— Серьезно?— переспросил он.— Так-таки кровная месть?

   — Почему тебя это удивляет? — спросила Нина. — У меня есть враги, и я должна их убить.

   — И для этого ты носишь «стечкина» в сумочке? — ухмыльнулся он. — Милая, это что-то из романов. Кого ты хочешь убить?

   — Я еще не знаю, — сказала Нина, — Мне это еще надо выяснить.

Бук хмыкнул и покачал головой.

   — И ты сможешь убить своих врагов сама? Или тебе поможет Бэби?

   — Мне поможет Бэби, — подтвердила Нина.— Он уже убил восьмерых.

Бук кивнул.

— Значит, Феликс помогал тебе в этом деле, да?

   — Он помогал Бэби, — сказала Нина. — Я была за границей, ты же знаешь.

   — Кто он тебе, этот Бэби? — спросил Бук — Брат, любовник?..

— Это мой друг.

   — Только принципиальные идиоты занимаются делами такого рода, — сказал Бук.— Я же тебе говорил, у Феликса был нюх на таких людей. Наверное, во мне тоже есть что-то похожее.

   — Ты мне поможешь? — Нина почувствовала, как у нее теплеет внутри.

Бук сморщился как от зубной боли:

   — Но это идет в разрез с моими планами. Я уже несколько раз прокалывался на делах подобного рода, и в этом тоже большой радости не нахожу. Что я должен для тебя сделать?

   — Мне нужна информация, — сказала Нина. — Дело ведет следователь федеральной прокуратуры по фамилии Турецкий. Как мне на него выйти? Может, у тебя есть свой человек в прокуратуре?

Бук покачал головой.

   — Ладно, я посмотрю, что можно сделать,— процедил он. — Рассказывай о деле.

   Нина судорожно вздохнула и стала рассказывать о своем муже, о детях, о той страшной ночи. События давнего прошлого вдруг снова встали перед нею, и она опять пережила ужас и отчаяние, тупую боль потери и нарастающее желание выйти из этого кошмара через действие. Дальше было знакомство с Феликсом, который по случаю оказался на юге, и все остальное. Здесь она переключилась на легенду с участием господина Гюстава Шима, а всю стрельбу отдала верному другу Бэби. Бук все выслушал, хмыкнул и сказал:

— Чушь какая-то... Не вешай мне лапшу на уши, детка!

— В каком смысле? — спросила Нина, растерявшись.

   — Тут у тебя концы с концами не сходятся,— сказал он. — Давай начистоту, а? Чем был тебе обязан Феликс?

   Нина подумала и согласилась, что из ее рассказа особое отношение к ней Феликса никак не вытекало.

— Могу оставить это в тайне? — спросила она.

   — Можешь, — разрешил Бук — Но я все равно все узнаю, не сомневайся. Ты познакомишь меня с Бэби?

   — Это не зависит от моего желания, — сказала Нина. — Он стал очень осторожен после всего, что с ним и Феликсом сделали. Сейчас его нет в Москве.

Бук улыбнулся.

   — Значит, тогда в ресторане ты брала меня на пушку? А ведь я почти поверил.

— Я так старалась, — Нина тоже улыбнулась. Расставались они уже вполне дружелюбно, но перед уходом Бук заметил:

   — И все же тебе не следовало стрелять в моего человека. Мне теперь придется оплачивать его лечение.

   — Вы играли, — сказал Нина, — но я-то восприняла все очень серьезно.

   — Это прекрасно, — сказал Бук — Оставайся серьезной. Такой ты мне очень даже нравишься.

   После его ухода позвонил охранник с вахты внизу и поинтересовался, что за странные посетители были у Нины и каким образом они к ней проникли.

   — Они вошли через балкон,— ответила Нина.— Вам придется установить дополнительную телекамеру для наблюдения за этим участком.

   — Господи помилуй,— воскликнул охранник.— Надеюсь, ничего серьезного не произошло?

   — Обошлось, — сказала Нина. — Успокойтесь, я ничего не буду сообщать начальству, но о дополнительной камере вы подумайте.

   Письмо пришло на адрес нашей загородной дачи, и получила его Ирина, очень удивившись, что мои письма идут по ее адресу. Она сообщила мне об этом письме как о курьезе, и я в свободный вечерок, заехав к ним на дачу, о нем бы и не вспомнил, если бы оно не попалось на глаза Ирине.

   Текст был напечатан на официальном бланке, но начало письма показалось мне излишне приветливым.

«Уважаемый Александр Борисович!

   Хорошо зная вас как решительного и опытного борца с преступностью, мы неизменно испытывали глубокое удовлетворение, наблюдая за вашими уверенными и в высшей степени профессиональными действиями, направленными на утверждение закона и торжество справедливости. В трудные годы становления новых государственных структур вы никогда не шли на компромиссы, порой рискуя жизнью для достижения поставленных целей. Эти ваши качества всегда выделяли вас из общей среды, и наша организация давно уже вела наблюдение за вами с целью привлечения к совместной работе...»

   Тут я поднял глаза и, обомлев, прочитал название организации на бланке: «Суд Народной Совести. Президиум коллегии». Это резко изменило мое отношение к моему корреспонденту. Я продолжил чтение с повышенным вниманием.

   «...с целью привлечения к совместной работе. Вам известно, что в последнее время в обществе сложилось абсолютно превратное мнение о нашей деятельности, к чему и вы сами по неведению приложили руку, но то, что происходит в самые последние дни, не может не настораживать всякого честного человека. Мы полагаем, что и вы возмущены действиями пресловутой президентской комиссии, которая под высоким покровительством творит сущий произвол. Нам известно ваше негативное отношение к действиям комиссии, и потому мы осмеливаемся предложить вам очень свободную форму сотрудничества. Ни в коей мере не покушаясь на ваш профессиональный долг, мы хотели бы просить вас для начала подумать об информативном обеспечении наших служб. Всем уже ясно, что правящий режим доживает последние дни, и для честных граждан России настало время решительного и окончательного выбора. Позвольте выразить вам наше общее уважение и надежду на будущее сотрудничество. Суд Народной Совести».

   Вид у меня, должно быть, был оторопелый, потому что Ирина встревожилась и принялась допытываться:

   — Что это за письмо, Саша? Это угрозы?.. Ты не должен от меня ничего скрывать!..

   Я пожал плечами и отдал ей письмо на прочтение. Это письмо произвело на меня тяжелое впечатление, и я должен был еще в нем разобраться.

   Во-первых, почему письмо пришло на дачу, а не на мой московский адрес, где я получаю всю свою корреспонденцию. Они хотели напугать Ирину или мать? Или этим подчеркнули свою широкую информированность? Или это скрытая угроза без малейшего намека на нее в тексте? Во всяком случае, к письму нельзя было относиться серьезно, никто не ждал от меня готовности к сотрудничеству, и всякая надежда на внедрение должна была быть оставлена, как бы соблазнительно это ни выглядело. Это был ход в дьявольской шахматной игре, и мне следовало поскорее разобраться, куда он вел.

   — Что это значит, Саша? — дрожащим голосом спросила Ирина.

   — Розыгрыш,— отвечал я, ухмыльнувшись. — Кто-то сильно хочет повеселиться за мой счет. У них ничего не выйдет, верно?

   — Розыгрыш? — переспросила она удивленно. — Ты думаешь?

   — Конечно, — бросил я беззаботно. — Я даже знаю, кто это написал.

   — Кто? — спросила Ирина, переходя от беспокойства к возмущению.

   — Мой приятель Геша Фролов, — соврал я нагло. — Дело в том, что такое же письмо пришло на имя Славы Грязнова, поэтому я предупрежден. Ну ничего, завтра я им устрою!..

   Возвращаясь домой, я вдруг подумал о том, что моя невинная выдумка может оказаться единственно верной. Это мог быть розыгрыш, точнее, не розыгрыш, а провокация. Рассылкой таких писем могла заняться президентская комиссия с целью выявить агентов СНС в рядах правоохранительных органов. Теперь я мог бы понять, отчего вдруг Меркулов стал играть в конспирацию, уж он-то наверняка не стал бы проверять меня. Но это был лишь один из вариантов, объясняющих полученное письмо, и он вовсе не отрицал всех прочих. Письмо было запущено для смятения умов, и теперь было важно сохранить форму для продолжения дел.