И напои росою синей, святая Анна Луговины, зыбучий зной моей пустыни. Тебя, святая, славят в гимне, тебя встречают, как богиню. Святая Анна, помоги мне! Святая Анна, променять бы на жухлую твою былинку лазурный рай моей усадьбы». Тополиная аллея Вечер в аллее мглится. Неразличимы лица у тополиных листьев. А на границе суши, перекликаясь глуше, дремлет дозор лягушек. В речке вода лучиста, как из монет искристых снизанное монисто. В самой стремнине ловко продолговатой лодкой правит луна-молодка. Всхлипнул ребенок? Или это в прибрежном иле звезды заголосили? Тени родных и милых скорбно проходят мимо, тая непоправимо. Колокольня Мерсед Между землей и небом — купол, как остров птичий. Сверху — молчанье тучи. Снизу же — смех девичий. Бьется в груди у башни сердце из гулкой меди. Башня горит свечою в красном закатном свете. Ливень — под стать стеклянным или алмазным крыльям. Грозно венчает купол молния алым шпилем. Туче ли голубятня, ангелу ли скворешня, — звонница сыплет перья, словно цветы черешня. Солнце обучит купол в небе парить жар-птицей. Ночью подскажет месяц, как маяком светиться. Между землей и небом — кровля, как остров птичий. Сверху — безмолвье тучи, снизу же — смех девичий. Девушки в белых платьях улицу смехом будят. Белыми голубями просятся в небо груди. Дерево какао Шоколадное дерево, наставник зеленого попугая, учебник тени в разгаре мая. Сгусток звука, эссенция цвета, который согласно древесному штату читает округе осоловелой лекции по аромату. Сложив ладони, став на колени под ритуальное пение улья, ты удостоилось обожествленья. Зеленый лозунг, вписанный в ветер, ты словно повесть о Новом Свете. Ты пахнешь детством и той гостиной, где старые ходики капали на пол, как сок из разрезанного апельсина. Обещание реки Гуайяс Ты нескончаема, река Гуайяс, [6]ты к морю с грузом горизонтов дальних идешь, и корабли, не напрягаясь, неспешно сходят с гор твоих хрустальных. Ты растворяешь даже побратима: с тобой уходит время по теченью, и день тропический необратимый в твоем теченье катится к забвенью. За годом год, столетья ряд за рядом, эпохи, поколенья, цвет и тленье ты провожаешь безразличным взглядом, о, пастырь берегов и поселений! Корабль торговли или голой силы, открытий или авантюры шалой ты столько раз на землю выносила, иль в свой плавучий склеп ты помещала. Смущает твой покой лишь крик испуга, тобой рожденный, или сновиденья: растенье под водой иль рыбы-друга и легкое и тяжкое движенье. Свое имущество перечисляя, ты смотришь на волов, именья, гроты; по одиночествам своим гуляя, ты в камыши уходишь, как в ворота. Ты — земледелец, собираешь грязь ты, чтоб сделать плодородным побережье, и, на ходули встав, тебя не застят дома, и сквозь деревья свет твой брезжит. Свое биенье, сердце с кровью жидкой, передаешь холмам, полям, и чащам, и сахарным стеблям, и пережитку другой эпохи — ящерице спящей. Свой след на иле ночью оставляет корсара тень, зарезанного бандой; протокой лодка синяя ныряет, вылавливая звезды контрабандой. Сквозь память одиноко пробегая, скрываешься, но неизменно длишься; одна и та же и всегда другая, сама себя преследуя, ты мчишься. Псам пены и воды твоей швыряю свою одежду лживую, чужую, и в верности тебя я заверяю, и слову свежести твоей служу я. вернутьсяГуайяс — река в Эквадоре, протекающая через город Гуайякиль и впадающая в Тихий океан. |
