ИТАЛИЯ, ДЕКАБРЬ 1943

Они скрывались среди камней, припав лицом к земле, не столько боясь быть обнаруженными, сколько прячась таким образом от холодного декабрьского ветра.

Их было семеро: Франческо, Джакомо, Лудильщик, Венгр, малыш Паоло-дезертир, Дэвид и Джозеф. Джозеф держал скрюченными от холода пальцами детонатор. Он лежал за огромным валуном и думал о хорошо подготовленных солдатах в серой униформе.

Немецкий грузовик вмещает в себя до тридцати солдат, а это – нарушение главного правила войны: превосходство в силах равняется один к четырем. При условии, что из семи так называемых партизан только он, Дэвид, да малыш Паоло-дезертир до этого встречались с немцами лицом к лицу, – бесспорно глупая, почти сумасшедшая, затея.

Правда, с другой стороны, в руках у них оказалось пять килограммов взрывчатки, а за спиной дикие горы Ломбардии, где легко можно было скрыться, если бы все вышло вдруг из-под контроля.

Сообщение о немецком транспорте было слишком привлекательным, чтобы оказаться правдоподобным. Немцы давно уже не посылали грузовиков с солдатами без сопровождения. Если бы машина появилась вместе с бронетранспортерами или мотоциклистами, то смельчаки дали бы ей проехать мимо. Силы в таком случае были бы вопиюще неравными.

Вдруг Джозеф услышал свист и осторожно поднял голову. В ста ярдах вверх по холму он увидел Дэвида, который выразительно жестикулировал, указывая на изгиб дороги и давая понять, что слышит что-то. Другие тоже стали выглядывать из-за укрытий. Передатчика, конечно, у них не было. Поэтому приходилось рассчитывать только на обостренный слух Дэвида Годболда, который мог услышать звук мотора даже за холмом, то есть перед тем местом, где готовилась засада. Дэвид показал три пальца – этот жест означал, что осталось ровно три минуты. Джозеф кивнул головой и почувствовал, как чаще забилось сердце. Он еще плотнее прижался к валуну.

Ветер усилился и принес с собой запах снега с горных вершин: белые силуэты Альп отчетливо вырисовывались на фоне предрассветного неба, но которому плыло несколько облаков. Прекрасная погода, чтобы быть пойманным патрулем.

Наконец Джозеф разобрал характерный шум в порывах ветра: это из последних сил напрягался мотор. Грузовик явно ехал один. И вдруг Джозефу показалось, что все пройдет как задумано. Он убрал предохранитель с детонатора и глубоко вздохнул. Если Джозеф сделает свое дело хорошо, то успех гарантирован.

Казалось, прошло очень много времени, прежде чем на горизонте появился грузовик и медленно, с большим трудом начал взбираться на вершину. Грузовик – «опель» – был один, никаких мотоциклистов не появилось. Сообщение разведчиков оказалось точным. Грузовик с брезентовым верхом, и больше ничего. Прекрасная цель для засады.

Мотор работал так, будто готов был взорваться в любую минуту. И вдруг машина остановилась, не доехав до места предполагаемого взрыва.

– Вот дерьмо! – вырвалось у Джозефа в панике. Неужели немцы заметили партизан в тусклом свете? Неужели в ловушку попали они, а не враги? Джозеф полностью скрылся за валуном, его пальцы побелели от напряжения, сжимая детонатор. Мотор окончательно заглох, и водитель вместе с пассажирами выскочил из кабины. Шофер поднял капот, пока другой человек, вооруженный автоматом, напряженно оглядывался по сторонам. Ничего не было слышно, кроме свиста ветра да обрывков немецких фраз. Джозеф видел, что от натруженного мотора шел пар.

– Вот дерьмо! – повторил он еще раз и вновь спрятался за камнем. Сейчас он немного успокоился. Явно что-то случилось с радиатором. Скорее всего, они должны будут охладить мотор, прежде чем двинутся дальше. Джозефу оставалось только лежать и прислушиваться к тому, как с легким свистом выходит нар из открытого капота. Он даже ощутил на какое-то мгновение запах раскаленного металла. Солнце должно было вот-вот взойти, и его первые лучи уже позолотили ледяные вершины. Казалось, стало еще холоднее.

Послышались еще голоса. Джозеф приподнялся слегка, чтобы снова взглянуть на дорогу. Около дюжины солдат выскочили из грузовика, чтобы помочиться. Автоматы «шмайсер» болтались у них на плечах. Джозеф ясно слышал, как они откашливались и громко хохотали. Они не собирались обследовать местность, а только поворачивали головы в шлемах, осматриваясь. Солдаты были возбуждены: все-таки они во враждебной стране, несмотря на союз с Муссолини.

Надеясь, что шесть его товарищей не будут выглядывать из укрытия, Джозеф вновь спрятался за валуном и начал беззвучно шептать сквозь зубы детское заклинание, после которого ему всегда везло. «Наслаждайтесь жизнью, – подумал вдруг он. – Ведь вы умрете раньше других».

Хряк был слишком большой для военного времени. Как сказал Тео, он похож на нотариуса из Сало. Когда Кандида накануне очищала его от грязи, он постанывал от удовольствия, как человек.

– Иди сюда, дорогой. Иди, любовь моя. Они не причинят тебе зла. Вот так, маленький мой, вот так, – приговаривала Кандида, почесывая поросенка за ухом.

Когда животное стали выводить на двор, оно будто что почувствовало: голова склонилась к земле, а маленькие глазки забегали во все стороны. Уши опустились, а хвост скрутился пружиной. При виде мясника страшные предчувствия превратились для него в кошмарную реальность. Может быть, животное почувствовало что-то, заметив фартук, а может быть, ему в глаза бросились острые ножи, засунутые за пояс.

Во всяком случае, хряк принялся упираться изо всех сил, пытаясь вернуться назад в загон.

Поросенку было около девяти месяцев, и весил он около трехсот фунтов, а по силе был равен двум здоровым мужикам. На булыжниках намерзла легкая кромка льда, поэтому, помогая брату, Кандида неожиданно поскользнулась и упала на землю.

– Тео! – закричала Кандида, зажмуривая глаза. – Не дай ему завалиться на меня.

Но брат был инвалидом, поэтому он сам упал на одно колено. Тео ругался почем зря. Животное начало вопить и вырываться изо всех сил. Если бы не отец, то неизвестно, что бы из этого вышло. Винченцо повернул голову хряка почти на сто восемьдесят градусов, просунул руку под самое брюхо и ухватился за задние ноги: животное тяжело рухнуло на землю. Затем за дело принялся мясник с сыном, и очень скоро все было кончено.

Роза стояла, прижимая к груди огромный железный чан. Когда с поросенком справились, она поднесла чан к самому горлу животного.

Мясник полоснул ножом, кровь фонтаном брызнула наружу и начала биться о железные стенки посуды, словно язык в церковном колоколе.

Первые мгновения смерти были ужасны, но через короткое время огромное розовое тело перестало биться в конвульсиях и издавать пронзительный визг.

Кандида поднялась с земли и начала осматривать синяки и оцарапанные коленки. Больше всего ее огорчало разорванное платье. С одеждой в войну было очень трудно. Тео продолжал сидеть на булыжниках и потирать больную ногу. Он даже побледнел от боли.

– Сильно ушиб? – спросила Кандида брата. В ответ он кивнул, не произнося ни слова. Кандида знала, что работа мясника была невыносима для Тео, но он очень был нужен сегодня и прекрасно справился с делом.

Мать одной рукой придерживала чан, в который бежала кровь животного, другой гладила и гладила мертвую голову, шепча какие-то бессвязные слова. Мир вновь воцарился на крестьянском дворе. Небо перед закатом было великолепно, но ветер принес с собой холод.

Мясник зажег лампу и прикурил от желтого пламени, а затем принялся методично разделывать тушу. Кандида не могла смотреть на то, как умирают животные, и была рада, что эта смерть оказалась почти мгновенной. Емкость, в которую собиралась кровь, уже на три четверти наполнилась темной вязкой жидкостью. Это было самое срочное дело при забое скота, пока кровь не свернулась. Кандида взялась за другую ручку чана и помогла матери внести его в кухню. Огонь уже горел в огромном очаге. Зимой он горел и ночью и днем, запах дубовых поленьев и корней оливковых деревьев пропитал весь дом.