— Зачем все это? — спросила она, когда бывший заказал дорогой ужин. Слишком дорогой.

— Я просто не знаю, как еще замолить свои грехи.

— И платить большие деньги — это способ?

— Неужели, прожив столько времени с Женей, ты так и осталась идеалисткой?

— Расскажи мне все честно. Ведь я знаю: ты искал с ней встречи. Зачем?

— Рассказала все-таки? — скорее всего, он подумал на Евгению, а не на свою нынешнюю любовницу.

— Ты что, вернуться к ней захотел?

— Нет. Просто хотел попросить помощи.

— Какой помощи?

— Я хотел бросить свою работу и…

— Свою любовницу. Но неужели ты не знаешь, что Женя могла предложить тебе только одного рода помощь.

— Да она вообще не захотела со мной разговаривать!

— Так это ты ей звонил? Перед матчем?

— А если и так?

— С украденного мобильника?

— Ну ты вообще… Не поверишь, уже целый год я ищу выход. Мне кажется, что моя жизнь — это тупик в чьих-то чужих хоромах. Такое чувство, что я достиг своего потолка. На минутку выползаю из своего тупика, и тут же, испугавшись, ныряю обратно.

— Но можно ведь и стену пробить, — улыбнулась Ксения. Интересно, долго он сочинял этот впечатляющий монолог?

— Что?..

— Я говорю, что не обязательно искать свой путь через чужие хоромы. А вообще — хватит. Тебе что-то от меня нужно. Но ты ведешь себя так, словно я посторонняя женщина, которую тебе обязательно надо соблазнить. Ты разучился быть самим собой.

— Ну, хорошо, — вздохнул он. — Я все время думаю об этом наследстве. И было бы здорово, если бы кроме нас не было других претендентов.

Ксения вздрогнула:

— Послушай, а где ты был во вторник вечером?

— Я? Во вторник? — Его рука нервно начала перекладывать лежащие рядом столовые приборы. Ровненько, в линию. — Дома.

— Нет.

— Во вторник?

— Вечером.

— Ксюша, я не помню. Пойдем танцевать?

— Не было тебя дома. А в моем подъезде убили Владимира Попова.

— Кто такой… Попов?

— Не прикидывайся. Значит, уже целый год ищешь выход? А просто позвонить по объявлениям о работе?

— Но там слишком мало предлагают. А если много, то я через это уже проходил. Ты помнишь. Обжегшись на молоке…

— Не вынешь и рыбку из пруда, — вспомнила Ксения мужика в грязной тельняшке.

— Какая чушь!

— Пойдем танцевать. Я согласна…

…Более глупой сцены, чем та, что произошла поздно вечером возле дверей ее подъезда, трудно было себе представить. Раньше она видела это только в кино: мужчина и женщина хотят провести вместе ночь, но оба находят повод, чтобы этого избежать. Причем каждый ищет повод, жалея другого. Во имя любви. А получается, что во имя очередной глупости.

В кино это смотрелось бы очень красиво, а здесь, ночью, когда бывший мялся, не зная, что уместнее — уйти или остаться, на его замерзшее лицо жалко было смотреть. В теплом салоне «пассата» он не возил с собой ни шапки, ни теплой зимней куртки. А с драповым щегольским пальто ледяной осенний ветер справлялся легко.

«Он боится меня спугнуть, — догадалась Ксения. — В самом деле, зачем спешить, если я и так никуда не денусь?»

— Не зайдешь? — спросила она.

— Ну…

— Что, страшно?

— Боюсь снова оказаться за дверью.

— Так в себе неуверен?

— Я виноват. Знаешь, тот ребенок…

Вот этого ему не стоило говорить. Ту страшную боль Ксения никогда не забывала.

— Что ж.

— Не будем спешить.

— Да, не будем.

— Иди, холодно.

— Иду.

Они постояли еще немного. И ей в это время показалось, что она кому-то еще нужна.

— Ты не против, если мы еще раз как-то поужинаем? — спросил бывший.

— Нет. Мне понравилось, — соврала она.

— Тогда я пошел?..

— Иди.

— Нет, ты первая.

Она чуть не крикнула: «Да хватит уже! Давай поднимайся со мной в Женькину квартиру!» Но из горла выполз только невнятный кашель.

— Простудишься, — заботливо сказал бывший. — Иди… У нас еще будет время.

И только закрыв за собой тяжелую железную дверь подъезда, которую так и не починили, Ксения расплакалась, еще не зная, что будет сильно жалеть о том, как закончился сегодняшний вечер.

А закончился он неожиданным телефонным звонком. И Ксения меньше всего хотела услышать сейчас следователя, который спросил:

— Вас обрадовать, Ксения Максимовна?

— Нет ничего хуже ваших новостей.

— А напрасно. Я вам симпатизирую. Завоевываю расположение. Очень хочу, чтобы и вы мне помогли.

— Что-то случилось?

— Да. Вот только что с дозволения руководства звонил в Италию. Одну маленькую подробность хотел уточнить. Разговор-то на две минуты. А получилось и того меньше.

— Вы разговаривали с Элеонорой Станиславовной?

— Не пришлось. Не знаю, кому как, а вы должны радоваться, Ксения Максимовна.

— Чему?

— Синьора Ламанчини сегодня утром утонула, купаясь в море.

— Да вы что?! Ее убили?!

— Синьор Ламанчини сказал, что сердце у его жены внезапно отказало. Это бывает, когда заплываешь слишком далеко, а организм истощен диетами и солевыми ваннами. А вы ничего не хотите мне сказать, Ксения Максимовна?

— Я никак не могу…

— Сюрприз, да? Прямая наследница утонула. Концы в воду, а? В теплую воду голубого залива. Некому оспаривать завещание.

— Она и не хотела.

— Значит, хотел кто-то другой. Так ничего не скажете?

— Я ужасно устала. — Ксения не могла поверить, что никогда больше не услышит эти слова. Синьора Ламанчини навсегда осталась в теплой Италии.

— Ну, не буду мешать. Отдыхайте. Я думаю, что через пару месяцев можно подать заявление об открытии наследства. Никто теперь не помешает, а?..

«Утонула в теплой воде голубого залива. Утонула. В теплой воде. Италия. Куда я так и не попала. Зато Анатолий Воробьев сейчас в Италии. Скорее всего, что завтра он вернется обратно. Что же делать?»

И Ксения вспомнила, с какой счастливой улыбкой синьора Ламанчини отправилась навстречу своей смерти. В солнечную страну, где женщины носят шубки с легкими туфлями. И там, в теплой голубой воде, у нее внезапно отказало сердце. А она так его берегла!

Ксении казалось, что в спальне до сих пор пахнет увядшими цветами. Эта красивая богатая женщина словно бежала от кого-то. Наверное, были вещи, которые она хотела навсегда забыть. И люди. Ксения подумала, что теперь можно с чистой совестью выбросить из ящиков весь семейный архив. Вряд ли итальянец-миллионер заинтересуется родней своей покойной жены. Нищей, давно уже забытой родней. Скорее всего, найдет себе новую красотку, женится, и по песчаному берегу голубого залива будет, скучая, бродить очередная синьора Ламанчини, шикарная женщина, больше всего на свете берегущая свое сердце.

В большой комнате на стене висел портрет Элеоноры Станиславовны, тогда еще Князевой. Карандашный набросок, сделанный за полчаса. Слегка приукрашенная уличным художником, она была слишком хороша для того, чтобы быть настоящей. С каким наслаждением портретист выписывал тонкие черты ее лица! Работа на заказ и сделанная случайным человеком, но Ксении очень нравилось смотреть на этот портрет. Подруга не сняла его со стены даже после того, как мать навсегда уехала в Италию.

— В семье Козельских все женщины были удивительно хороши, — повторяла Евгения с насмешкой, но карандашный набросок в гостиной продолжал висеть.

Ксении казалось, что подругу мучает тоска по тому, чего с ней не случилось. На Элеоноре Станиславовне кончилась череда редких красавиц семьи, осчастлививших своим присутствием этот мир. Остались только пыльные альбомы с фотографиями и письма, которые поскорее надо бы сжечь.

Ксения не любила копаться в чужих вещах. Все, что лежало в ящиках секретера, ей не принадлежало. Но получилось так, что теперь уже не принадлежало никому. И она нехотя стала перебирать конверты. Жене просто некогда было заняться всем этим барахлом. Письма от поклонников и поклонниц лежали вперемешку с корреспонденцией матери. Письма ей, письма от нее. Элеонора Станиславовна предупреждала Ксению, что многие конверты с посланиями от ее родственников даже не распечатаны. Что ж, ее письма дочери тоже лежали в заклеенных конвертах. Элеонора Станиславовна личным примером приучила Женю отстраняться от родственных связей и быть в этом мире одинокой. Куда теперь все это?