Юрист покачал головой.

— Гм… Странно. Обратите внимание на адрес: один из самых дорогих районов Токио. — Он взглянул на часы и снял телефонную трубку. — Постараюсь договориться о встрече, а то знаю я эти новомодные дома: без приглашения даже в подъезд не войдешь.

Звонок раздался в девять тридцать утра, Сатико еще была дома.

— Здравствуйте, могу я поговорить с госпожой Мисако Имаи? — прозвучал в трубке вежливый мужской голос. — Мне сказали, что с ней можно связаться по этому номеру.

— Скажите, пожалуйста, кто ее спрашивает? — ответила Сатико официальным тоном.

— Моя фамилия Фукусава, я адвокат господина Хидео Имаи. Я хотел бы представить госпоже Имаи документы на подпись.

— Вот как? В таком случае вам следует обратиться к адвокату госпожи Имаи, он занимается всеми юридическими вопросами.

Стекла очков Фукусавы начали запотевать.

— Понимаю… Извините, с кем я говорю?

— Моя фамилия Кимура, вы звоните по моему домашнему телефону.

— О, прошу прощения, Кимура-сама. Вас не затруднит сообщить мне имя и номер телефона адвоката госпожи Имаи?

— Ее адвокат господин Огава, Исао Огава… — Сатико улыбнулась, услышав, как собеседник приглушенно ахнул. — Его номер можно найти в телефонном справочнике или спросить у любого студента-юриста. — Она повесила трубку.

Фукусава длинно выругался. Хидео удивленно взглянул на него.

— Что случилось?

— Кое-что, — раздраженно бросил адвокат. — Похоже, дело осложняется, Имаи-сан. Давайте уточним… — Он откинулся на спинку кресла и заговорил медленно, скрестив руки на груди: — Вы сказали, что ваша жена собрала один чемодан, это значит, что она может еще заехать за остальными вещами… Тогда у нас есть шанс, — задумчиво прищурился он, глядя в потолок. — Деньги должны лежать наготове у вас дома, и как только она появится, мне должны немедленно сообщить.

— Погодите, — поморщился Хидео. — Это становится похоже на какой-то заговор… Зачем? Мне кажется, вы делаете из мухи слона.

— Ни в коей мере, — отрезал адвокат. — Уже ясно, что госпожа Кимура ни за что не позволит мне встретиться с вашей женой наедине. Если вы хотите получить развод, слушайтесь меня, особенно если рассчитываете отделаться всего лишь двумя миллионами…

— Что? Два миллиона огромная сумма! Моя жена совсем не корыстна, никаких проблем не…

Фукусава, саркастически улыбаясь, поднялся из-за стола.

— Извините, Имаи-сан, но вы рассуждаете наивно. Я должен вам сказать, что обстоятельства изменились. Ваша супруга может быть олицетворением бескорыстия, но защищать ее интересы собирается сам Исао Огава, а его репутация всем известна. Этот тип постарается загрести все, что только сможет, каждую акцию, которой вы владеете!

— Не могу поверить, — растерянно пробормотал молодой человек. — Мисако не способна так поступить.

Адвокат шумно вздохнул и перегнулся через стол, сердито глядя на клиента.

— Имаи-сан, вы совсем не понимаете ситуации. Из всех токийских юристов ваша жена выбрала именно Огаву! Неужели случайно?

— Нет, не может быть, — упрямо тряхнул головой Хидео. — Я ее хорошо знаю, никакие хитрости не понадобятся!

— Имаи-сан! Вы знаете вашу жену, а я адвоката, с которым мне придется иметь дело. Наш единственный шанс — действовать быстро и застать их врасплох, по-другому с Огавой не справиться! — В раздражении он повысил голос, почти срываясь в крик: — Вы что, по-прежнему надеетесь откупиться жалкими двумя миллионами, да еще от жены, которая ни в чем не провинилась? Их не хватит даже Огаве на гонорар!

Снег пошел среди ночи, озаряя небольшое высокое окошко мягким, серебристым, почти неземным сиянием. Тэйсин почувствовал его сердцем и улыбнулся во сне. Ощущение было таким родным, таким уютным, что глубоко запрятанное зерно памяти тут же проросло в душе, распустившись прекрасным видением.

Еще совсем крошечный, заботливо закутанный и обутый в соломенные сапожки, он делает свои первые шаги в холодном зимнем мире горной деревушки, где родился. Старшая сестра Тоёко семенит сзади, расставив руки, готовая подхватить его. Впереди ждет мать, она напевает песенку о падающем снеге.

— Се-тян! Се-тян! — с улыбкой зовет она его детским именем.

Он протягивает руки с ликующим детским визгом, и мать подхватывает его, вытирает мокрый носик, похлопывает по раскрасневшимся от мороза круглым щечкам.

Сестра радостно бьет в ладоши.

— Хороший, хороший мальчик!..

— Хорошая работа! — Память перебросила его через годы.

— Хорошая работа! — говорит Кэйко.

Она просматривает толстую тетрадь, которую сама ему подарила, где ровным ученическим почерком записаны поступления пожертвований, расходы и сделанные дела.

Тэйсин уже не спит, он пытается вспомнить, когда же Кэйко произнесла эти слова. Неужели всего лишь два дня назад?

Он провел долгие часы, разбираясь в системе учета, заведенной Кэйко, решив тщательно записывать, кроме самих доходов и расходов, когда и от кого получены приношения, а также все проведенные монахами службы. В тетради будет отражена изо дня в день вся жизнь храма. Покойный Учитель не слишком обращал внимание на денежные дела, даже само слово «деньги» его коробило.

— Хорошая работа, Тэйсин-сан, — повторила с улыбкой Кэйко, закрывая тетрадь.

Он смущенно опустил глаза.

— Конэн-сан тоже заслужил похвалу, без него бы я не справился. Он отлично считает на счетах и всегда помогает.

Кэйко невольно снова улыбнулась. Своей бестолковостью и нерешительностью толстяк мог вывести из себя кого угодно, но иногда бывал удивительно мил.

— Дело не в счетах, — возразила она. — Главное то, что ваши записи, Тэйсин-сан, очень точны и аккуратны. Ну, скажем так: вы оба хорошо поработали.

Покидая храм, Кэйко задержалась на пороге.

— Да, чуть не забыла… — Она порылась в сумочке и достала сложенный темно-синий платок. — Это ведь ваше, правда? Извините, что не поблагодарила вас раньше за ту замечательную дыню, но я нашла ее только после того, как вернулась из Токио. Там за дверью скопилось столько новогодних подарков, и дыня оказалась в самом низу. Спасибо большое, только жаль, что вы и Конэн-сан не попробовали ее сами.

Тэйсин лежал на футоне, обратив взгляд на высокое окошко, где трепетали приглушенные снежные отблески… Значит, Кэйко так и не заметила его в темноте. На кого же она тогда так сердилась? Так или иначе, он совершил досадную ошибку, позвонив ей по поводу костей. Теперь он знал, что именно в той злосчастной находке она видела причину трагической смерти отца. Так прямо и сказала.

— Прах вообще не стоило приносить в храм! — воскликнула она. — Как глупо было со стороны отца согласиться! От этих костей одни несчастья. Я бы с радостью от них избавилась.

А ведь она и в самом деле может! Неожиданная мысль заставила монаха в страхе вскочить. Переведя дух и немного успокоившись, он тихонько отодвинул сёдзи и выглянул в темноту. Ни звука, ни движения, лишь таинственные снежные тени сменяли друг друга в дальнем окне коридора, отражаясь от натертого пола, словно свет дальнего фонаря, колеблемого ветром. Тэйсин осторожно протиснулся в приоткрытую дверь и, бесшумно ступая босыми ногами, направился в погребальную комнату.

Урна с неизвестным прахом по-прежнему стояла там, где ее спрятал Кэнсё. Даже в призрачном снежном сиянии было заметно, что шелк, ее обтягивавший, уже потерял первоначальную белизну. Взяв ящик в руки, монах ощутил запах пыли. Вскоре он снова уже был у себя, а урна покоилась в нише токонома, как в последние месяцы жизни старого настоятеля.

Только теперь Тэйсин почувствовал, как холодно в комнате. В него словно вцепились сотни ледяных рук. Закутавшись в одеяло, он сел, скрестив ноги, лицом к нише.

— Кто ты? — Изо рта у него вырвалось облачко пара. — Почему Учитель так хотел разгадать твою тайну? — Прижав скрещенные руки к груди, он принялся раскачиваться взад-вперед, погруженный в размышления.