Вечером у братьев Замараевых был такой разговор:

Ж е н я. Опять ты рылся у меня на столе! Сколько раз было сказано: прекратить эти раскопки. Вот так!

В о л о д я. Кто рылся? Думаешь, если я маленький, можно меня обижать? Да? Очень нужны мне твои книжки-картинки!

Ж е н я. Ну, ну! Я тебе слово — ты мне сто! Пушкин рылся. Александр Сергеевич… А между прочим, там, на столе, есть газета с интересной заметкой. На, прочти.

В о л о д я (быстро бормочет), «…ученик Сергей… блестящие предметы… рукоятки мечей… наконечники копий… изваяние бога Перуна из золота…» Здорово!

Ж е н я. Так ты бы прочитал. А то пробормотал несколько слов. Самое главное пропустил, ничего не понял. Ну почему ты, Володя, такой легкомысленный? Ведь в пятом классе уже. Пора бы поумнеть.

В о л о д я. А бог Перун — он большой? Как человек или больше?

Ж е н я. Не задавай глупых вопросов! Бог — это же выдумка, миф. Ты спрашиваешь меня сейчас вроде того, как в одной стенгазете написали: «В парке поставлена статуя ангела в натуральную величину».

В о л о д я. Понятно, понятно, можешь не объяснять. А всё-таки, ну, скажем, по историческим данным, по материалам — какой он был, этот языческий Перун? А?

Ж е н я. По историческим данным ещё неясно, было ли вообще это изваяние и где его утопили.

В о л о д я. Значит, утопили, а не закопали? Так?

Ж е н я. Вот так. И хватит. Точка. Мне заниматься надо и некогда с тобой лясы точить. Понял?..

В тот день Володя решил, что его путь в будущее — полёт на космическом корабле — проходит через далёкое прошлое. Мечтая, Володя так бывал увлечён, что ему начинало казаться: так оно есть на самом деле, так безусловно будет.

«Значит, надо, — говорил он себе, — прежде всего найти изваяние Перуна и сообщить об этом в музей. А там всё пойдёт как по маслу. Нашёл Перуна! Герой! Пусть потом откажут герою, как мне отказали. Не выйдет!»

Сама по себе мечта о поисках языческого бога была заманчива.

Володя жил в мечтах иногда самых фантастических. Но поиски и находка Перуна (мечтая, Володя никогда не сомневался в благополучном исходе) привлекали Володю и захватывали его и потому ещё, что удача в этом деле была бы, конечно же, подвигом. А совершить подвиг было его главной и давнишней мечтой.

На этот раз Володя, правда, чуть усомнился. «А выйдет ли»? — спросил Володю голос сомнения. Но он быстро заглушил этот голос: «Выйдет, всё выйдет!» И вот уже Володя представляет себе, как он спускается в котлован, где работают археологи. В руках у него увеличительное стекло. Володя просеивает сквозь сито землю и внимательно рассматривает каждую частицу, которая остаётся на тонкой сетке. Камушек. Кусочек заржавленного железа… Кремнёвый наконечник стрелы. Блестящая пылинка. Спокойно, Володя, спокойно! Володя опускается на колени и деревянной лопаточкой осторожно разгребает землю. Глубже, ещё глубже… Ура! Нашёл!..

Каждую свободную минуту Володя предавался своей мечте, и она росла и ширилась — появлялись всё новые и новые подробности.

Мечта о поисках Перуна так захватила Володино воображение, что планы о полёте в космос отошли как бы на второй план. Точнее, они получили какое-то подчинённое значение. И всё-таки Володя отправился на Выставку достижений народного хозяйства, чтобы ещё раз как следует осмотреть кабину космонавта в заветном космическом корабле. Отправляясь на выставку, Володя думал о Перуне. Ведь первой частью его плана были поиски этой языческой статуи. И в этом Володином плане не хватало одного только звена, притом первого: как попасть в Новгород, где в илистом дне Волхова или Ильменя лежит изваяние Перуна?

Вот что было написано в тетради, которую Володя передал Косте Сахарову:

(Хотя, по правде говоря, вскрывать-то там было нечего: тетрадь не была в конверте и сургучные печати её не запечатали.)

(Тут приводилась полностью известная нам уже заметка.)

Дальше было написано крупным, энергичным почерком:

Итак, Костя Сахаров, перечитав в поезде приказ Володи Замараева, писал ему донесение в четвёртом часу ночи. Неожиданно вышедший в коридор вагона Борис Сергиенко чуть было не помешал мальчику, но, к счастью, пассажир оказался не любопытным и ушёл к себе в купе так же быстро, как появился.

А Костя тем временем, поправив привычным жестом очки на переносице, выводил букву за буквой, стараясь писать чётко и не делать ошибок. Добиться чёткости и безошибочности было очень трудно: столик дёргался из стороны в сторону, а Костя волновался.

Костя перечитал написанное, подумал и приписал:

Вагон качнуло, и голова Кости склонилась к столику. Так бы и опустить её на руки и заснуть. Как же ему хотелось спать! Думаете, так просто было проснуться в три часа ночи? До этого он просыпался раз пять, прислушивался, спит ли мама, смотрел на часы. Приказывал себе снова проснуться и засыпал…

Костя вложил донесение в конверт, надписал адрес и, шатаясь, пошёл в купе. Шатался, конечно, вагон, как это бывает, когда поезд идёт на большой скорости, но и Костю пошатывало, оттого что очень уж ему хотелось спать.

Написав донесение, он так крепко уснул, что мама с трудом добудилась его, когда прибыли в Новгород. И получилось так, что Сахаровы вышли из вагона последними. А ведь Борис Сергиенко одним из первых вышел на перрон, высматривая мальчонку, с которым встретился ночью. Очень уж ему хотелось поближе его посмотреть и, может быть, разгадать тайну.

Но вот все пассажиры сошли, а никакого мальчика не было.

«Проглядел, наверно», — подумал Борис и пошёл к выходу в город.

А Костя с мамой вышли из вагона через пять минут, когда на перроне уже никого не было.

Кто хоть раз побывал в Новгороде, обязательно потянется к этому городу вновь и вновь. Становится потребностью видеть этот город, где на золотом куполе Софии, отражаясь, плывут облака, где в предзакатные часы розовеют белые стены Юрьева монастыря, и когда видишь всё это, кажется, что героическая история нашей страны, которая прошла, отшумела, отгремела, отзвенела мечами, здесь, в Новгороде, не исчезла: вот она!

В Новгород приезжают люди с ящиками, на которых видишь следы красок. Под мышкой они несут матерчатый складной стульчик. Увидев тёмный и мрачный Волхов, строгие очертания церквей, крепостей и шапки-шлемы башен, — художникам видится и то, что было здесь сто… двести… пятьсот и тысячу лет тому назад: каменные дома с маленькими слюдяными оконцами и стенами крепкобокими, воротами тяжёлыми — тараном не возьмёшь. И люди в шапках рваных и лаптях стоптанных. И нищие — их было в Новгороде видимо-невидимо — слепые, одноногие, однорукие, скрюченные, горбатые… И комнатушки в поповских и барских домах с вечными сумраком, мышами и богатыми иконостасами, с обитыми железом сундуками и высокими от подушек и одеял кроватями.

За стариной, сохранившейся здесь больше, чем в других местах, приезжали художники и археологи, историки и реставраторы, приезжали — таких было больше — просто туристы и экскурсанты…

Люди, сошедшие с поезда вместе с Борисом, заторопились к автобусу, к стоянке такси. А он поправил лямки небольшого рюкзака, переложил из руки в руку потёртый школьный портфель и пошёл прямой улицей от вокзала в город.