С а е т а н (властно). Хорош цапаться! Благодаря вам, мужички, псевдодворянской спесью развращенные, я вернул утраченные позиции и теперь заключу с вами поистине княжеский пакт. Я ваших крепостных свобод не отрицаю. Придется вам только создать добровольный общехоз, с ударением, разумеется, на последнем слоге...

М у ж и к (разводя руками). Мы тебя не понимаем, ваше степенство. Мы и так сюды пришли по доброй воле — поговорить как равный с равным: ведь как-никак, а — во саду ли в огороде, завсегда крестьянство в моде, — для штыка да палаша всяка морда хороша, — куй — не куй, из плуга не скуешь кольчугу — юх!

I  П о д м а с т е р ь е. Эх, отсталое племя — какая-то мужикофильская абракадабра — шляхетско-сенкевичевские перепевы. Они ишшо тока обла-араживаются — вот скандал-то: эдакий эволюционный рулет из первосортных анахронизмов.

М у ж и к. Я буду краток: мы пришли сюды с Хохо́лом — то ись с етим вот Соломенным Чехлом — Чучело́м из пьесы самого́ господина Выспянского, а его идеи как-никак даже фашисты хотели взять за основу своего оптимистического национал-метафизического учения о наслаждении жизнью и государством в целях самозащиты международной концентрации капитала, а также...

С а е т а н. Заглохни, хам, — по морде дам!

М у ж и к. Вы не дали мне закончить — вот и получился кровавый нонсенс а ля Виткаций. Знаем мы эту вашу критику... э, да что там! Споем-ка лучше — авось хоть нашу музыку поймут — а ну-ка:

Д е в к а (выдвигается на передний план с подносом, на котором медленно пульсирует большое, как у тура, сердце — с часовым механизмом).

(Говорит.) Я тока щас обулась для приличия, потому сами знаете, каково оно — босиком-то на́ людях, — гей! (Поет дальше.)

I  П о д м а с т е р ь е. Архаичная символика! Босоногих девок у меня и так навалом — лучшие танцовщицы страны; с их ножками я волен делать все, что мне заблагорассудится.

К н я г и н я (резко вскакивает и сбрасывает с себя туфли и чулки; все смотрят и ждут). Самые красивые ноги на свете — у меня!!

С к у р в и (просыпаясь — треснулся башкой об пол). О, не говори так! О, зачем, зачем я заснул, несчастный! Пробудившись, я обречен терпеть все муки вновь! Может, я выражаюсь высокопарно, но мне-то уж нечего терять — я не боюсь даже быть смешным.

С а е т а н. Тихо вы там, отбросы общества! — тут дела поважнее ваших ног и ваших излияний. (Обращаясь к Мужичкам.) Ну, что дальше?

М у ж и ч о к. А ну-кась грянем хором! (Запевают хором.)

(Девке.) А ну-ка пой à tue-tête[95], девка босоногая, лишь временно обутая.

Д е в к а (верещит à tue-tête — во весь скрипучий голос).

С т а р ы й  м у ж и к.

С а е т а н (страшным голосом). Вон отсюда, гнизды угорелые!

Все трое бросаются на мужиков и выталкивают их взашей. Те в панике бегут, бросив слева соломенный сноп: он постепенно оседает и падает. Слышны вопли, например, такие: Господи, помоги! Люди мира! Хрен ему в рыло! Батюшки-светы! Кой черт! О, Боже мой!! и т. п., без счета. Люди Саетана обрабатывают мужиков молча, тяжко сопя. Едва попав на авансцену, I Подмастерье орет, не обращая внимания на слова Саетана. Саетан неторопливо возвращается, покряхтывая.

Вот мы и решили крестьянский вопрос — гей!

I  П о д м а с т е р ь е (орет). А ну, на авансцену его, на авансцену! За дело! Публика не любит таких интермедий, хромо́лить ейный вшивый вкус.

I I  П о д м а с т е р ь е. Руби его! Мочи его! Пусть знает, старый гнус, зачем он жил! Страдалец, блюдра его фать!!

С а е т а н. Эк разожрались-то за мужицкий счет! Ну что, гнизды серые, значит, вы ни на йоту, ни на арагонскую хоту — по-буржуйски пишется «йо», а читается «хо», — господи, что я плету, несчастный, на краю гибели — так вы ни на эту самую зафурдыченную йоту не изменили своих гнусных намере... Ууууууу!!!

Получает по лбу топором от I Подмастерья и с воем падает на землю... Подмастерья и Княгиня укладывают его на бараний мешок (как в палате лордов), валявшийся с самого начала на переднем плане, черт его знает зачем. Они делают это, чтоб Саетан мог перед смертью свободно выговориться. Перед ним на столике (который стоял там же) на подносе дышит сердце.

К н я г и н я. Вот тут, тут его положите, говорю вам, чтобы он мог свободно изъясняться и достойно перед смертью опорожнить мозги.

Входит  Ф е р д у с е н к о.

Ф е р д у с е н к о (с чемоданом в руке). Сюда идет — просто напасть какая-то — ужасный сверхреволюционер, прямо какой-то гипер-работяга: наверняка один из тех, кто действительно правит миром, потому что с этими-то куклами (указывает на Сапожников) — просто комедь какая-то. У него бомба как котел, и фанат ручных целая связка: всем грозит, а на свою-то жизнь давно уж положил то, о чем, того-с, и говорить не принято, — но что же я хотел сказать...

К н я г и н я. Без глупых шуток, Фердусенко! Костюмы приготовил? Это сейчас главное...

Ф е р д у с е н к о. Ну а как же — только я не уверен, что мы все вот-вот не взлетим на воздух.

Ужасная поступь за сценой — у этого типа свинцовые подошвы.

Этот работяга — не какая-нибудь вам босоногая девка из Выспянского — это живой механизированный труп! Ницшеанский сверхчеловек родом — не из прусских юнкеров, а из пролетарской среды, которую отдельные ученые совершенно несправедливо считают клоакой человечества.

I I  П о д м а с т е р ь е (Фердусенке). А ты чего это в лакейской одежонке ходишь? Али не слыхал, что теперь свобода? А?

Ф е р д у с е н к о. Ээ! — лакей всегда лакеем останется— при таком ли режиме, при этаком ли! Wsio rawno, по-русски говоря! Так и так взлетим на воздух!

С к у р в и. Вы-то можете сбежать — вы люди свободные. А я что? — наполовину пёс, наполовину сам не знаю — что! Так и с ума сойти недолго — ну да чему быть, того не миновать.

I  П о д м а с т е р ь е. Не успеешь, сучий зоб! Мы тебе устроим такую шьтюку, что ты загнешься от ненасытности еще при шквальном ветерке — по морской шкале Бофорта, балла за два до циклона безумия, а безумие было бы блаженством в сравненье с тем, что тебя ожидает.

С к у р в и (скулит, потом воет). Это всё дурацкие фразы, одна-а-ако... Мммм-ууу! Ау-ауууу-уу! Как больно знать, что жизнь не удалась. Я хотел умереть от истощения — прекрасным старцем, величавым до кончиков ногтей на пальцах ног. О жизнь, теперь я знаю — ты одна! Набухли вены толще рук от этих мерзких мук. Только теперь я понимаю тех несчастных, которых обрекал на смерть и заточение, — звучит банально, но это так.