Этот огромный, тщательно охраняемый полигон – первое, что показывают в Чернобыле туристам. Он расположен в Рассохе и виден издали – над леском торчат какие-то вращающиеся лопасти, похожие на дальние мельницы. Это задние винты вертолетов, с которых сняли трансмиссию, и теперь они медленно вращаются под ветром.

Техника вся была в полной исправности, только сильно заражена – одна огромная загадочная машина универсального назначения ИМР (инженерная машина разряжения – понятия не имею, что это такое) до сих пор выдает рекордные цифры на счетчике, достаточно постоять около нее пять минут, чтобы потом весь день болела голова. Но на прочие машины – БТРы, вертолеты – можно залезать без всякого страха. Несмотря на охрану, их порядочно подрастащили, с некоторых сняли кресла, рядом валяются снятые двигатели – в них искали цветной металл. Но искать особо нечего, они почти сплошь из нержавейки.

Вертолет, когда видишь его вывороченные внутренности, представляется очень сложной машиной. Бесполезной и мертвой этой сложности невыносимо жалко, да что ж поделаешь. Все эти бесконечные (1368 единиц!) ряды советской боевой техники с глубоко ушедшими в сыпучий песок колесами и гусеницами, с ветром, поющим в лопастях, с выбитыми стеклами в вертолетных кабинах,- небывалый, ни на что не похожий памятник огромной мертвой стране. С этих вертолетов сбрасывали песок в горящий энергоблок.

Здесь жарко – место открытое, весна в этом году на Украине ранняя. Охранник задыхается и потеет, но упорно обходит ряды этих железных мастодонтов. Летают первые бабочки, в ближнем леске кое-где уже проступают облачка зеленого дыма – через неделю зазеленеет все.

1999 год

Дмитрий Быков

Деревня Благодать, что не скажу в каком районе Ярославской области (очень мне нужно провоцировать массовые паломничества в этот прекрасный дикий край!), получила свое название после удивительного инцидента: местный помещик Сосновцев держал огромную свору борзых. Однажды – году, поговаривают, в 1821 – эта свора вдруг как-то слегка взбесилась и перерезала всех крестьянских овец. Сосновцев, будучи крепостником либеральным и человеколюбивым, выдал каждому обезовеченному крестьянину по пяти рублей и рюмку водки – щедрость по тем временам фантастическая. Это так потрясло крепостных Сосновцева, что они дружно переименовали свою деревню в Благодать, а соседнюю – в Мир. Как они назывались прежде, никто и не упомнит. Так в стороне от проезжей дороги, в десяти километрах по проселку, появился остров абсолютной гармонии.

Сегодняшняя Благодать выглядит еще более благодатно, потому что людей в ней почти нет. Больше всего это похоже на утопию Салтыкова-Щедрина, родившегося неподалеку от этих мест: как известно, один помещик возжелал, чтобы в усадьбе у него воздух сделался чистый, как в Швейцарии, а мужицкого духу чтобы совсем не стало. И сбылось по слову его: взвились мужики в воздух, только просвистели над лугом посконные мужицкие портки,- и не стало овчинного духу во владениях помещика, а сам он без ухода одичал, оброс, опустился на четвереньки и вернулся в первобытное состояние.

Из Благодати, кажется, тоже всех унесло. Можно час тут торчать и наблюдать – и не увидеть живой души. Зимой местного жителя на улицу калачом не выманишь. А чего ему вылезать, в самом деле? Дрова загодя нарублены, телевизор есть, сельскохозяйственные работы исключаются. Изба завалена снегом по крышу и пыхтит из-под него дымком, как медведь из берлоги. А из иных труб и дыма нет – значит, тут не живут. В Благодати топится пять печек, живут десять человек – старики, старухи да плотник Коля. И деревень таких по России великое множество.

Но Благодать – место особенное; не только потому, что название больно хорошее, а и потому еще, что живет тут Дарья. Ее случайно обнаружил фотограф Бурлак, проезжая летом через эти места в сторону Рыбинского водохранилища. Бурлаку желательно было поймать сома. Сома он, разумеется, не поймал, но в деревню с удивительным названием заехал и нашел таинственную бабку. Полгода он меня к ней сманивал, но поскольку говорить он, как все фотографы, не мастер, то рассказать мог только самые общие вещи:

– Она предсказывает.

– Что предсказывает?

– Да все. Входишь ты к ней, а она уже говорит: что ты за человек, чего тут ищешь и что с тобой будет. Мне она сразу сказала: не поймаешь ты сома, сома на крючок очень трудно…

Всеми этими разговорами про российскую Вангу он меня, конечно, не соблазнил. Однако в январе мы случились наконец в Ярославле по другим делам, наняли после долгой торговли таксиста Федора с машиной и отправились в Благодать, которая выглядит местом совершенно заколдованным. В первое время машины еще попадаются, а дальше – ни одной. Ни туда, ни обратно. Ехать от Ярославля два часа с лишним, а по снегу и все три, и ни тебе трактора, ни даже подводы. В глубокой спячке Россия. А впрочем, была у меня теория, что впадать в зимнюю спрячку (как писал в изложении один мальчик) было бы для страны неплохо. И экономия прямая, и холода никакого, и спи себе, как муми-тролль, смотри веселые сны; а проснешься – и уже тебе апрель.

Само собой, с пустыми руками заявляться к пророчице было нельзя.

– Что она любит?- на всякий случай поинтересовался я у Бурлака.

– Сахар,- вспомнил фотограф.- Ну и водку, естественно…

Водки мы купили московской, черноголовской. Погода стояла волшебная – заснеженный еловый лес, как на календаре, мороз и солнце, день чудесный, градусов двадцать и глубокая небесная синь. Пророчица Дарья с утра топила баньку.

– Ой, как знала я, как знала,- заговорила она радостно.- И гостям радость.

Выглядела она очень странно. Маленький горб. Сама крошечная, метра полтора, с большими обвисшими щеками и маленьким прямым носом, беспрерывно шмыгающим. Ничего пророческого, пугающего или просто таинственного в Дарье не было – одно дружелюбие. Вообще все пророчицы – по алгоритму предсказывания – делятся на два типа. Первые, как Ванга, незаметно выпытывают у посетителя тайные подробности его жизни и потом хитро ими пользуются, да заодно еще и дают всякие обтекаемые предсказания типа: «Вижу у тебя за плечом женщину». Да у кого же из нас за плечом нет женщины? Вторые предсказывают общеизвестные вещи типа «Все будет хорошо» и умело льстят гостям, говоря что-нибудь вроде: «Ты много добра людям делал, спасиба не видал, и завистники тебе мешают». Кому не мешают завистники, кто считает людскую благодарность достаточной? Покажите мне такого человека, и я в ножки ему поклонюсь! Дарья не говорила ничего подобного.

Лет ей шестьдесят семь, всю жизнь прожила в этих местах, замужем не была («А любовь у меня была, ох, была любовь! Городской. Каждое лето сюда приезжал. И ничего я тебе больше не расскажу. Катерина говорит: приворожила ты его, што ли? А я ни привораживать не могу, ничего не могу… Все врут люди»).

– Но ты ж предсказываешь, баба Дарья?- с грубой простотой спросил фотограф.

– А бывает – и предсказываю!- не стала отпираться баба Дарья.- Я так делаю: после баньки сядешь вон тута, с котом, и кота чешешь. Кот Проша, в нем ума, как в собаке! И собаки такой нету, как мой Проша! Я с им сижу и его чешу, и от него мне в голову всякая мысль приходит. Я думаю даже, что в коте электричество, а пальцы же на концах чувствуют, когда электричество. И вот мне от него в голову подается. Это еще руки грубые у меня, а если бы городскими руками, то и больше можно почуять. Кот же все знает, они, говорят, и покойников видят. Вот он знает, а мне от него идет мысль, просто как в голову кто кладет. Так и надо говорить, не думать только. Когда сам думаешь, то нипочем правду не скажешь.

Пророческий дар открылся у бабы Дарьи в пятьдесят третьем году, осенью, когда она вдруг сказала, что Маленкова скоро снимут – больно колготной. Широко об этом распространяться она не стала, рассказала только отцу с матерью, а те на нее цыкнули: молчи, дура! Пророчество было сделано без всякого кота, в процессе засолки огурцов. Возможно, огурцы, обладающие особенной энергией (а овощи тут замечательные, все так и растет по причине благодатности местных почв), передали бабке Дарье информацию о скором крахе Маленкова, а может, он и вправду был настолько колготной, что догадаться о его снятии было несложно,- но когда его на будущий год сняли, отец с матерью так и сели.