— Конечно, не может. Но знаете… Вы ведь изучали историю науки?

— Не изучал, хотя кое-чего, естественно, нахватался. Но если вы собираетесь задавать мне вопросы, не ожидайте, что я окажусь экспертом.

— Просто из-за нашего Прыжка я вспомнил об одной вещи, которая меня всегда удивляла. Есть описание Вселенной, где гиперпространственные путешествия невозможны и абсолютный максимум скорости — это скорость света в вакууме.

— Да, есть.

— При этих условиях геометрия Вселенной не позволяет совершать путешествия, подобные нашему. Ведь если бы мы летели со скоростью света, мы за это время прожили бы срок, не соответствующий остальной Вселенной. Если мы сейчас, скажем, в сорока парсеках от Терминуса, мы бы не почувствовали особенно большого расхода времени, а на Терминусе и во всей Галактике прошло бы сто тридцать лет. Фактически, мы сюда прилетели не со скоростью света, а со скоростью, в тысячу раз большей, и время нигде нисколько не продвинулось. По крайней мере, я надеюсь, что это так.

— Не ожидайте, что я начну излагать вам математику гиперпространственной теории Оланжена. Я скажу только, что действительно, когда мы путешествуем со скоростью света в обычном пространстве, время движется со скоростью 3,26 года за парсек, как вы сказали.

Релятивистскую Вселенную человечество изучило очень давно, еще в предыстории — хотя это ваша область — и законы такой Вселенной действительны. Но в гиперпространственных Прыжках мы выходим за пределы релятивистских законов. Гиперпространственная Галактика — крошечный объект, в идеале безразмерная точка, и релятивистских эффектов в ней нет.

В математических формулировках для Галактики есть два символа: Гр — релятивистская Галактика где скорость света абсолютный максимум, и Гг — гиперпространнственная Галактика, где понятие «скорость» вообще не имеет смысла, гиперпространственное значение всех скоростей равно нулю, и мы не движемся. С точки зрения обычного пространства здесь скорость бесконечна.

Подробнее я не могу объяснить. Могу еще рассказать, что одна из остроумных ловушек теоретической физики — это подставить символ или величину из Гр в уравнение Гг или наоборот и подсунуть такое уравнение студенту. Скорее всего студент попадется в ловушку и будет в ней сидеть, потея и приходя в отчаяние, пока кто-нибудь из добросердечных старших не поможет ему выбраться. Меня однажды так чуть не поймали.

Какое-то время Пелорат все это серьезно обдумывал, а потом в некотором смятении спросил:

— Но какая же Галактика настоящая?

— Обе. Это зависит от наших действий. На Терминусе мы ездим по суше в автомобилях или плаваем по морю на кораблях. В каждом случае условия разные, так какой Терминус настоящий?

Пелорат кивнул.

— Аналогии рискованны, но лучше принять эту аналогию, чем рисковать сойти с ума, продолжая думать о гиперпространстве. Так что займемся лучше нашими делами.

— Смотрите на то, что мы сделали, как на первый шаг к Земле, — сказал Тревиц.

И, подумал он про себя, кто знает, к чему еще.

— Я потерял зря целый день, — объявил Тревиц.

— Как? — Пелорат оторвался от своего индексирования. — Каким образом?

Тревиц развел руками.

— Не поверил компьютеру. Не осмелился. Поэтому я сверил наше нынешнее положение с тем, куда мы целились при Прыжке. Оказалось, что заметной ошибки нет.

— Но ведь это хорошо?

— Это больше, чем хорошо. Это просто невероятно, я никогда ни о чем таком не слышал. Мне доводилось планировать Прыжки с помощью разных приборов. Однажды в школе я рассчитал Прыжок на ручном компьютере и для проверки результата послал гипер-реле. Естественно, настоящий корабль я послать не мог — расходы большие, да и я запросто мог угодить в середину звезды. Никогда в жизни я больше не делал ничего столь ужасного, — продолжал Тревиц, — но заметные ошибки имелись всегда. Какая-то погрешность всегда есть даже у специалистов. Ее нельзя исключить, так как переменных очень много. Можно сказать так: геометрия пространства слишком сложна для вычислений, а гиперпространство накладывает на эту сложность дополнительные сложности, и мы даже не можем сделать вид, что понимаем их. Потому-то нам и приходится идти шаг за шагом, вместо того чтобы совершить один Прыжок от Терминуса до Сейшел. Ведь чем больше расстояние, тем больше ошибка.

— Но вы говорите, что наш компьютер не сделал ошибки.

— Это он так говорит. Я дал ему указание сверить «то, что есть» с «тем, что.требовалось», и он ответил, что координаты идентичны в пределах точности измерений. Тогда я подумал: а что, если он лжет?

До этого момента Пелорат держал в руке принтер. Он положил принтер и потрясенно сказал:

— Вы шутите? Компьютер не может лгать. Разве только вы хотите сказать, что он вышел из строя.

— Нет. Космос! Этого я не думал. Я думал, что он лжет. Этот компьютер настолько совершенный, что я думал о нем как о человеке или даже сверхчеловеке. Достаточно человечном, чтобы, иметь гордость и, может быть, лгать. Я дал ему задание проложить курс через гиперпространство к точке вблизи планеты Сейшелы, столицы Сейшельского Союза. Он проложил. Он нанес на карту курс в двадцать девять шагов. Это невероятное нахальство.

— Почему нахальство?

— Ошибка в первом Прыжке делает второй Прыжок менее точным, его ошибка в свою очередь увеличивается при третьем Прыжке, из-за чего четвертый становится еще менее надежным и так далее. Разве можно вычислить сразу двадцать девять Прыжков? Двадцать девятый может вообще попасть куда угодно. Поэтому я дал указание выполнить только первый Прыжок, а затем проверить ошибку.

— Разумная осторожность, — одобрил Пелорат, — вы поступили правильно.

— Да, но после первого шага не обиделся ли компьютер на то, что я не доверяю ему? Может быть, он сообщил мне, что ошибки нет, защищая свою гордость? Может быть, он не в силах признать свое несовершенство? И если это так, то у нас компьютера все равно что нет.

— Что же нам тогда делать, Голан?

— Я уже все сделал, потеряв на этом день. Я определил положение нескольких соседних звезд примитивными средствами: наблюдением в телескоп, фотографированием и ручными измерениями. Потом сравнил эти результаты с ожидаемым положением этих звезд. Эта работа заняла целый день и совершенно меня вымотала.

— И что у вас получилось?

— Я нашел две грубые ошибки, повторил вычисления и выяснил, что это были ошибки в моих расчетах. Я их исправил и прогнал вычисления через компьютер, чтобы узнать, придет ли он к тем же результатам, что и я. И если не считать того, что он выдал результаты с несколькими дополнительными десятичными знаками, он получил те же цифры, что и я. Все это показывает, что при Прыжке компьютер не сделал ошибок. Этот компьютер может быть самонадеянным Муловым сыном, но он имеет право задирать нос.

Пелорат облегченно вздохнул.

— Значит все в порядке?

— В полном! Так что я собираюсь позволить ему совершить остальные двадцать восемь Прыжков.

— Все сразу? Но…

— Не волнуйтесь, не сразу. Я пока еще не стал лихачом. Он будет делать их один за другим и проверять окружающее после каждого Прыжка. И если мы окажемся там, где ожидалось, в приемлемых пределах, он сможет сделать следующий шаг. Если он установит ошибку — а я, поверьте, задал строгие пределы — ему придется остановиться и пересчитать оставшиеся шаги.

— Когда же вы собираетесь это сделать?

— Как когда? Сейчас… Послушайте, вы работаете над индексированием вашей библиотеки?

— Я собирался сделать это давно, Голан, но все время были другие дела, и я…

— Да я и не возражаю. Вы займитесь индексированием, не беспокойтесь ни о чем. А я позабочусь об остальном.

Пелорат покачал головой.

— Не говорите глупостей. Я не смогу ничем заниматься, пока мы не закончим Прыжки. Я просто окаменел от страха.

— Значит, не надо было вам говорить. Но я должен был сказать кому-то, а кроме вас некому. Я хочу откровенно объяснить вам. Вероятность того, что при выходе из гиперпространства мы окажемся точно в том месте, которое занимает быстро летящий метеорит или черная мини-дыра, ничтожна.