Его радостно окружили несколько чародеев, кто-то жал ему руку, кто-то хлопал по плечу, порывистый Алатыр по-дружески обнял и счастливо прослезился. И даже те, кто прежде часто сталкивались с ним в спорах, радовались возвращению к жизни своего товарища.

— Рассказывай! Рассказывай!

— Где был? Как освободился?

— Да в том-то и дело, что рассказывать мне нечего. — Радигаст улыбался одновременно и смущенно и радостно. — Столкнулся один на один… сами знаете с кем, и в последний миг успел замотать себя в кокон. Вот и все. И уж так крепко замотался, что и сам себя долго не мог разглядеть. А как разглядел, так и освободился…

Радигаст добровольно раскрыл свое сознание навстречу друзьям, те слегка прошлись по его лабиринтам, наткнулись на кое-какие преграды. Отошли. Преграды были у всех. Многие помнили, как бедняга Овсень попробовал проникнуть сквозь одну такую у самого Белуна и как за это поплатился!

Радигаст, как в давние времена, сел рядом с Алатыром, и Белун торжественно продолжил:

— Хочу сказать вам, собратья, что оставляю Поднебесье в полном спокойствии: мы с вами хорошо потрудились в последнее время, и теперь Совесть и Правда побеждают во всех княжествах. Владигору удалось договориться с правителями соседних земель, и скоро мечта их предков должна осуществиться — установится крепкий Союз дружественных государств… За это я предлагаю выпить по бокалу старинного ладанейского вина…

Тотчас на столе появились хрустальные кубки, в которых сначала было лишь на дне по капле вина, но капли эти стали увеличиваться в размерах, и вскоре вино наполнило кубки до краев.

— Вот это — настоящая забота о госте! — рассмеялся Гвидор и, вдохнув аромат вина, поднес кубок к губам.

Но его остановил неожиданно громкий выкрик Заремы:

— Не пей, Гвидор! И все не пейте!

Она подняла свой кубок и повернулась к удивленному хозяину:

— Не слишком ли рано ты радуешься, Белун? Вглядись в свое вино. Неужели ты ничего не заметил?

Белун поднес бокал к глазам, потом понюхал его содержимое:

— Мне кажется, это то же самое вино, которым я угощал вас однажды. Бочонок был найден в погребе одного разрушенного замка, с тех пор он хранится у меня, и я лишь переношу это вино оттуда в наши бокалы, — смущенно объяснил он. — Если что не так, я предложу другое.

Остальные гости с удивлением смотрели на Зарему и ждали ее объяснений. Лишь Евдоха тихо проговорила:

— Я и то смотрю, какое-то оно серое, не лучистое. И огонь в очаге тоже посерел…

— Ты слышал, Белун? — многозначительно спросила Зарема. — Вам, мужчинам, понятно многое, но оттенки цветов — недоступны.

Гости, отодвинув от себя бокалы, настороженно смотрели на женщин.

— Ты, Зарема, и ты, Евдоха, хотите сказать, что?..

— Да, Белун! — негромко, но твердо подтвердила Зарема.

Белун окинул глазами зал, на мгновение задержал взгляд на огне, а потом энергично произнес короткое заклинание. И сразу заколыхалось пламя, заплескалось вино, все почувствовали дуновение воздуха, но был он не свежим, а с примесью слежавшейся пыли. И на глазах чародеев словно мельчайшие хлопья серого тумана полетели со всех сторон зала к двери, сгустились в комок, а когда Белун произнес еще одно заклинание, комок вспыхнул. В его огне все успели разглядеть отвратительное трехголовое чудовище размером с жабу. Одна голова принадлежала узколобому варвару с лицом убийцы и перебитым носом, другая — противному, иронически улыбавшемуся тонкогубому старикашке, третья же злобно щерилась гримасой ящерицы. Чудовище на четырех драконьих лапах взмахнуло хвостом и скрылось в дверном проеме.

— Каким образом проник сюда Триглав? — спросил побелевший Радигаст.

— Это не Триглав, это лишь частичка его образа, — попробовал успокоить Белун, но было видно, что он взволнован не меньше гостей. — Похоже, я и в самом деле поторопился радоваться.

— Вглядись теперь в вино и пламя очага, Белун, — заговорила Зарема. — Видишь, сколь ясны и многоцветны они стали! А теперь посмотрите на мир, который окружает замок. Меня беспокоит его серость. Цветы теряют яркость, воздух — прозрачность и свежесть. Боюсь, в Поднебесье происходит то же, что было сейчас внутри замка, пока ты, Белун, не произнес заклинания.

— Ты хочешь сказать, что Триглав, потерпев поражения в открытых битвах, решил просочиться в наш мир постепенно, так, чтобы жители не заметили?

— А я-то удивляюсь, что за злая сила делает все кругом таким серым, — подтвердила Евдоха.

— Пожалуй, братья, и верно: серая мгла так же опасна, как и черная, — порывисто подхватил молодой Алатыр. — И мы должны объявить ей войну, такую же, какую объявляли прежним врагам.

— Враг-то у нас один, только обличья у него все время разные, — поправил его Добран, — попробуй каждый раз опознай!

Застолье в честь возвращения Радигаста и прощания с Белуном постепенно превратилось в военный совет. Чародеи постановили немедленно вернуться в свои земли, внимательней присмотреться к тамошним изменениям, и завтра встретиться вновь. Здесь же, в замке Белуна.

В Ильмерском княжестве купца Власия знала каждая курица, не то что жители. С тех пор как его дед, вольный охотник, преследуя рысь в окрестностях Берестья, случайно увидел семью лосей, лижущих камни на Дохлом холме, и лизнул сам один из камней, прошло не так уж и много лет. Дед мгновенно сообразил, какие богатства таит в себе этот холм, на котором едва росла ржавая травка. Не делясь ни с кем тайной, он продал все, что было в его семье, и выкупил у князя эту бесплодную землю. Кто только не насмехался над ним тогда. Но дед, не щадя хребта своего, построил первую солеварню, сам вместе с детьми и женой, окруженный едкими испарениями, сварил первую соль. И хотя вскоре после этого он ослеп и умер, но перед смертью успел произнести:

— Умираю в спокойствии, потому как знаю: оставляю вам, дети мои, несметное сокровище.

Дед не ошибся. Соль нужна человеку еще более, чем зверю, а потому потекла она с обозами и ладьями во все княжества, в обратную же сторону текли к отцу Власия, а потом и к самому Власию монеты и гривны. Власий не жадничал, сбывал свою «ближнюю» соль едва ли не за полцены по сравнению с той, что прежде везли из-за Венедского моря.

Обычно Власий сам обозы не водил — ему хватало людей сметливых да хватких, но в этот раз направлялся он в гости к своему закадычному другу в Ладор. Вез же он не столько соль, сколько главное сокровище семьи, свою любимицу, шестнадцатилетнюю дочь Снежанку, еще год назад просватанную за сына закадычного друга. Вез он также приданое дочери во многих богатых кованых сундуках, а уж что было внутри тех сундуков — то знал один он. И хотя на земле обоих княжеств царствовал покой, сопровождала его серьезная охрана, не только для сбережения дочери и приданого, но и для пущей солидности. Снежанка верхом на легконогой пегой кобылке ехала то рядом, то слегка впереди, и тогда купец любовался девичьей статью, да так, что сердце его захлебывалось от радости и любви.

Переправившись через реку Чурань, он выбрал сухой путь и двигался не спеша к столице. Восседал он на быстром и выносливом мерине, для дочки по-прежнему была оседлана красивая, спокойного нрава красавица кобылка. Слева лежали места, которые прежде звали Заморочным лесом, и Власий стал пересказывать дочкиной няньке да ехавшей рядом доченьке страшные сказки о нежити, которая обитала когда-то в этом лесу.

Неожиданно двигавшийся впереди старшой из охраны круто повернул своего мощного коня, и Власий удивился мгновенно побелевшему его лицу.

— Спасайся, хозяин! — только и успел выкрикнуть дружинник.

И тут же на дорогу высыпала орава той самой нежити, о которой только что рассказывал купец.

Власий было подумал, что это ряженые жители из соседнего села решили ради веселья попугать проезжих, но слишком явен был испуг дружинника. Маленький, ростом с пенечек, кривоногий, криворукий старикашка со сморщенным личиком встал посреди дороги и, тряхнув головой, поросшей зеленым мхом, лихо свистнул, отчего могучий конь дружинника шарахнулся в сторону. Такой же свист, словно эхо, прозвучал и позади обоза. А из кустов с обеих сторон уже лезли жуткие долговязые фигуры в грязно-серых драных балахонах, в бесформенных шапках из облезлого меха. В руках они сжимали дубины и, смачно чавкая губастыми ртами, повторяли на разные лады одни и те же слова: