— Мы поторопились, — бросил он. — Надо было копать две ямы. Деггу убит, и можете убить меня, если я знаю, кто это сделал. Кто-нибудь пускай сейчас поплывет со мной. Деггу тяжеловат для одного. Заодно и посмотрите.

На что следует посмотреть, Алфонсо не уточнил. Оставив на левом берегу Конти и Полагмара, остальные, оставшиеся пока в живых, сели в вельбер, перевезший их через воды к мертвому Деггу.

Неподалеку от ручья вырос могучий дуб. В шести локтях над землей Алфонсо устроил свое воронье гнездо, к которому следовало восходить, сначала карабкаясь по стволу соседнего дерева, после чего подтягиваться на руках по его нижнему суку, который проходил в непосредственной близости от нижнего сука упомянутого дуба, на который и следовало перебраться тем же способом. Затем, по суку дуба, надо было добраться до его ствола и там уже продолжать путешествие, цепляясь за весьма шаткие и тонкие ветви.

Тело Деггу безжизненно лежало поперек помоста. Голова, руки и ноги свисали вниз. Майлдаф с Алфонсо перевернули моряка. Глаза убитого были широко распахнуты, на лице застыла гримаса ярости, отвращения, ужаса и невероятного напряжения, будто Деггу до последнего мгновения с кем-то боролся. Горло чернокожего великана было разорвано, а грудь исполосована страшными, как ножи, когтями.

— Похоже, он схватился с леопардом, — высказал предположение Евсевий.

— Нет, — помотал головой Мегисту. — Леопард — воин. Он не нападает на человека бесшумно. Мы бы слышали, как они сражаются.

— Кто же тогда? Если это не зверь, не хочешь ли ты сказать, что он дрался с демоном или кем-нибудь вроде этого? — вполне серьезно спросил Майлдаф.

— Да, — кивнул Мегисту. — С демоном. Вот он. Мегисту указал куда-то перед собой. На суку, сливаясь цветом с листвой, болтался какой-то невнятный огрызок плоти, из коего в разные стороны торчали длинный клюв с зубастой пилообразной челюстью, пара когтистых лап, по толщине и впрямь не уступающих леопардовым, с длинными кинжальными когтями, а также кожистые крылья с когтями, как у дракона, одно из коих было сломано. Размером демон превосходил самую большую из морских птиц.

— Ну и тварь! — одновременно с содроганием и восхищением изрек Евсевий.

— Сейчас достану. Поближе посмотрите, — буркнул Алфонсо и, закинув ноги на сук и проворно перебирая руками, пополз к демону.

— Осторожно! Вдруг он еще живой! — предостерег зингарца Мегисту.

— Я посмотрел бы на тебя живого со свернутой шеей, — пыхтя, выговорил Алфонсо, подбираясь к чудищу. Ухватив странное создание эа лапу, моряк сбросил его вниз. — Деггу защитил всех нас от этой пакости.

— У него человеческая башка, — сообщил Алфонсо, возвратившись, — Помогите мне снять отсюда Деггу.

Алфонсо был из зингарских крестьян, и как его угораздило попасть на флот, никто не знал. Жизнь он воспринимал без радости, что и выражалось во внешней мрачности. Но те, кто успел сойтись с зингарцем поближе, знали его как доброго малого, готового прийти на помощь, а также как прекрасного исполнителя зингарских деревенских песен, в коих звучала тоска по горячим южным звездам, спелому хлебу и черным девичьим глазам.

Деггу похоронили рядом с боцманом. Должно быть, демон свалился на моряка как снег на голову, так что тот и вскрикнуть не успел. Но реакция у бывшего охотника на морского зверя всегда была отменная, так что одного сокращения могучих мышц достало, чтобы сломать птицече-ловеку шейные позвонки и крыло. Мегисту, однако, отказывался верить подобному объяснению. После того, как Евсевий сделал стилосом корявый набросок, запечатлев неизвестного доселе науке новоявленного супостата, кушит, сняв с шеи маленького золотого бычка с бирюзовыми глазами — амулет, часто носимый митрианцами, — произвел над останками чудовища некий языческий обряд, по окончании коего подверг расчлененную и распотрошенную тушу сожжению по частям. Запах у паленого демона был премерзкий.

По завершении всех церемоний снова сели в вельберы. Плыли быстро, по возможности пристально следя за берегами. Дионты больше не показывались, и многие уже начали подумывать, что их владения позади, но Майлдаф и Полагмар быстро разуверили их в этом, указывая то на затеей на деревьях, то на явно расчищенный топором участок берега, то на след давнего кострища. Обыкновенно невозмутимый Евсевий заметно нервничал, но не из-за дионтов. Он хотел преодолеть расстояние до пещеры к часу, когда начнется отлив. Провести несколько лишних ночей в пуще не хотелось никому, но тарантийцу не давали покоя дурные предчувствия. Он пытался гнать подобные мысли, но беспокойство никак не желало униматься. А ведь надо было еще заготовить факелы. А солнце уже подбиралось к зениту…

Пещера открылась перед ними неожиданно. Евсевий вряд ли ошибся в определении расстояния, но если и ошибся, то в пользу путников. Скорее всего, просто вход в подземное царство оказался ниже по склону, чем предполагал тарантиец, предрасположенный строить планы в расчете на худшее.

Речка вытекала из-под свода высотой в три локтя и шириной в семь. Камень был обтесан в форме заостренной арки, подобно стрельчатым окнам в мессантийском дворце. Туннель уходил в скальную стену, поднимающуюся над ручьем локтей на десять и длящуюся направо и налево сколь можно было охватить взглядом, плавно сливаясь далее со склонами речной долины. Впереди и выше громоздились откосы, кручи и скалы, преодолеть кои было, очевидно, возможно, но затруднительно. Где-то вверху, гордо врезаясь в небесную лазурь, зеленела вершина, что служила им ориентиром. Небольшие ровные гранитные площадки по обе стороны потока ограничивали распространение леса, наседавшего с обеих сторон. В общем, вид у места был безлюдный, глухой и запущенный, что не могло не радовать.

Вырубив в лесу шесты, Майлдаф, Евсевий, Полагмар и Алфонсо проникли на вельбере под свод. Тоннель не был глубок. Потолок медленно, но довольно ощутимо понижался, и локтей через тридцать касался воды. Дальше пройти было невозможно. Шест до дна не доставал. В воду опустили веревку с привязанным к ней камнем. Майлдаф принялся травить моток. Камень достиг дна довольно скоро.

— Шесть с половиной локтей! — провозгласил горец. — Не мало!

— Для подземных колодцев это выглядит обычно, даже мелковато, — не удивился Евсевий. — В Ванахейме есть бухта, где прилив достигает десяти локтей. Я был там.

— Я бы тоже не отказался там побывать. Прямо сейчас, — вздохнул Майлдаф.

На море стоял полный штиль. Зеркальная зеленовато-голубая поверхность воды едва-едва лениво колыхалась, и чистейшие голубые небеса любовались своей высокой непорочной лазурью в этом гигантском зеркале. Первые золотисто-розовые лучи встающего над восточным горизонтом светила нежно и ласково гладили омытый ночной благовонною тьмою мир.

Поднявшийся в этот рассветный час над океаном некто мог бы видеть, что на многие лиги окрест ничто не нарушает первозданной гармонии небес и вод, и лишь в центре этой воображаемой окружности находится — малой щепкой — чудом попавший сюда маленький ял, где, устав от борения с незнающей милости стихией, спали, разметавшись, трое мужчин. Четвертый — в грубой серо-коричневой хламиде, перепоясанной тем не менее черной кожи с серебром поясом, с массивной серебряной цепью на шее с амулетом в виде крылатого солнца, седой, стриженный коротко, но однако ж с налобной лентою, гладко выбритый, круглолицый, с проницательными, слегка удлиненными глазами, нешироким немного горбатым острым носом — положив на колени резной дубовый посох, сидел смиренно, дожидаясь, пока проснутся первые трое.

Солнце быстро поднималось над горизонтом, и вскоре лучи его не только светили, но и весьма ощутимо грели. Разумеется, все трое, пережившие ураган, вымокли до нитки, но столь велика была их усталость, что ночной холод не мог пробудить их ото сна. На солнце их влажная одежда стала быстро высыхать, что явно понравилось сидящему. Он бы с радостью укрыл всех троих чем-нибудь сухим и теплым, но — увы! — все, что было у них пригодного с собою, также безнадежно промокло. Заботливый жрец прежде всего извлек из походных мешков самые необходимые для просушки вещи и как мог разложил их в небольшой лодке.