Шум боя удалялся, и новая страна, куда они проникли, потеряв половину людей, открывалась перед ними. Знакомый волчий вой был первым мирным звуком, приветствовавшим их появление.

Три дня кожаный челн Ллейра и Ойсина шел, ведомый гигантским селиороном, на полуночный восход, и K°нан снова видел, как огромен и многолик Океан. Сначала они благополучно пересилили шторм. Ойсин и вправду на редкость умело управлял суденышком, но парус потом все же пришлось убрать. Носовую часть лодки успели затянуть кожаной крышей, прежде чем хлынул ливень.

Конану случалось оказаться в бурном море в ненастье на маленькой лодке, но вот в кожаном челне он проходил такое испытание впервые. Черные валы в семь локтей высотой поднимались по курсу лодки и гнались эа ней по пятам, вздымаясь за кормой, но ни разу не допустил Ойсин ошибки, подставив челн к волне бортом. После, когда Ойсин устал, его сменил Ллейр, а когда устал и он, к рулю сел Конан. Бурная ночь миновала, и розовой полосой загорелся наутро восход. Ураган улетел на запад, и хоть ветер был еще яр и свеж, небо светилось лазурью. Вновь поднялась впереди гребнистая спина селиорона, и путь их продолжился.

Вскоре увидел король Конан, как морские звери и птицы небесные сопутствуют им, направляясь к полуночному закату, и понял, что не обманулись в ожиданиях своих Ойсин и Ллейр и что попал их челн в иные моря, нежели те, что знал Конан прежде. Ибо море сделалось не серым, подобно свинцу, но винноцветным, как свойственно водам юга. И дивные животные являлись к поверхности: о существовании многих не подозревал король Конан. И другие чуда морские — дельфины, и меч-рыба, и кальмары, и великие рыбы, и морские кони, и иные — сопровождали челн в течение этого дня и еще трех, пока не явились им с полуночного заката берега Касситерид.

Все это время вели они беседы о давних годах, кои были памятны Ллейру и Ойсину, и о временах нынешних немало поведал им король Конан, но утаил, зачем оказался в море, сказав, что лишь плыл в Мессантию, получив приглашение от короля аргосского Мило.

Касситериды возникли на горизонте на четвертый день плавания, к полудню. Ветер дул попутный, и челн быстро шел курсом на северо-запад. Море, вовсе не похожее на суровые воды у берегов Ванахейма, играло волнами цвета молодого виноградного вина — еще сизо-зеленоватого, не приобретшего утонченности и строгости рубина от многолетней выдержки. Воздух уже за несколько лиг от островов звенел от птичьего гомона. В волнах резвились дельфины, стремительно неслись на небольшой глубине или прямо по поверхности, словно скользя, причудливые птицы с длинными крепкими клювами, использующие крылья как плавники, но не умеющие летать. Они казались жирными и неуклюжими, но в воде перемещались с ловкостью, не уступающей дельфиньей. Солнце стояло в зените, играя ярко-желтыми лучами, и ничто не предвещало событий, ради коих прибыли сюда — случайно или по доброй воле — трое мужчин на кожаной лодке.

Но сами острова, в противоположность радостному, полному жизни морю, выглядели сурово, будто древние развалины в зеленом весеннем лесу. По сути, так оно и было. Касситериды медленно и неуклонно погружались в океан. Волны размывали песчаные их берега и незаметно подтачивали гранитные скальные твердыни. От некогда обширного архипелага ныне остался большой низкий остров, являвший собой гряду холмов, заросших темным сосняком, и мелкое озеро, этими холмами окруженное. Собственно, озеро и занимало большую часть поверхности острова, а холмы служили ему лишь обрамлением.

Кроме этого острова рядом располагались шесть гораздо более мелких островков, также являвших собой лесистые холмы и дюны, и целая россыпь скал и рифов, поднимающихся над поверхностью с обширной рыбной банки, еще не ушедшей глубоко в пучину.

Это хорошо, что ветер попутный, — рассуждал Ойсин, снова восседавший на корме, время от времени поправляя руль загорелой рукой, перевитой тугими веревками мускулов и окольцованной серебряным браслетом старинной работы. — Успеем войти в протоку, что отделяет озеро от океана. Когда настанет отлив, да еще такой, как сегодня, берег обнажится, а тащить лодку через перешеек у меня большой охоты нет.

А краген? Он как проникнет в озеро? — Ллейр спрашивал специально, чтобы Ойсин говорил дальше. И он, и Конан уже знали все возможные подробности предстоящего им, но таковы были обычаи: рассказчику надлежало время от времени задавать вопросы, чтобы он вел свое повествование от вехи к вехе. Все прекрасно знали, что последует дальше, но слушали с удовольствием. В устах хорошего рассказчика старое предание всегда звучало свежо.

Он проникнет в озеро сухим путем, ибо способен ползти по суше, перебирая своими клешнями и щупальцами, Все живое, что есть на острове, в это время прячется и затихает, хотя на земле он вовсе не быстр и не способен вести охоту. Но черной волей своей угнетает всякую тварь и вселяет беспричинное беспокойство и уныние во всякое сердце.

— И в сердце человека? — не унимался Ллейр.

— Как и всякого живого существа, — важно подтвердил Ойсин. — И немалой стойкостью воли должен обладать человек, который посмеет выйти на поединок с чудовищем, ибо поддаться его чарам значит потерпеть поражение, еще не приступив к схватке.

— А как же одолеть чудовище? Ведь силою он много превосходит величайших из тварей, ходящих по суше, и даже исполинские эйсы избегают встречи с ним в темных глубинах, — продолжал расспрашивать рыжеволосый Ллейр.

— Так и есть, — кивал Ойсин, блестя на солнце гладко бритой головой, лишь на висках его серебрилась благородная седина. — Но, влекомый видом луны, лежит он на мелководье либо и вовсе выползает на сушу, и там много теряет в проворстве, хоть и не убывает черная сила его, и горе тому, кого захватят его клешни и щупы. Искусный же воин прежде всего лишил бы крагена зрения, ибо огромные его глаза преисполнены ненависти и злобы, и не только зрит он ими все происходящее, но и вселяет смущение в сердце противника своего. После же следует отсекать мечом один эа одним щупы его, подобные гигантским змеям, и тут надо явить изрядные доблесть и ловкость. Огня чудовище не страшится, но и защиты от него не имеет, посему и горящий факел может послужить оружием умелому воину. Также следует затем отсечь крагену гигантские его клешни, ибо пока есть при нем хотя и одна из двух, невозможно подступить к нему вплотную. И тогда лишь, пробив крепкий панцирь его, на что способна лишь могучая рука великого мужа, можно поразить крагена в самое сердце и прервать тем его злодеяния.

— Да, непросто совершить такое, — согласился Конан. Рассказ закончился, и теперь можно было просто поговорить. — Однажды в пустыне мне пришлось схватиться с подобной тварью. Она более напоминала червя, но ее можно было назвать и песчаным спрутом. Было это так…

Конан начал свою повесть — о караванных тропах Турана, зуагирах и песчаном равахе. Киммериец уже рассказывал это, но впопыхах и не очень подробно, так что теперь уже ему задавали вопросы Ллейр и Ойсин, а он со значением отвечал, продолжая вить нитку рассказа. Остров меж тем приближался.

Огромное красное солнце медленно опускалось в густые желто-зеленые тростники. Две гигантские исхлестанные ветром скалы, издали видимые как длинные и тонкие, словно неровные столбы, служили ему воротами для ухода в подземный мир. Немногочисленные в этот час птицы с прощальными кликами солнцу кружили над озером, собираясь устроиться поудобнее на камнях и кочках.

Над зарастающим озером поднимались холодные сизые туманы. Звуки в их мареве глохли, затихали. Силуэт большой птицы показался над травой.

— Вид замечателен, — молвил Ллейр, любуясь редким зрелищем заката. — Так ли было все и двадцать лет назад? — обратился он к Ойсину.

В отличие от спутников, Ойсин уже посещал Касситериды.

— Почти так, — отозвался жрец. — Только озеро еще больше заросло.