— Прошу прощения, — возразила исследовательница грязного белья, — но госпожа Кимура — фигура очень известная в мире моды. Она даже говорит по-французски…

— Это я показала ей, как шить одежду, — перебила тетка, презрительно скривив губы, — а по-французски она выучилась лопотать в Париже, где была содержанкой у какого-то торговца.

Номер с «сенсацией» появился на прилавках за день до того, как должно было быть показано интервью. В тот вечер руководители программ долго совещались в задней комнате своего любимого ресторана и после принятого в изобилии сакэ решили все-таки пустить ролик, дополнив его телефонным комментарием героини сюжета по поводу статьи. Сатико согласилась, что так разрешить ситуацию будет легче всего.

Сатико хорошо подготовилась. Ее голос в телевизионных приемниках звучал четко и уверенно:

«Автор клеветнической статейки, о которой идет речь, — непорядочный человек. Мне нет нужды стыдиться своего прошлого, поскольку я всегда старалась поступать, как велит долг, даже находясь в самых трудных обстоятельствах.

Мой отец скончался, когда я была еще ребенком, он так до конца и не оправился от ран, полученных на войне. Мать умерла несколько лет спустя от голода и непосильной работы, которую на нее взваливали родственники мужа, в особенности невестка. Ей пришлось выдержать настоящий бой, чтобы я смогла хотя бы окончить школу, потому что они настаивали, чтобы я пошла работать с четырнадцати лет. Потом сестра матери, которая держала швейную мастерскую в Иокогаме, взяла меня к себе. Да, действительно, именно у нее я научилась основам ремесла, но была вынуждена работать чуть ли не круглые сутки и спать прямо в мастерской в ужасающих условиях. Я очень старалась и даже со временем обзавелась собственными клиентами, однако никаких шансов на профессиональный рост не имела. Меня ждала та же горькая участь, что постигла мою мать. Вот почему я в конце концов решила ехать в Токио, имея денег всего лишь на неделю пребывания в дешевой гостинице. На шестой день стало ясно, что на работу по специальности рассчитывать не приходится, молоденькую провинциалку соглашались взять разве что в ночной клуб…»

Голос Сатико дрогнул, и это была не нарочитая уловка, рассчитанная на сентиментальную аудиторию. Нахлынувшие воспоминания заставили ее глаза наполниться слезами. Глубоко вздохнув, она продолжала:

«К моему великому счастью, хозяйка ночного клуба оказалась очень великодушна. Скажу без преувеличения, что она отнеслась ко мне как к родной дочери, защищая от любых нечистых посягательств, и даже позволила в свободное время продолжать заниматься любимым делом. Как только появилась возможность, я бросила работу в ночном клубе и открыла собственное небольшое ателье… Что же касается Парижа, то все измышления по этому поводу — низкая ложь! Я никогда не была ни у кого на содержании, а уроки французского языка брала в Токио и платила преподавателям из собственного кармана».

В бесчисленных домах по всей стране люди слушали рассказ о злоключениях девочки из бедной семьи и ее трудном пути к успеху. Мужчины смахивали слезу, женщины прижимали к глазам носовые платки. Слова Сатико не тронули разве что госпожу Имаи, впрочем, она их даже не слушала. Любые оправдания лишь портили впечатление.

— Сатико Кимура… Соо да! Та самая женщина, с которой она теперь живет. Лучшая подруга из Ниигаты… Маа!

Матушка Имаи тут же поспешила в супермаркет на углу и приобрела номер газеты со статьей.

— Маа! — злорадно повторила она, прочитав текст. — Какой скандал! Хидео должен немедленно об этом узнать…

Руки так тряслись от возбуждения, что она не сразу смогла набрать номер офиса. Однако, к ее великому огорчению, сына на месте не оказалось. К телефону подошла секретарша.

— Где? — сердито переспросила матушка Имаи. — На совещании у президента компании? Пожалуйста, попросите его, как придет, сразу перезвонить домой.

Следующим она набрала номер сестры, но взявшая трубку служанка доложила, что госпожи нет дома и она вернется только к вечеру. Матушка Имаи, скрипнув зубами от разочарования, села в кресло и вновь перечитала статью, потом, чтобы успокоиться, попила чаю, поговорила с портретом покойного мужа и снова уселась в столовой, поглядывая на телефон.

Сразу после полудня, когда она сидела за обедом, кухонный колокольчик вдруг звякнул. Это был Хидео. Скинув пальто, он прошел в столовую и бросил портфель на диван. Дождавшись наконец радостной минуты, матушка Имаи принялась взахлеб выкладывать новости, но после нескольких фраз озадаченно умолкла. Лицо сына выглядело так, словно он вернулся из собственной могилы. Мать он даже не слушал, явно поглощенный чем-то другим.

— Что случилось? — в страхе пролепетала она.

— Что случилось? — саркастически переспросил он. — Все, что угодно!

— Когда я звонила, ты был у дяди в кабинете… Что-нибудь…

— Вот именно! — заорал он с перекошенным лицом. — Мать Мисако, черт бы ее побрал, написала ему письмо, в котором называет нашу семью бесчестной! Бесчестной! Заявляет, будто я обманом заставил ее дочь подписать соглашение о разводе.

— Что? — Матушка Имаи вскочила, вытаращив глаза. — А дядя? Что он сказал?

— Лучше спроси, чего он не сказал! Я думал, его хватит удар. Приказал мне ехать с ним завтра в Ниигату, собирается принести официальные извинения.

В глазах сына сверкнула такая ярость, что матушка Имаи затряслась с ног до головы. Опустившись в кресло, она робко спросила:

— Ты поедешь?

— Поеду ли я?! А какой у меня выбор? Если откажусь, он вышибет меня из компании. И не посмотрит, что я сын его родного брата… О-о!!!

Она хотела что-то возразить, но Хидео схватил подвернувшийся под руку стул и изо всех сил хрястнул им по полу. По комнате разлетелись обломки, едва не задев мать. Хидео развернулся и кинулся вверх по лестнице. Матушка Имаи осталась сидеть, с трудом переводя дух, потом начала истерически всхлипывать.

Как оказалось, высокопоставленный Будда вовсе не имел намерения ехать в Ниигату в компании беспутного племянника. Вынужденные извинения Хидео означали бы для семьи Имаи дальнейшую потерю лица, не говоря уже о неловкости, которую вызвало бы присутствие виновника бесчестья. Наступить на презренного червя и заставить корчиться — вот в чем состоял план разгневанного президента компании, и план этот сработал. Хидео чувствовал себя настолько убитым после выволочки, устроенной ему в кабинете дяди, что даже не стал звонить Фумико, а отправился прямо домой, где заперся в спальне с бутылкой виски, приказав матери его не беспокоить.

На следующее утро он явился, как было приказано, на вокзал Уэно и предстал перед начальственными очами с таким видом, будто ожидал смертного приговора. Не соизволив даже ответить на его униженный поклон, дядя окинул преступника презрительным взглядом и объявил, что передумал. Он поедет в Ниигату с другим сотрудником, поскольку слух о скандале разнесся уже по всей компании. В самом деле, рядом с ним стоял, почтительно опустив глаза, молодой человек в скромном костюме с портфелем шефа и множеством пакетов.

— Еще не хватало сидеть с тобой рядом всю дорогу, — скривился дядя, закончив свою речь.

Хидео стоял по стойке «смирно», извиняясь и кланяясь, пока тронувшийся поезд не скрылся из виду.

Величественно расположившись в кресле первого класса, Будда сразу же послал служащего в вагон-ресторан за бутылкой самого дорогого виски, хотя на часах было всего лишь полвосьмого. Выпив большую часть, он заснул и развлекал пассажиров оглушительным храпом в течение часа, пока поезд мчался по заснеженной равнине, постепенно сменявшейся горами. Помощник всю дорогу листал порнографические комиксы, рассеянно ковыряя в ухе специальной палочкой.

На станции Ниигата уже стоял в ожидании нанятый автомобиль с шофером. Обедать отправились в отель «Тоэй» — президент запомнил с прошлой поездки тамошнюю китайскую кухню. В Сибату выехали без нескольких минут два — встреча с семьей Итимура была назначена на три часа.