будто он стал моим другом. Джозеф никогда не любил меня, а я его. Он всегда командовал и всегда подчинял себе всех.

Дэвид вновь выбросил окурок, и на этот раз кошке, которая успела приготовиться, удалось схватить его лапками.

– Джозеф – высокомерный американский еврей.

– Еврей?

– Господи. Я думал, что ты сразу же обо всем догадалась.

– Да, да… Я заметила что-то.

– Что?

– Так, ничего.

– Ты заметила, что он обрезан, – догадался вдруг Дэвид, и глаза его сузились. – Ах ты, маленькая проститутка. А я и не догадывался, что ты уже спала с ним.

– Мне приходилось мыть его, когда он был больным и беспомощным. – Лицо Кандиды покрылось краской. – Мне казалось, что он вот-вот должен умереть. Уверяю тебя, на это я даже не обратила тогда особого внимания.

– Лжешь. Ты слишком хороша, чтобы тебе верить.

– Но это правда.

– Тогда почему ты догадалась, что он обрезан?

– Просто все выглядело по-другому. Но я никогда не догадывалась, что он именно еврей.

– А ты считала – у них должны быть рога и хвост? Его семья была необычайно богата. Они банкиры. Но сейчас он оказался в большем дерьме, чем я. Было бы прекрасно, если бы нацистам удалось схватить нашего Джозефа. Ты ведь знаешь, как Гитлер любит евреев. Вот почему Джозеф и ушел в партизаны, когда нас выпустили на нолю.

Кандида не отрываясь смотрела на заснеженные альпийские вершины. Вот почему Джозеф казался ей таким подозрительным, может быть, здесь следовало искать истоки его таинственности. Знай она это раньше, возможно, смогла бы стать ему другом. Если бы она знала…

– Бедный Джозеф, – прошептала девушка.

– Не трать понапрасну свои чувства, пожалуй, в этом Гитлер был абсолютно прав.

– Дэвид, не говори так.

– Я не люблю евреев. И никто из моих близких их не любит. Они всегда чьи-то друзья, в основном финансистов, и всегда воняют замасленными грязными купюрами.

Никогда прежде Кандида не встречала в своей жизни евреев, и поэтому она даже не знала толком, за что же их следует ненавидеть. Как и все, она знала о печальной участи итальянских евреев, брошенных в безжалостные жернова фашистской машины, и антисемитизм Дэвида ей показался просто необъяснимым.

– А что лично тебе плохого сделали евреи?

– Они узурпаторы, паразиты, сосущие нашу кровь.

– Но Джозеф ведь не такой. И мне казалось, что вы были все-таки друзьями.

– Нас просто свела судьба. Не будь войны, ничего подобного никогда бы не случилось. Война перевернула все с ног на голову. – Дэвид начал похлопывать себя по плечам и груди. – Господи, как же холодно здесь, – и помолчав немного, добавил: – Что за судьба – сначала гнить в лагерных бараках, а потом здесь. Но в бараках было лучше.

Что-то в интонации его голоса глубоко задело Кандиду.

– Что ты имеешь в виду?

Взгляд Дэвида вдруг стал каким-то странным.

– По крайней мере, я бы согрелся и жил бы как цивилизованные люди.

– Дэвид, Бога ради, даже не думай об этом.

– Что?

– Не вздумай сдаваться немцам.

– А почему бы и нет?

– Они пристрелят тебя, как собаку.

– Я слышал другое, – сказал англичанин и стал дуть на свои замерзшие ладони.

– Ты имеешь в виду листовки, которые фашисты распространяют повсюду. Но это лишь пропаганда. Они убьют тебя, Дэвид.

– Не убьют, если сделать все как надо.

– Что значит «как надо»?

Тоска пронзила сердце Кандиды. Она понимала, что проекты Дэвида относительно Рима и Швейцарии были лишь мечтами вслух. Сейчас голос его звучал по-иному, и было ясно, что об этом любовник Кандиды уже думал не раз.

– Ты что, надеешься, будто фашисты начнут соблюдать Женевскую конвенцию? Дэвид, не глупи. Ты же хорошо знаешь, кто такие фашисты.

– Я пережду войну в тепле и в спокойствии, а через несколько месяцев все равно она кончится, и тогда меня отправят домой.

– Но ты же солдат! – не выдержала Кандида. Дэвид быстро взглянул на девушку, и в его взгляде она уловила только отчаяние.

– Я всего лишь загнанная лиса, и свора гончих идет за мной по следу. Лагерь для военнопленных будет для меня лучшим местом, чем эти чертовы горы, где как раз и можно встретить фашиста, готового отрезать мне яйца.

– О, Дэвид! – Кандида обняла возлюбленного, может быть, в первый раз почувствовав, насколько все-таки слаб этот сильный на вид мужчина.

Они занялись любовью, и Дэвид вновь был с Кандидой по-животному груб.

Немцы повсюду распространяли свои листовки, обращенные к бежавшим военнопленным, уговаривая их немедленно сдаться и обещая обращаться с ними по законам Женевской конвенции. Но Кандида даже думать не хотела, что ее Дэвид может оказаться таким легковерным.

Кандида была потрясена до глубины души. А спокойный внутренний голос спрашивал, что же она хочет на самом деле. Если быть до конца честной перед самой собой, то она хочет стать женой Дэвида. Но разве такой человек, как ее возлюбленный, может жениться на простой девушке? Если ему все-таки удастся выжить, то он, пожалуй, вернется в свое поместье в Нортамберленде и возьмет в жены титулованную особу, какую-нибудь белоснежную девственницу, и никогда не вспомнит о заброшенном сарае и о сеновале. Мысль о возможной потере и расставании была для Кандиды страшнее, чем смертный приговор.

Вернувшись к себе домой, девушка принялась плакать, а затем вновь обратилась к своему дневнику. «Что же останется мне, когда Дэвид уедет отсюда?» – написала она. Слезы, как единственный ответ, обильно капали на полупустую страницу.