Драма моей жизни заключается в том, что я люблю Юрия Михайловича Лужкова. Я люблю его безмолвно, безнадежно, думаю, что безответно. Но должна же была на мою долю выпасть хоть одна безответная любовь.

То, что я люблю Юрия Михайловича,- еще не вся драма. Главное – что я люблю свою жену. Иногда эта напасть посещает даже самых непостоянных людей: жил-жил и вдруг полюбил навсегда. Но, как пушкинской Лауре, «мне двух любить нельзя». Так и разрываюсь. Между женой и Юрием Михайловичем Лужковым.

Мука моя тем более остра, что от Юрия Михайловича огромная польза Москве. Он восстанавливает храмы и покровительствует искусствам. Он плавает в проруби и играет в футбол. Короче, он превосходит мою жену по очень многим параметрам. Она не возводит храмов, не играет в футбол в проруби, не будет президентом, пока я жив (а жить я надеюсь долго),- если же покровительствует искусствам, то лишь в моем лице. И в этом вся моя драма: жену, которая настолько хуже Юрия Михайловича Лужкова, я люблю гораздо больше, чем его!

Год мы спокойно и полюбовно прожили, не регистрируясь. То есть я перевез к себе из Новосибирска любимую и ея малолетнюю дочь, и стали мы существовать втроем, воспитывая друг друга.

Но год спустя любимая получила от бывшего мужа развод, и мы решили оформить наши хорошие отношения. Это оказалось не так-то просто: для подачи заявления в загс жену как иногороднюю погнали регистрироваться. С практикой регистрации иногородних я, слава Богу, знаком не понаслышке: многажды вытаскивал из каталажки своих гостей, приехавших на два-три дня и потому пренебрегших регистрацией. Приезжает ко мне, допустим, друг из Крыма, тишайшее существо, в жизни мухи не обидевшее; его хватают на Киевском вокзале, проверяют на наличие заветной бумажки, таковой не обнаруживают и, врезав как следует, пихают в зарешеченное помещение. Там, в обществе проституток и алкоголиков, он умоляет: позвоните такому-то, я у него остановился, он подтвердит, что я безвредный! Прибегаю я, даю взятку, извлекаю друга. А он блондин, безусый, ростом под два метра – типичный кавказец, одним словом. И таких историй у меня по три-четыре в год.

Приезжаем мы с женой в Гагаринский, ныне Вернадский загс – в трепете, в надежде подать заявление… Кто из нас не подавал заявления? Особенно в третий-четвертый раз? И тут пыл наш охлаждается тем фактом, что жена не зарегистрирована.

– На случай подачи,- говорит нам добрая тетенька, словно сошедшая с плаката «Хлеб есть – хозяйке честь»,- можете зарегистрироваться в ближайшей гостинице. Там справку на сутки дают. Но для самого брака, не взыщите, вам потребуется настоящая регистрация. Через паспортный стол. Так что постарайтесь уж заранее.

Мы заплатили полтораста старых тысяч гостинице «Университетская», выделившей нам по такому случаю номер на ночь, и сумели-таки за полчаса до закрытия загса оформить подачу заявления.

Примерно месяц спустя, незадолго до свадьбы, мы приступили к регистрации Ирки в паспортном столе. Паспортные столы работают прихотливо. Мне уже приходилось в этом убеждаться, когда я три года назад в течение трех месяцев вклеивал в свой паспорт новую фотографию, что оказалось в итоге делом двух минут. Дело в том, что в результате перестройки и сопутствующей бескормицы большая часть паспортисток была уволена по сокращению штатов, и все процедуры осуществляет один милиционер вкупе с одною же паспортисткой. В Москву ежедневно приезжает около миллиона гостей. Посчитайте, сколько времени нужно для их регистрации. Регистрацию в 1993 году придумал Юрий Михайлович Лужков, а префект нашего Юго-Западного округа А.Брячихин объяснял мне ситуацию примерно так:

– Приезжает множество темных личностей. Они открывают филиалы несуществующих фирм – просто чтобы провернуть какие-то противозаконные операции. Как их потом искать? Только благодаря регистрации, иначе они ударятся в бега!

Понимаю, что на лице у моей жены, кандидата философских наук и кандидата же в мастера по художественной гимнастике, написана причастность к незаконным коммерческим структурам,- но мы существа законопослушные, стоим в очереди среди кавказцев, рассматриваем плакаты…

Через два часа отстоя выяснилось, что мы напрасно начали с паспортного стола. Сперва надо было ехать в РЭУ, где я сроду не был и вообще не знаю, как это расшифровывается. Там берется специальная форма-запрос, и уж она – после надлежащей обработки – отвозится в паспортный стол. Поехали в РЭУ, но выяснилось, что его график работы еще более прихотлив, чем в паспортном столе. То есть если паспортный стол работает каждую субботу после первого и третьего понедельника, а также вторую среду после каждого третьего четверга, то РЭУ работает во второй половине дня в понедельник и в первой половине – в среду, плюс в пятницу с часу до трех. Примерно так, хотя какие-то дополнительные тонкости я все равно, скорее всего, опускаю. Я же не в РЭУ работаю, чтобы с первого раза запоминать такие вещи.

Короче, с помощью компьютера вычислив день, когда работают и РЭУ, и паспортный стол, в опасной близости от даты свадьбы мы наконец отправились в нерасшифровываемое место, чтобы получить искомый бланк-запрос, на котором в паспортном столе поставили бы резолюцию. Очередь, как всегда, стояла изрядная. Как все советские старики и старухи (а именно из них почему-то состоит нынешняя очередь – их крутые отпрыски, видимо, добывают все справки силой оружия), эта очередь обсуждала жестокие нравы медсестер в ближайшей поликлинике. Мы с Иркой томились, прогуливая работу. Через два часа нас запустили в кабинет.

– Так,- скептически сказала женщина в тех примерно годах, когда каждое существо моложе тридцати воспринимается уже как личный враг.- Нужна выписка из домовой книги и письменное согласие всех членов семьи на регистрацию вашей невесты.

– Да они согласны!

– Они должны подписать. С их подписями и паспортами придете сюда опять. Мы заверим подписи, а потом вы пойдете в Сбербанк напротив и оплатите квитанцию за регистрацию. Реквизиты все написаны на двери.

Я помчался домой – но мать на работе, а пока придет, закроется РЭУ, и плакала наша регистрация! И самое обидное, что паспорт у нее с собой (так бы я подделал подпись, мать простит, она демократ). Так что мероприятие отложилось до очередного рабочего дня РЭУ,- Ирка тем временем старательно переписала десятизначные таинственные реквизиты того московского банка, которому мы должны были порядка пяти тысяч за ее регистрацию на 45 дней. Больше ей как не-члену семьи не полагалось. После брака положено регистрироваться уже на год, но так далеко мы не заглядывали.

…Перечел и подумал вдруг, что больше всего этот текст напоминает рассказы Е.Харитонова, прозаика, к которому у меня чрезвычайно сложное отношение. С одной стороны, я не люблю его за фрагментарность и претенциозность, но с другой стороны – этот режиссер-гомосексуалист писал, пожалуй, самую искреннюю прозу на русском языке, не считая Трифонова. И вот этот тонкий, нервный подпольный человек часами описывал, как его гоняли из одной инстанции в другую ради какого-то совершенно ничтожного дела – покупки никому не нужного прибора, починки пола… У него был отличный рассказ «Жилец написал заявление», где подробно, дотошно описывались мытарства жильца в поисках слесаря, потом в поисках домоуправа, потом в поисках линолеума… короче, простейший процесс починки пола растягивался на две недели и обрастал гроздьями сложнейших, иезуитски тонких условий. То же касалось покупки спирографа (знать бы еще, что это такое) для института, в котором трудился загнанный Харитонов. Вот этими, семидесятническими долгими периодами описывать бы наши мытарства, лишь в конце добавляя типично харитоновское, случайно прорвавшееся «О, еб твою мать!». В результате одного из таких долгих странствий по инстанциям Харитонов и умер в сорок лет, сидя в обнимку со своей так и не разрешенной замечательной пьесой «Дзынь!» – умер в твердом, но отчасти все-таки перверсивном убеждении, что государство так и должно иметь нас во все щели, как ему хочется, иначе оно не государство… Кстати, он тоже был из Новосибирска.