Наступила пауза, и я услышала, как он глубоко вздохнул.

– Думаю, что я не нарушу конфиденциальность. Ты была его лечащим врачом. Он сказал, что совершил попытку самоубийства, так как ты вступила с ним в половую связь, а затем попыталась передать его другому врачу.

Я была потрясена.

– Абнер, я никогда не вступала в половую связь ни с одним пациентом!

– У него не отмечено признаков психоза. Все тесты ровные. Даже если он бредит, я обязан уважать его пожелания. Я записал соответствующие указания в его карте.

– Он или лжет, или бредит.

– Мой вам совет, доктор Ринсли, найдите себе адвоката. Было бы бессмысленно продолжать это обсуждение со мной.

Я повесила трубку и впала в панику. Я знала, что Ник не бредит. Просто он злился. Но это, конечно же, было шуткой. Ник никогда не поступил бы так со мной! Неужели он решил отыграться на мне за все свои беды? Заставить меня заплатить за других, за тех, кто довел его до такого состояния?

Меня захватила волна ненависти. Это одержимое чудовище. Он хочет разрушить мою жизнь. Обвинение в сексуальном контакте с пациентом грозило мне немедленным лишением лицензии психотерапевта. Да и само обвинение было не менее тяжелым, чем обвинение в инцесте.

Я отменила все, что запланировала на этот день и позвонила Умберто.

– У меня большие неприятности. Пожалуйста, приезжай домой.

Дома Умберто разразился гневной тирадой.

– Я так и знал! Этот маленький говнюк! Он и этот его любовный бред! Ты должна была избавиться от него, когда я тебе говорил!

– Ты прав. Все? Ты прав. Ты приехал, чтобы помочь или чтобы сделать еще хуже? – Я рухнула на софу.

– Сарита, – сказал он, – что бы ни случилось, ты с этим справишься.

Он не отпускал меня несколько часов подряд.

После попытки самоубийства Ника уверенности в себе у меня поубавилось. Я больше не могла доверять себе самой и с другими пациентами. Я была уверена, что во мне было что-то, чего я не понимала, но что привело к несчастью.

Я стала выискивать тревожные симптомы даже у самых надежных своих пациентов. Когда они сердились, я пугалась, и они понимали это. Даже Лунесс, которая была полностью занята только собой, спросила меня, не случилось ли что-то, и я оправдывалась вымышленной болезнью.

Мое беспокойство просто подавляло меня. Я вздрагивала при неожиданных звуках, отшатывалась от теней. Боясь, что Ник может прийти ко мне без предупреждения и попытаться причинить мне вред, я сменила все замки и добавила засовы. Я настояла на том, чтобы Умберто оставался ночевать у меня каждый день, а потом и вовсе переехала к нему, потому что чувствовала себя у него в безопасности.

Хотя Умберто терпеливо относился ко всем моим капризам и неприятностям, я чувствовала, что мои требования раздражают его. Со мной теперь было невесело, я постоянно бывала замкнута и угрюма, а спала очень беспокойно. Иногда он задумывался о чем-то постороннем, и тогда во мне пробуждался настоящий параноик.

– Ты меня любишь? – спрашивала я его снова и снова.

– Да, конечно, – отвечал он каждый раз, но не мог убедить меня.

Я не пыталась встретиться с Ником. Я мечтала, чтобы он навсегда исчез из моей жизни, и в то же время со страхом думала, что он может поджидать меня за каждым углом. Сердце у меня чуть не выскочило, когда я увидела его на перекрестке в Вествуде на противоположной стороне улицы. Потом, когда этот человек уже шел мне навстречу, я поняла, что это не Ник. Сидя в кабинете, я слышала шаги в приемной, а когда открывала дверь, там никого не было. Я со страхом просматривала свою почту.

Через несколько недель я получила уведомление от Леоны Хейл Атуотер, известного адвоката, известной тем, что выигрывала громкие процессы по нанесению оскорблений личности. Ник обвинял меня во всех смертных грехах, не только в том, что мы с ним занимались любовью. Я обвинялась еще и в том, что на протяжении всего лечения наносила ему значительный вред в умственном, эмоциональном и финансовом отношении.

Я была вне себя. Как он посмел сфабриковать против меня сексуальное дело – ведь я отдала ему столько сил и времени! Он собирался разрушить мою репутацию.

Я как-то видела по телевизору адвоката Атуотер – прямые каштановые волосы, длинные, покрытые лаком ногти, нос с горбинкой, маленькие испытующие глазки и ослепительная улыбка.

Когда обрушилась крыша на фабрике по пошиву верхней одежды, она уже через пять часов собрала на месте катастрофы пресс-конференцию. Когда олимпийский чемпион по лыжам поскользнулся в душе, она тут же выступила от имени лыжника с обвинением в неисправности оборудования. Видимо, мое дело тоже могло привлечь внимание общественности, иначе бы она за него не взялась.

Я была вынуждена взять неизвестного адвоката, которого навязала мне моя далеко не процветающая страховая компания. Умберто предложил найти еще одного адвоката – знаменитость, который составил бы достойную конкуренцию Атуотер, – но тогда ему пришлось бы одалживать слишком крупную сумму денег, а этого я не могла допустить. Я смирилась с Клиффордом Андербруком, которого выбрала для меня страховая компания. Я с самого начала чувствовала, что у меня все складывается не так.

В мой первый визит к Андербруку я надела черный шерстяной костюм от «Армани» с белой хлопчатобумажной блузкой, а на воротничок приколола камею. Я была уверена, что так я выгляжу достаточно скромно и по-деловому.

Фирма «Вестхоулд; Андербрук и Изадел» располагалась на верхнем этаже одного из городских небоскребов в конце коридора с рядом одинаковых дверей красного дерева. От этих одинаковых дверей и полнейшей тишины у меня закружилась голова, и я прислонилась к стене, пытаясь вспомнить какие-нибудь специальные приемы, которые могли бы помочь успокоиться.

Внутри фирмы снова были коридоры с одинаковыми внутренними дверями, несколько огромных конференцзалов со столами, вдоль которых стояло по двадцать, а то и больше стульев.

Кабинет Клиффорда Андербрука занимал престижное угловое помещение, его стеклянные стены выходили на север и восток, открывая вид на Беверли-хилз и горы. На адвокате были легкие наушники без проводов, что позволяло ему передвигаться по кабинету и пользоваться обеими руками, пока он говорил по телефону. Перед тем как усесться за стол, он крепко пожал мне руку, назвав меня «Доктор». У меня в голове тут же зазвучал голос Ника «Док, док, док».

Андербрук был среднего роста, коренастый, с низким и громким голосом, а рот его во время разговора двигался как у куклы. Страшно довольная, что могу наконец-то сесть в одно из его мягких кресел, я нервно наблюдала за ним, пока он еще несколько раз коротко поговорил по телефону.

Разговаривая, он все время поглаживал свою густую бороду и усы. Его непокорная копна рыжеватых волос болталась из стороны в сторону, если он потряхивал головой. Волосы росли у него даже на руках. Нависая над своим стеклянным столом, он больше всего походил на медведя, подвешенного в воздухе.

– Расскажите мне свою версию вашей истории? – предложил он, закончив телефонный разговор по телефону.

Я сказала, что у Ника по отношению ко мне развилась эротическая навязчивая идея. Я сказала, что консультировалась по этому поводу. Детально описывая свою последнюю встречу с Ником, я подчеркнула, что никакой физической близости между нами не было.

– Атуотер назвала свидетеля – вашего соседа.

– Мистера Сливики?

– Его самого.

Ошеломленная, я объяснила все, что знала о мистере Сливики и о том, как он попал в этот вечер к моим дверям. С моими новыми параноидальными подозрениями мне пришло в голову, что, возможно, я чем-то не нравилась мистеру Сливику.

– А как насчет заявления Ника, что сейчас ему еще хуже, чем тогда, когда он приходил к вам?

– Я знаю, что попытка самоубийства – это серьезно, но те эмоциональные проблемы, которые лежат в основе этого, всегда были у него. Просто терапия вывела их на первый план. Практически он начал выздоравливать. Исчезли физические симптомы болезни; он стал более податливым, проницательным, стал лучше понимать свои чувства.