В лица им пахнуло ночной прохладой, засеребрился лунный свет. Мегисту ошибся, солнца они не увидели, но разве это было важно?!

— Потушите огонь! — быстро распорядился Евсевий.

Сотти опустил факел в воду, тот зашипел и погас.

Они оказались на тихой заводи, в которую вливался ручей, степенно выбираясь из-под глинистого обрыва, густо заросшего травами и деревьями, источавшими неистовый аромат. Заводь примыкала к довольно широкой реке с небыстрым течением. Берега реки, сколь можно было судить по освещенному значительно прибывшим месяцем пейзажу, утопали в пышной растительности.

Они тихо, соблюдая величайшую осторожность, вывели вельбер на речную гладь.

— Погодите! — шепнул Евсевий. Он зачерпнул воду ладонями, понюхал, даже глотнул немного и облегченно вздохнул, называя имя реки:

— Черная!

Тарантийский королевский дворец гудел, как растревоженный улей. Правда, если взглянуть на некоторых его обитателей, то более точным сравнением была бы яма с гадюками. Если быть еще точнее, то не все, кто должен был знать о происшедшем, знали о нем, а еще больше было тех, кто ничего не должен был знать, но что-то слышал и теперь дал волю языку. Впрочем, это был вечный недостаток всех дворцов и даже тайных обителей.

Дело было вот в чем. В один день помощник начальника одной из королевских служб, месьора Тэн И, месьор Кангюй получил разом три важнейших донесения, и все как одно донельзя огорчительные.

Король Конан отбыл с многочисленной свитой и провожатыми подписывать тройственный договор между Зингарой, Аргосом и Аквилонией о разделе влияния на Закатном океане. Точнее, не о разделе, а об объединении означенных сфер.

Первые вести из Кордавы были добрые: с шумом и помпой, при небывалом стечении знатнейших и богатейших фамилий, Конан и Фердруго поставили подписи под договором меж Кордавой и Тарантией.

После грандиозного бала и приема в торжественной обстановке в прекрасную погоду все погрузились на корабли и отплыли курсом на Мессантию, где уже ждал Мило с двумя оставшимися частями договора. Тарантия уже готовилась встречать победителя, как вдруг…

Как вдруг сегодня утром на взмыленных конях явились гонцы из Мессантии. Донесения были скреплены личными печатями канцлера Публио и Троцеро, а также королей Фердруго и Мило. Эскадру в пути у берегов Зингары настиг ужасающий шторм.

Корабли разметало по океану, и многие еще не нашлись, но король Фердруго, милостью Митры, прибыл к месту назначения одним из первых. Вскоре добралось до Аргоса и судно с Публио и Троцеро. Не было только лучшего нефа Зингары — «Полночной звезды», а с ним и короля Конана. Монархи Зингары и Аргоса растерялись настолько, что даже подписали договор друг с другом, а теперь ломали голову, правильно ли они поступили: во-первых, Конан еще не приехал, значит, не слишком устраивающий обе стороны злополучный договор можно было и не подписывать. Во-вторых, Конан, опять-таки, еще не вернулся и мог быть очень недоволен, вернувшись, что подписание произошло без него.

Если говорить честно, Кангюй не понимал, что от него хотят.

Искать Конана в океане было прямой обязанностью союзников. При всем желании отправить на Океан флот из Тарантии он не мог, за отсутствием такового.

Предъявить гонцам живого и невредимого монарха было также не в силах Кангюя. Рассудительный гирканец попросил послов задержаться на денек, чтобы обдумать положение и принять меры, и, как оказалось, поступил мудро.

Все это было крайне не вовремя. Дело в том, что седмицей ранее, также поутру, обнаружилась пропажа. Исчезла жена находящегося все на той же «Полночной звезде» королевского поверенного Хорсы, графиня Этайн. Это было и вовсе сумасшедшее похищение. По всей вероятности, молодую женщину украли ночью, при этом через окно, запертое дубовыми ставнями. Окно находилось в двадцати локтях над землей в совершенно глухой внизу и почти гладкой стене, к тому же доступ к этому окну был только из внутреннего дворцового сада.

Впрочем, когда Кангюй лично осмотрел место происшествия, он обратил внимание не на зареванную служанку и не на герцога Аркадиуса, последним видевшего, как графиня покидала бал, а на книгу, упавшую на пол близ ложа, — сочинения Саллюстия Меранского о Закатном океане. Примечательным было не наличие книги — графиня Этайн по заслугам слыла женщиной умной и просвещенной, но глава, где она остановилась, — описание Шема, а точнее, Саббатеи и культа Золото- го Павлина.

Прошедший кхитайскую, туранскую и степную школы разведки и слежки, Кангюй считал, что равных им нет, и ошибся: адепты Золотого Павлина превосходили всех. У них был единственный недостаток, по которому можно было точно определить преступника: абсолютное совершенство разработанного плана и совершенное безразличие к сокрытию следов содеянного.

Приверженцы Золотого Павлина не опасались поимки: они работали не из выгоды, а за идею. Все деньги, даже когда саббатейцев использовали как наемников, шли секте.

Кангюй выглянул в окно: бегство вора через дверь вместе с жертвой он отверг напрочь. Поклонники Золотого Павлина никогда не шли напролом.

Под оконным проемом в довольно прочной каменной стене глубоко засел арбалетный болт, более напоминающий гарпун. От него к противоположной стене — а это было сорок локтей! — тянулся тонкий и на диво прочный трос.

Кангюй не стал доискиваться тех, кто потворствовал краже во дворце. Это было бесполезно. Саббатейцы действовали в одиночку либо только со своими. Привели собак. Те взяли след, который, как и следовало ожидать, привел к Хороту, на пристань.

Опытные ищейки, разумеется, нашли и тех, кто видел, как ночью отчаливала барка, и тех, кто видел, как она причаливала… По берегу пустили конную погоню, да было поздно. За ночь похитители сменили три судна, повернули в один из левых притоков реки и пересели на лошадей в одной глухой деревушке близ лесных массивов. Пока все это выясняли, пока искали след, они успели уйти за границу Офира.

Разумеется, Кангюй поднял на ноги тайных агентов в Офире, Кофе, Аргосе и Шеме. Зачем произошло похищение, было ясно, но где искать графиню?

На всякий случай направили депешу Мораддину, чтобы тот посодействовал по старой дружбе, хотя Немедии пользы в подписании договора не было, скорее один вред. Но на поиски нужно было время и время, а его не было…

Впрочем, нежданный визит аргосских гонцов не стал единственным в этот день. Сразу после полудня во дворец ворвалась кавалькада всадников на лошадях не менее взмыленных, чем лошади аргосских посланников. Каково же было удивление Кангюя, когда он услышал во дворе знакомый голос:

— Уважаемые, будьте столь любезны. Не соблаговолите ли вы сопроводить в конюшню этих измученных животных, поскольку мы едва их не загнали насмерть, что было бы превеликой жалости достойно, ибо торопились мы преизрядно.

Кангюй не знал, понял ли что-либо конюх, но он сам понял самое важное: это, как снег на голову, свалился пропавший вместе с «Полночной звездой» Хранитель Архива Путевых Карт Аквилонии — Евсевий, близкий друг короля.

— Месьор Евсевий! — Невысокий Кангюй в кожаных остроносых сапогах, шароварах и халате, смуглый, с узкими раскосыми глазами и мелкими острыми чертами лица степняка, выкатился по ступеням во двор. — Где месьор Конан?

— Вот за этим мы сюда и прибыли, почтеннейший! — С коня спрыгивал еще один друг короля — торговец шерстью из северной провинции — Темры — Бриан Майлдаф.

— Нет ли каких-либо вестей о Его Величестве из Аргоса или Зингары, любезный Кангюй? — осведомился Евсевий, которого столь непривычно было видеть небритым в течение, по меньшей мере, трех дней. Белая хламида его стала серой от дорожной пыли.

— Есть, но не весьма радостные, хотя и не безнадежные, да хранит короля Эрлик, — начал Кангюй. А после, уже прямо в терме, куда отправились все, включая послов и самого Кангюя, они поведали друг другу об известных им событиях. Гирканец не утаил и печальное известие о пропаже Этайн, что крайне опечалило Евсевия. Майлдаф сказал: «Прекрасную Этайн заточили в скверный сид? Тому, кто это сделал, скоро споет банши, пусть даже я не продам в Туран последнюю партию шерсти!»