Прощаясь с дамами, Тэйсин поклонился им в ноги, коснувшись лбом татами.

— Аригатоо годзаимас — большое спасибо! — прочувствованно выговорил он. — Мне трудно выразить словами, как я благодарен.

Проводив гостей до больших деревянных ворот храма, монах снова с поклоном поблагодарил их и распрощался.

Вернувшись домой, госпожа Вада тут же принялась рассказывать родственникам о давно потерянной и почти уже позабытой родственнице, которая, по-видимому, оказалась значительной персоной. Бабушка Сугимото шла к мужу с твердым намерением устроить ему выволочку за жестокое обращение с бедной девушкой семьдесят лет назад.

Тэйсин вернулся в храм, едва не прыгая от радости. Первым делом ему хотелось броситься к телефону, но, войдя на кухню, он передумал. Нет, новость слишком важная, чтобы доверять ее какой-то проволоке, где она потом растает, не оставив следа. Он поступит иначе — напишет каждому из друзей подробное и красивое письмо. Это станет для них настоящим подарком!

С тех пор как Мисако уехала, не было дня, чтобы сестры в клинике не спрашивали Кэйко о ее очаровательной дочери. «Как поживает Мисако-сан?» «Должно быть, рада, что вернулась в Токио? Большой город совсем не то, что наша деревня». «Передавайте дочери привет, нам тут ее не хватает».

Развод, как правило, затрагивает не только его непосредственных участников. Даже когда о дочери спрашивали с самыми добрыми чувствами, у Кэйко болезненно щемило сердце. Что она могла ответить людям? Что Мисако довольна и счастлива? Что они с мужем наслаждаются дивной весенней погодой в Токио? Как можно говорить, что хорошо поживает тот, кто только что перенес подлую измену любимого человека! То, что Хидео уже успел жениться повторно и скоро станет отцом, лишь усугубляло ситуацию. В то же время слишком долго молчать было нельзя, тем более что Мисако могла решить вернуться насовсем.

В конце концов Кэйко решилась и после одного из собраний персонала попросила медсестер остаться.

— Некоторые из вас, — начала она, — имели возможность познакомиться с моей дочерью Мисако, когда она помогала ухаживать за больным священником, и теперь спрашивают о ней. Мне непросто говорить об этом, но во избежание лишних слухов я должна сообщить, что в личной жизни моей дочери произошли большие изменения. К несчастью, муж развелся с ней, чтобы вступить в брак с другой женщиной. Мисако пока живет и работает в Токио, но мы с доктором Итимурой хотим, чтобы она вернулась домой.

В комнате наступило гробовое молчание. Первой заговорила сестра, знакомая с Мисако лучше всего. Выразив общее сочувствие бедняжке, она закончила свою маленькую речь искренним комплиментом: «Из Мисако-сан получилась бы отличная медсестра». Собравшиеся встретили ее слова гулом одобрения.

— Может быть, — невольно улыбнулась Кэйко. — Мы все надеемся, что она вернется и будет помогать мне в клинике, но пока Мисако работает секретарем у своей подруги, хозяйки модного ателье в Токио. Кимура-сан пользуется большим успехом.

— Та самая модельерша из Сибаты? — ахнула одна из сестер.

Кэйко удивленно взглянула на нее.

— Да, из Сибаты… Должно быть, Кимура-сан еще более знаменита, чем я думала. Как вы о ней узнали?

— Прочитала, — сконфуженно пробормотала медсестра.

Стоявшая рядом подруга хихикнула, прикрыв рот ладонью.

Позже в тот же день медсестра зашла в контору и положила на стол Кэйко зачитанный номер газеты.

— Одна из пациенток забыла, — объяснила она, — а я прочитала и оставила на столике в комнате для посетителей. Думаю, вам стоит посмотреть…

Кэйко вгляделась в статью и обмерла. Значит, все правда… Девица из ночного клуба — вот кто на самом деле любимая подруга и благодетельница ее дочери!

Медсестра снова заговорила, стараясь смягчить удар:

— Вы не очень расстраивайтесь, Кэйко-сан, таких грязных газетенок сейчас сколько угодно, и в них больше вранья, чем правды. Сатико-сан действительно очень известна в мире моды, а в ночном клубе она работала очень недолго, только чтобы не умереть с голоду. Эти журналисты из чего угодно готовы состряпать скандальчик.

Встав из-за стола, Кэйко поблагодарила сестру. Возможно, и в самом деле не стоит так переживать. Она сама хорошо помнила, что школьная подруга дочери происходила из очень бедной семьи. Тем же вечером статью прочитал доктор Итимура.

— Что будем делать? — вздохнув, спросила Кэйко.

— Ничего, — усмехнулся он. — Ты все никак не можешь смириться с тем, что Мисако уже давно взрослая.

— Взрослая или нет, она моя дочь, и я не могу за нее не беспокоиться!

— Постарайся ей больше доверять, лишним волнением ты только навредишь. Не обращай внимания на эту чушь, вот и все.

Кэйко неуверенно улыбнулась.

— Я попробую, — пообещала она.

Однако, несмотря на все старания, материнский инстинкт не давал ей успокоиться. Ростки тревоги уже проклюнулись и с каждым днем становились все гуще, оплетая сердце Кэйко тугими щупальцами.

Оба письма от Тэйсина дошли до адресатов в один и тот же день. Кэнсё прочитал свое сразу, как только получил, около десяти утра. Ай да Тэйсин! Кто бы мог подумать, что добродушный толстяк обладает такими способностями детектива! Фантастическая новость настолько потрясла дзэнского монаха, что он тут же бросился к телефону, и лишь отточенная самодисциплина помешала ему набрать номер. Вместо этого он нашел возможность уединиться днем в уголке монастырского сада и принял позу медитации, стараясь вызвать в сознании образ Мисако и передать ей частичку бурлящей энергии, переполнявшей душу.

Мисако вернулась домой около семи, размышляя о странном видении, возникшем перед ее внутренним взором, когда после обеда она, согласно обещанию, данному высокому монаху, попыталась медитировать. Большая белая хризантема, пышная, источающая тонкий аромат, все еще стояла перед глазами.

В почтовом ящике лежало письмо. Сатико была в тот вечер на каком-то приеме, уборщица уходила в пять, и никто, кроме двух кошек, не видел, как Мисако, сидя на белом ковре, вскрыла письмо ножичком из слоновой кости. Кошки, прежде спокойные, вдруг повели себя странно. Клео спряталась в ванной, и даже флегматичная Коко спрыгнула с дивана и смотрела на молодую женщину, вздыбив шерсть на загривке. Воздух в комнате звенел от невидимых вибраций.

Мисако громко рассмеялась, торжествующе потирая руки.

— Аригатоо годзаимас, Тэйсин-сан! Вот спасибо!

Пододвинув к себе белый телефонный аппарат, она набрала номер Кэнсё, и они проговорили почти час, обсуждая новую информацию и строя планы на будущее, о которых Мисако обещала тем же вечером рассказать Тэйсину.

Позже, запивая рис горячим чаем, Мисако размышляла об иронии происходящего. История, начавшаяся в старинном сельском поместье и получившая продолжение благодаря одержимости буддийского настоятеля, разрешилась в современной европейской квартире на восьмом этаже в престижном районе Токио. В ту ночь она спала крепко и мирно, даже не закрыв дверь в коридор: границу больше не нужно было охранять. В ногах и у плеча сладко мурлыкали успокоившиеся кошки. Лишь Сатико, которой не было дома, так ничего и не узнала.

Так называемая «золотая неделя» представляет собой череду праздников, которые вся Япония отмечает весной. В 1966 году она началась со дня рождения императора Хирохито двадцать девятого апреля, длилась до третьего мая, когда праздновался День конституции, и закончилась пятого, в День мальчиков. В тот год двадцать девятое пришлось на пятницу, а пятое — на следующий четверг. Мисако и оба монаха посчитали это время самым подходящим, чтобы встретиться в Сибате.

Мисако взяла билет на двадцать восьмое. Кэнсё был занят с группой иностранцев, которых он обучал дзэнской традиции, и должен был освободиться только к третьему мая. Четвертого все трое собирались отправиться на машине Кэйко на север в рыбацкую деревушку Нэйя по маршруту, проложенному заранее по карте с помощью Тэйсина. Там предполагалось отыскать семью Хомма и передать ей прах давно потерянной Кику-сан.