Свое продвижение по Передней Азии греки совершали как по большим, государственным, так и по проселочным дорогам. Из сочинений Геродота и Ктесия хорошо известно, что большие дороги персидского царства были весьма благоустроены. На них имелись станции, расстояния между которыми измерялись парасангами, что означало либо точно установленную меру длины, либо, как склонны думать современные иранисты, условную величину, определяемую количеством времени, потребным для прохождения этого расстояния. В "Анабасисе" постоянно приводятся точные данные о количестве пройденных за день парасангов. Но если последовательно проследить эти указания на протяжении всего повествования, то оказывается, что парасанги упоминаются только на тех отрезках пути, где войско двигалось по большим дорогам и где, следовательно, Ксенофонт имел возможность получать на местах точные цифры. Так, почти весь путь от Сард до Кунаксы пройден был по государственным, дорогам, и Ксенофонт в этой части своего труда отмечает парасанги с неизменной аккуратностью, с одним, однако, исключением. Когда войско вторгается в Киликию с севера, оно уклоняется от большой дороги и проходит через тесное и длинное горное ущелье, по узкому и крутому пути. На этом переходе упоминаний о парасангах нет, но как только войско спускается в плодородную долину Киликии, парасанги вновь начинают мелькать на страницах "Анабасиса".

При отступлении из-под Вавилона эллины идут сперва по богатой и густонаселенной области Месопотамии, и Ксенофонт продолжает отсчитывать парасанги, правда не с прежней аккуратностью, что легко объяснимо напряженностью обстановки и ночными переходами. Но вот эллины подходят к области независимых кардухов (Западный Курдистан), куда не отваживается проникать персидское войско. В течение 7 дней греки пробиваются через горную и труднопроходимую местность, и на протяжении этих 7 дней парасанги не упоминаются ни разу.

К северу от страны кардухов находилась Армения, управляемая персидским сатрапом. При переходе через пограничную реку греки увидели перед собой, как говорит Ксенофонт, "…единственную, повидимому, искусственную дорогу…", по которой и направилось эллинское войско, причем Ксенофонт вновь возвращается здесь к измерению пути парасангами, допуская, впрочем, значительные пропуски, вызванные тяжелыми условиями похода, совершаемого частично по глубокому снегу. Так измеряется путь во время длительных блужданий эллинского войска между Арменией и Трапезунтом. Но по прибытии в этот город парасанги совсем исчезают со страниц "Анабасиса", и при описании дальнейшего пути Ксенофонт, желая дать читателю представление о пройденных расстояниях, прибегает к обычному у греков приему измерения пути часами или, приближенно, стадиями. Причина этой перемены выясняется из текста самого "Анабасиса". Южный берег Черного моря, вдоль которого направилось греческое войско из Трапезунта, в то время был фактически независим от персидского управления, и последнее не было заинтересовано в проведении там удобных путей сообщения. По рассказу Ксенофонта, прибрежная дорога была так плоха, что войско с его обозом не могло бы пройти по ней, если бы он не заставил жителей греческих городов привести ее в порядок. Подобная дорога не могла быть измерена парасангами, и потому их нет и в рассказе Ксенофонта.

Итак, проверка сообщаемых Ксенофонтом сведений о пройденном пути при помощи данных, частично почерпнутых из самого "Анабасиса", раскрывает до известной степени метод работы автора над своим произведением и позволяет утверждать, что Ксенофонт чрезвычайно строго относился к своим обязанностям летописца похода, не разрешая себе, как правило, никаких отступлений от собранного им на местах фактического материала. Впрочем, добросовестность Ксенофонта как историографа похода подтверждается и другими наблюдениями над текстом "Анабасиса". Так, Ксенофонт всегда строго различает виденное собственными глазами от передаваемого "с чужих слов и в последнем случае он обычно указывает источник осведомления. Даже тогда, когда, по примеру своего предшественника Фукидида, Ксенофонт прерывает повествовательную форму изложения иногда весьма пространными и составленными по всем правилам риторики речами, вкладываемыми им в уста действующих лиц, он не скрывает того, что предается здесь свободному творчеству, и часто предпосылает выступлениям ораторов слова: "такой-то сказал примерно то-то".

Таким образом, за "Анабасисом", в том, что касается описания объективной обстановки похода, необходимо признать высокую степень исторической достоверности – вывод, имеющий немаловажное значение для истории древнего мира и, в частности для ранней истории некоторых народов Советского Союза, так как в IV и V книгах разбираемого сочинения содержатся довольно подробные описания племен, обитавших в V в. до н.э. в северо-восточных областях Малой Азии и на южном берегу Черного моря и впоследствии вошедших в состав населения Закавказья. Для истории Закавказья эти страницы "Анабасиса" имеют примерно столь же высокую ценность, как IV книга Геродота для истории юга СССР, "Германия" Тацита для Средней Европы и "Записки" Юлия Цезаря для галльских стран.

Говоря о заметках, которые Ксенофонт составлял на местах, мы никоим образом не желаем создать представления, будто весь "Анабасис" является только литературно обработанным сухим дневником похода. Путевые заметки касались, вероятно, лишь мелких подробностей и цифровых данных. Крупные события и яркие эпизоды не нуждались в немедленном закреплении на табличках или свитках: они и так запомнились Ксенофонту на всю жизнь а в нужный момент воскресли в его памяти с былой силой и свежестью. Ксенофонт сумел воспроизвести их в своем повествовании в целом ряде необычайно наглядных, как бы выхваченных из живой действительности, сценок, искусно вставленных в отчет о наступательном движении войска. И если в композиции вышеупомянутых речей; он показал себя хорошим оратором, знакомым со всеми тонкостями искусства красноречия, то в этих сценках проявился его замечательный талант рассказчика (от которого, кстати сказать, приходил в восторг такой мастер искусства повествования, каким был Проспер Мериме). Простым и ясным языком, изящным и гибким стилем, заслужившим ему прозвание "аттической пчелы", Ксенофонт в немногих словах набрасывает незабываемые по живости и яркости картины, которые прямо переносят нас в конкретную обстановку похода и дают гораздо больше, нежели могли бы дать пространные описания.

И раз завладев вниманием, Ксенофонт уже не отпускает читателя и ведет его за собой до окончания похода. Читатель сам как бы превращается в участника экспедиции, постепенно сживается с греческим войском -- этой своеобразной вольницей, способной как на подвиги, так и на грубые эксцессы, -- вместе с ним переносит все превратности судьбы, и по отзыву Плутарха о битве при Кунаксе в описании Ксенофонта (Сравнительные жизнеописания, Артаксеркс, 9), "…сам чувствует опасность и переживает события прошлого, как живого настоящего".

Пусть Ксенофонт иногда пристрастен, пусть он временами нарочито подбирает факты, стремясь выдвинуть собственные заслуги, – предупрежденный читатель легко в этом разберется и, совершив мысленно поход вглубь Малой Азии вместе с Ксенофонтом, почувствует себя обогащенным не только знаниями, но и надолго запоминающимися впечатлениями. В этой способности приобщать людей иных времен к далекому прошлому сказывается сила художественного дарования Ксенофонта; в этом и причина неувядаемой юности его произведения.