В других областях не лучше. В науке все решили основывать популярность на автоматических пиписькомерах типа индекса цитируемости. Ну и что? Забыли, что копчёных и жёлтых три миллиарда нищих дебилов в сумме? Они вам всем стадом ТАКОЙ индекс цитируемости захуячат, ньютон яблоком в гробу подавится! Как говаривал наш один из последних учёных, любой автоматический пиписькомер можно технически наебать, ну и наебали, это не сложно. Всего лишь шестьдесят миллиардов человеко лет, и весть топ науки, по принятой метрике популярности, оказывается живёт в азии на пальмах, жрёт бананы и ездит на слонах. И там же все программистишки, потому что в ИТ мерило популярности — это мегабайты отписанного кода. Три миллиарда черни настрочат его всегда больше, чем весь остальной мир. При цене каждого мегабайта кода в один бакс несложно посчитать, в какую прачечную по отмывке корпоративного бабла превратилась американо-индусская дружба. Писаки тоже отличились, хрестоматийный завал качества количеством, аж станки дымятся от литературных бандосов и прочих гэбюков. В коммерции мерило популярности — чёрный джип, чисто синтетическая метрика, высосанная из пальца. Объвяи завтра чорный жип парашей, и все менагерки встанут с удивлённым выражением морды, от резкого отсутствия цели. Конечно, все цели наебалово, все системы писемерок чисто технические, все механизмы популярности никак не учитывают собственно талант автора, ну так и получаем гавно целлофановое на выходе да пресных куриц на гидропонном кобикорме. Серое гавно, как в теории сигналов и информации, унылый равномерный спектр, без единого пика, и это в шоу, где харизма когда то была всем!

Встала популярность с таким подходом. Истинные таланты в принципе не имеют возможности выйти вверх. А если добавить быдлорылось чисто российского совкища, с ёбаной вертикалью, с пыльными чучелами советских артистишек, последними вставными зубами царапающими рампу сцены и просовывающих своих лоснящихся дегенеративных детишек во все возможные дыры, то вообще негатив вечный берёт, хоть вешайся. Рашка стократ более обрыдла и мерзка, с иссохшей мумией гурченка, с вечным наследственным клоуном ургантом, хорошо хоть у солженицина детки не начали литературной карьеры. В рашке вообще вся карьера всегда сводится к нафталиновым чучелам семейной династии потомственных царских хуесосов, лизожопов и сапожных гуталинщиков. Одной стороной они кривляются на сцене, а другой с гигантским пулемётом отбиваются от покушения на ИХ сцену, со стороны всяких там понаехов. Вечно вам смотреть бабушкиного пиздолиза в пятой, с момента всяких кузьминых, реинкарнации галкина, опухающее небритое ебало урганта, и конечно нанобиоробота петросяна да уже покрывающегося трупными пятнами задорнова. И такая же хуяйня в раше везде, во всех вертикалях, от науки со сдачей нии в аренду и живыми трупами в диссертационных советах, до газпрома с вертикалью гэбюков до самого последнего унитазомоя в их мухосранском офисе. Россия, как индиактор всего, наглядно показывает то чёрное беспросветное мракобесие, куда свалится всяк, который презреет здравый смысл и начнёт работать по методикам и технологиям там, где это не требуется. Масс продакшн надо делать по методикам, автомобили всякие и зеркалки, но области творческого труда нельзя зажимать в рамки бумажных документов и искусственно выведенных метрик успеха и популярности. Иначе получается свиная харя своячного лизожопного совка с кафкианским маразмом пиписькомера, и ничего творческого более.

С популярным приветом, Ганс.

Быдлячья колхозная харя типового сельского совка навечно нашла своё отражение в незыблемой системе ценностей простого совдеповского уклада: наскальная живопись в виде синтетического уёбищного ковра-пылесборника прабабушкиных сопрофитов, не менее уёбищная совковая мебель, радостно перекочевавшая в век икеи вместе с подпольными цехами мебели «из италии», и конечно же апофеоз культур-мультур надрочки типового совка — пианино. Спальный район заводских окраин обычного городка эсэсэсэрии постоянно оглашался натужным пердежом грузчиков, многократно усиленный заплёванным засранным рупором лестницы в небо панельной многоэтажки. Это труженники тяжести вручную по лестнице тащили очередное рукожопое изделие среднееполосных лапотных крестьян, сырые дрова под революционным названием «красный октябрь», требующее специального мастера для отладки раз в пол года. В распахнутых дверях принимающей квартиры светилась стотысяч солнц румяная круглая ряха совхозной доярки, освещая насраную у мусоропровода кучу кала, и каждый из двойных подбородоков селянки выражал неописуемую радость от приобщения к Великому. А в это время, в самом дальнем и тёмном углу комнатки, под столом рыдало чадо селянки, размазывая сопли по детскому личику вместе с последней надеждой погонять в футбол или просто погулять с одноклассниками, да на кухне размазывал водочные сопли отец семейства, поминая так и не купленный цветной телевизор для футбола. Искусство крестьяне в детей вбивали простыми и доступными им средствами: широкой стороной тяжёлого вращающегося чугуниевого фортепианного стула с резьбой от трактора непосредственно прямолинейно в вертлявую жопу отпрыска, будущего городского жителя, с требуемым обществом уровнем культурного развития. Совок отхлынул так же внезапно, как и накрыл страну в далёком семнадцатом, обнажив гнилое нутро рашкинского гоблина, способного только воровать, а вместе с отошедшей волной ушла и вся наносная пена, в виде преданности коммунистическим идеалам, в виде субботников, и конечно же, в виде чугунной прививки элитарного искусства из пианино «красный октябрь». Утопая, пианино на последок задумчиво прозвучало поминальным аккордом, а россия на удалой тройке разъебайства с краснорожим сибирским валенком ввалилась в очередной виток истории, где уже небыло место поддельному элитарному искусству и царствовал неподдельный исконный внутренний мир нашего человека, а значит все вчерашние нежные выпускницы музыкальных школ бойко переучивались с фортепиано на игру на кожанной флейте, грузичики пианино грузили не в меру сговорчивых бизнесменов отнюдь не вопросами темперирования путём разделения пифагоровой комы в пределах октавы, и пианино навсегда исчезло как объект вожделения в пучине истории.

На этой же планете, но чутком пораньше, на другом конце земли среди упругих зарослей сахарного тростника нарождались чернокожие гробовщики элитарного искусства. Простые до нельзя, насильственно американизированные африканы, получив некоторый расслабон на работе после отмены рабства, тут же бросили неистово вкалывать и бросились неистово петь и плясать, как бы немекая белому брату о смысле жизни и простых радостях жизни. Что же могли противопоставить неграмотные чёрные рабы всесметающему катку цивилизации белого хозяина? Чем они могли ответить на концентрат гламура оперной певицы в ла-скала и многовековой классической музыкальной школе, с её равномерно темперированным строем холодного форетипано, стоящего как иисус посреди сцены огромного театра, где слушатели с благоговением вдыхают аромат каждой выверенной ноты безукоризненного произведения Храма Классического Искусства. Противопоставить церкви можно только душу, и африканцы сделали это. В душе у африканов есть такая сила, которой у белых небыло никогда и не будет, у них есть Свобода, как осознанная необходимость и как прошлый исторический опыт. И этой силой чёрные ударили по самому пафосу белых, по квинтэссенции их культурной цивилизации, по классике. И победили. Потому что Истина в конце концов побеждает мракобесие. У негров музыка шла из души, из нутра, им не надо было ходить в музшколу и покупать пианино красный октябрь, музыка была внутри их, как у людей, гармонично живущих с природой. Сначала чувство тоски, чистый голос и врожденное чувство ритма с притоптыванием ногами, потом дешёвая губная гармошка с ограниченной пентатоникой, потом гитара с той же пентатоникой и игрой бутылочным горлышком bottleneck, вот и всё, что нужно мастеру для блюза. И вот уже белые воротилы шоубиза забросили свиные туши оперных див и бороздили просторы мисисипщины в поисках новой музыки. А там и белые люди подтянулись, подкрутили кое где кое что, как всегда отняли всё, что можно, и на сцену вышел Рок, всё на той же ограниченной убогой блюзовой гамме и на примитивном ритмическом рисунке шаффла. А недостающие ноты можно сыграть импровизацией, поэтому рок не играется на по немецки точном и рассчитанном до миллиметра пианино с узаконенным и утвержденными высшей инстанцией звуковым строем, и в дельте Миссисипи все салонные пианино преднамеренно расстроены в нужный для души лад. Так и доехал до нас рок, уже в виде альтернативы, на новой мясной технике и жёстким вокалом, но всё с тем же бескопромисным исполнением от души, и приверженцев рока куда как больше, чем классики.