Мисако виновато потупилась.

— Боюсь, я тебя подвела. Рассказала ему, что мы вместе учились в Ниигате.

Сатико откинулась на спинку сиденья, устало прикрыв глаза.

— Не переживай. Я нисколько не скрываю своего прошлого, хотя и не спешу выкладывать всю подноготную, особенно таким вот раскрашенным иностранным павлинам. Воображают, будто любая японка готова по мановению их пальца валиться на спину. Ха! Сфинксом назвал, говоришь? Наверное, потому, что я не отвечаю на его звонки.

— А, понятно, — пробормотала Мисако, по-прежнему ничего не понимая.

— Там, куда мы едем, тебе больше понравится, — пообещала Сатико. — Это дом музейного торговца из Франции, у него еще такая длинная русская фамилия… Жена у него из Америки, исключительно умная женщина.

— Правда? — Мисако с уважением подняла брови. — Наверное, учительница?

Сатико расхохоталась.

— Да нет, не настолько умная. Просто она из тех немногих американских женщин, которые не устраивают скандалов из-за маленьких шалостей своего мужа.

Мисако поморщилась. Подруга, глядя на нее, снова захихикала.

— Так что если он предложит показать тебе коллекцию японских гравюр, то лучше откажись.

— О-о… — шутливо простонала Мисако.

— Ничего, не бойся, — успокоила Сатико. — Его теперешняя любовница тоже сегодня будет. Кстати, ты увидишь там немало знакомых лиц. Почти все, кто работает в шоу-бизнесе, мои клиенты. — Она ободряюще похлопала Мисако по руке. — Как видишь, Тиби-тян, я не просто так езжу на эти вечеринки.

И в самом деле, едва войдя в дверь, Мисако заметила среди толпы известного актера. Гостей собралось множество, все пили, беседовали и смеялись. Сатико уверенно проложила дорогу, чтобы представить подругу хозяину дома. Мисако понравились его дружелюбные темные глаза. Разумеется, не обошлось без поцелуев и потоков английского, но общаться ей было почему-то гораздо легче.

— Он хорошо играет в теннис, — заметила Сатико, увлекая ее к стойке бара.

Прихлебывая что-то безалкогольное, Мисако с удивлением обратила внимание, что толпа вдруг почтительно расступилась. В зал вошла новая гостья — элегантно одетая молодая женщина, в длинном породистом лице которой было что-то знакомое.

— Это актриса? — тихонько спросила Мисако.

— Мы все здесь актеры, — усмехнулась Сатико, — за исключением, пожалуй, одной лишь тебя, Тиби-тян.

Мисако скорчила смешную гримасу, потом нахмурилась.

— Никак не могу вспомнить… Кажется, я видела где-то ее портрет.

Сатико придвинулась поближе и зашептала ей на ухо:

— Скажем так, особа высокопоставленная…

— О-о… — Обомлев, Мисако готова уже была произнести имя, но Сатико жестом заставила ее замолчать и продолжила сквозь зубы: — Не понимаю, что эта аристократка в нем нашла. Может, просто хочет развеять скуку?

— Маа! — только и могла выговорить Мисако.

Сатико легонько щелкнула ее по подбородку, заставляя закрыть рот.

Семейный совет, которого ждала старая госпожа Имаи, так и не состоялся. Вместо этого однажды поздно вечером Хидео был срочно вызван в главный офис фирмы, где получил от босса крупный нагоняй.

— Позор! — кричал дядя. — Ты не уважаешь семью! Не уважаешь компанию!

Опустив голову, Хидео выслушивал потоки брани, безуспешно пытаясь вставить хоть слово. Дядя не желал ничего понимать. Пять лет назад этот сосунок уговорил их с супругой выступить посредниками, чтобы устроить так называемый брак по любви, и вот результат! Теперь ему, видите ли, приспичило развестись, чтобы жениться на беременной любовнице! Семья Имаи теряет лицо!

— Идиот! Ты…

Хидео терпеливо объяснял, просил прощения, умолял. Он готов был потерять работу, но не мог бросить женщину с ребенком… В конце концов дядя неохотно согласился обсудить вопрос с юристом. Он контролировал капитал фирмы, и ему принадлежало последнее слово при выработке любого возможного соглашения. Встреча была назначена на следующей неделе в адвокатской конторе.

Господин Фукусава, несколько раз низко поклонившись, поправил толстые очки и положил на стол перед главой семьи пачку документов, подготовленных для соглашения о разводе. Все было оформлено честь по чести, оставалось лишь впечатать сумму компенсации. Дядя возвышался в кресле подобно величественной статуе Будды, широко расставив ноги и скрестив руки на груди. Он казался высеченным из темного гранита.

— Один миллион иен, — изрек он, грозно взглянув на племянника, — и ни иены больше. Это окончательно.

— Хай. — Хидео, скорчившийся на стуле в позе провинившегося школьника, согнулся в поклоне. — Я понимаю. Большое спасибо.

Дядя что-то презрительно буркнул и гордо выставил подбородок, подтверждая свое решение.

— Прошу меня простить, достопочтенный президент, — обратился к нему адвокат, подобострастно кланяясь, — но я вынужден заметить, что одного миллиона может оказаться недостаточно. Женщины при разводе обычно не получают значительных сумм, однако времена меняются… Легко понять, что супруга вашего племянника, как и ее родственники, крайне расстроена таким поворотом дел. Она может повести себя непредсказуемо, и лишь достаточно большая компенсация может побудить ее подписать соглашение.

Из груди Будды вырвался грозный рык. Отвернувшись от юриста, он яростно ткнул толстым пальцем в племянника.

— Об этом надо было думать до того, как заваривать кашу! Хорошо, полтора миллиона и еще полмиллиона из твоей собственной доли! Все.

Хидео с адвокатом переглянулись. Оба понимали, что спорить дальше бесполезно. Хидео вскочил со стула и, вытянувшись по стойке «смирно», низко поклонился.

— Спасибо, уважаемый дядя. Большое спасибо. — Будь здесь татами, он встал бы на колени и коснулся лбом пола.

Фукусава, встав рядом с ним, как в строю, присоединился к поклонам.

— Сяте-сама… Спасибо, большое спасибо, господин.

Проворчав в ответ что-то маловразумительное, Будда медленно поднялся, слегка согнув шею в еле заметном поклоне, и с презрительным видом прошествовал к двери, словно полководец, недовольный своими самураями.

Фукусава подозвал секретаршу и распорядился впечатать в пустую графу «два миллиона», но сначала подать чай.

— Я все же боюсь, что и этого будет мало, — озабоченно проговорил он, качая головой. — Вашей жене предстоит начинать новую жизнь, а в наше время даже снять квартиру нельзя без большого задатка.

— Два миллиона для нее целое состояние, — легкомысленно отмахнулся Хидео. — С Мисако проблем не будет, я уверен. Уедет к себе в Ниигату, в провинции жить дешево, да и родители помогут. Она сама прекрасно понимает, что это для нее лучший выход.

Адвокат задумчиво курил, сидя над чашкой чая. Секретарша внесла готовые бумаги, он посмотрел и одобрительно кивнул. Теперь настало время отрабатывать гонорар. Лошадиные зубы обнажились в улыбке, глаза за толстыми линзами очков превратились в узкие щелочки.

— В таком непростом деле, — вкрадчиво начал он, — не обойтись без дополнительной информации… — Он снял очки и стал не торопясь протирать их, вдохновенно подняв глаза к потолку, словно сочинял стихи. — Скажите, Имаи-сан, в какое время дня лучше показать эти бумаги вашей супруге? Я имею в виду, чтобы она наверняка была дома и, так сказать, в подходящем расположении духа.

Лицо молодого человека вытянулось.

— О, я совсем забыл упомянуть… — пролепетал он. — Ее дома нет, она… э-э… одну ночь не ночевала дома, а потом пришла со своей матерью и собрала чемодан. Сказала, что гостит у старой приятельницы… У меня есть ее имя, адрес и телефон, — добавил он поспешно, доставая из бумажника исписанный листок.

— Отлично! — просиял Фукусава. — Она сама сделала первый шаг. Просто великолепно! — Он пригляделся. — Кто такая эта Сатико Кимура?

— Понятия не имею, — пожал плечами Хидео. — Никогда о ней не слышал. Кажется, Мисако говорила, что училась с ней в школе.

— И вы ее никогда не видели?

— Нет.