Сумерки надвинулись, как и всегда здесь, быстро.

— Главное — не проспать отлив, — беспокоился Евсевий.

— А как мы его определим? — поинтересовался Конти.

— Очень просто, ваше высочество, — ухмыльнулся Сотти. — Если верить надписям на камне, вода просто перестанет течь, и мы сможем пройти в пещеру до самых ворот.

Принц был сконфужен, но не обиделся.

Слова Евсевия о возможности проспать отлив были восприняты поначалу с улыбкой, но реальность подтвердила его дневное беспокойство.

Все было приготовлено: дерево для факелов нарублено, копченое мясо — насколько это удалось сделать за один день — заготовлено, рыболовные снасти — кто знает, вдруг придется ловить рыбу в непроглядном мраке подземных вод — проверены. Оставалось только развести костер и дожидаться вожделенного часа. Во избежание вчерашней трагедии никто не отправился на другой берег. Один только неутомимый Полагмар, который с каждым новым днем, проведенным в лесу, только набирался сил, остался вторую ночь бодрствовать, бродя вокруг да около стоянки, временами призраком возникая из тьмы.

Постепенно и без того неспешный разговор сошел и вовсе на нет. Альфонсо, лежавший в лодке и просто рассматривавший звезды, первым начал тихонько похрапывать. Потом стал клевать носом принц Конти, внимавший бесконечным сагам далекой Темры. Конти уже утвердился в решении посетить данную область, если договор будет подписан, и теперь Майлдаф нашел в лице принца благодарного слушателя. Увидев, что принц засыпает, Майлдаф прервал речи и принялся наблюдать эа водами ручья. Тем временем Евсевий, при свете пламени царапавший что-то на коре, отложил наконец свой стилос и удобно устроился близ огня, зарывшись в небольшой стожок надерганной самолично травы. Затем месьор Сотти, ведший неторопливую беседу с аквилонцем, принял сходное с Евсевием решение.

Мегисту сидел, скрестив поджатые ноги, раскачивался и мычал под нос какие-то песнопения своей жаркой родины, но затих и он. Голова кушита поникла, и он так и заснул, сидя.

С удивлением Майлдаф обнаружил, что клонит в сон и его. Он пытался бороться с дремотой, но глаза слипались, ручей умиротворенно шелестел и тихо мерцал белыми звездами в черной блестящей глубине. Утешало только, что где-то рядом, в десяти локтях, не далее, продолжал свое неусыпное бдение барон.

Бриан совсем было устроился спать, положив подбородок на колени, как собака кладет морду на лапы. Но тут мысль о собаке зацепила и потащила за собой воспоминание о волках, размышления о том, что поделывают ныне серые на вольных предгорных холмах — здесь и на земле Гвинид, куда они повернули, когда путники достигли границы с дионтами, и как они спят. Эта идея пришлась Бриану по душе. Вот верный способ избежать опасности упустить нужный момент! Надо просто спать, как это делает волк!

А Майлдаф умел спать по-волчьи. Он не раз наблюдал сам, да и опытные охотники из клана Майлдафов рассказывали ему, как спит волк. Волк никогда не растягивался, не заваливался на бок и тем более не перекатывался на спину во время сна, подобно дворовой собаке. Волк обязан был следить за волчатами, за окружающей обстановкой, за опасностью. Зверь, подобно тому, как сейчас Бриан, должен был не проспать какой-то известный ему срок. И волк сворачивался в клубок, накрываясь пушистым хвостом, и так проводил во сне некоторое время, не больше фарсинта. Потом серый вставал и потягивался, припадая на вытянутые передние лапы и отклячивая зад, широко — так что глаза лезли на широкий волчий лоб — зевая, обнажая клыки и высовывая длиннющий красный язык.

После этого ритуального действия волк осматривался, принюхивался, крутился несколько раз на месте вокруг своей оси и снова укладывался, сворачиваясь в клубок.

Бриан попробовал подражать волку, и — о чудо! — у него получилось! Сон становился ничуть не менее долгим и освежающим, чем непрерывный, — даже более, а нужное событие не оставалось упущенным. Вот и теперь решил он прибегнуть к той же нехитрой уловке. Барон — бароном, а на стоянке тоже должен был оставаться кто-нибудь бодрствующий.

Ночь тянулась медленно, а отлив все не наступал. Бриан успел уже три раза заснуть и проснуться. Однажды он застал у костра Полагмара. Гандер подкладывал в огонь ветки.

— Все спокойно, — прошептал барон. — Вода пока не убывает.

Это Майлдаф видел и сам. Он потянулся, покрутился по-волчьи и вновь улегся, сжавшись в комок. Во сне он почувствовал, будто кто-то тяжелый, но невидимый опустился ему на грудь и не дает дышать. Бриан силился, но никак не мог проснуться. Но вот минул фарсинт, и неведомые волчьи часы внутри человека сработали безотказно. Горец встряхнулся и открыл глаза. Он не увидел ничего! Какая-то плотная черная масса, действительно крайне затруднявшая дыхание, облепила его. Казалось, к самому мозгу прилепились тысячи хоботков, ощупывающих и обшаривающих самые потаенные уголки сознания, тянущих из человека жизнь. Едва он попытался усилием воли воспротивиться этому, как словно бы бесчисленное множество мелких раскаленных иголок вонзилось в голову, причиняя неистовую боль. Бриан чуть не потерял сознание и едва не задохнулся, потому что неведомая сила зажала нос и сдавила горло, но сумел не уступить этой атаке. Вскочив и подняв руки к лицу, он ощутил, как пальцы погружаются в нечто мягкое, но упругое. Вцепившись в это нечто, горец с силой рванул это в разные стороны.

С трудом, но злобная черная масса поддалась: на свою силу Бриан никогда не жаловался! Он вновь обрел способность видеть. Костер догорал. Полагмара нигде не было. Все остальные спали как убитые.

Горец метнул взгляд на ручей. Вода, жалобно журча, заполняла вырытое ею русло лишь наполовину и продолжала быстро убывать. Вокруг него на траве валялись клочья чего-то темного, живого и опасного. Клочья эти шевелились, копошились и норовили опять собраться вместе.

«Нет уж позвольте…» — подумал Бриан, Он выхватил из костра горящую ветку и ткнул в самый сгусток черноты.

Раздалось шипение и хрип. Черный ком конвульсивно задергался. Огонь некоторое время горел изнутри его, просвечивая какие-то волокна и линии, складывавшиеся в подобие черт какой-то отвратительной маски, но скоро пламя стало угасать, а клубок тьмы опять начал толстеть. Майлдаф споро нагнулся и схватил свой устрашающий клинок, который всегда лежал во время ночевок на привалах рядом с ним, и что было силы рубанул по этому.

Сгусток охнул и почти распался надвое. Что-то вспыхнуло темно-фиолетовым огнем внутри его, и однородная чернота стала на глазах превращаться… в давешнего демона! Вот это был сюрприз! Превращение завершилось в мгновение ока, и перед горцем предстало мертвое тело того же человека-птицы с рассеченной страшным ударом от левого плеча, где крепилось крыло, до правого ребра грудью.

Над черными зубцами елей сверкнул серебряный свет — это всходил месяц, и вид его был именно таким, как изображал рисунок древних паков на стенах красных скал. Словно в ответ на этот первый луч и сегодняшние мысли Майлдафа гдето совсем рядом завыл волк. Бриан никак не мог прийти в себя, чтобы броситься будить товарищей: голова болела, будто ее раскроили напополам. Из-за ствола ближайшей ели выскочил растрепанный барон, весь в хвойных иглах и почему-то в репьях, кои пребывали у благородного дворянина даже в густых и жестких изжелта-белых волосах.

— Беда! — громко зашептал барон. — Какие-то существа идут на нас со всех сторон! По-моему, они похожи на угольно-черные шары, плывущие по воздуху. А дальше за деревьями мелькает что-то белое, будто кто-то во множестве приближается к нам с факелами! Хорошо, что завыл волк, иначе я бы заснул прямо под корнями ели!

«Да, волки снова нас выручили!» — подумал Майлдаф. Мысль об этих своевольных и независимых серых зверях окончательно привела его в чувства. Барон уже растолкал Евсевия, и теперь аквилонец, кляня себя за беспечность на безукоризненном староаквилонском, тормошил что есть силы упорно не желавшего открыть глаза Конти. Голова тупо ныла, но боль постепенно отступала к вискам и затылку, и мысль работала четко. Майлдаф помог Сотти подняться, поскольку ноги у аргосца замерзли и затекли. Альфонсо будить не пришлось. Как всегда не слишком приветливый, он всмотрелся в черноту леса.