Профессор Рошаль пришел к выводу, что заложникам прежде всего необходимы успокоительные средства, что-нибудь снижающие давление и капли для глаз. Больше всего его беспокоило состояние удерживаемых в театре детей. Оказалось, что один из них страдает эпилепсией, у другого острый бронхит, а еще у одного воспаление легких. Пока продолжалась трагедия заложников, Рошаль много раз приходил в театр, приносил лекарства.

Уже в ходе своего первого посещения он устроил в туалете на третьем этаже процедурный кабинет; счел это наиболее подходящим местом, поскольку там была вода.

Сначала одному из заложников, молодому парню, перевязал рану на предплечье. Наверное, во время стрельбы пуля разбила лампочку и кусочек стекла поранил сидящего на балконе парня. Потом перевязал ладонь чеченцу и ногу другому раненому террористу, которого задела пуля снайпера во время побега двух заложниц, случившегося именно тогда, когда Рошаль впервые пришел в театр. Ему ассистировала Фатима, врач с балкона.

Когда Рошаля спросили, что он испытывал, когда помогал террористам, он очень коротко ответил:

- Я прежде всего врач и вначале должен вылечить пациента, а потом пусть его судят.

Несмотря на первое недоверие, террористы вскоре стали проявлять к нему симпатию. К сожалению, побег двух заложниц чуть не окончился для доктора трагически. Террористы решили, что он подосланный агент спецслужб, и не хотели его выпускать. Непоколебимое спокойствие доктора, однако, заставило их вскоре опять поверить ему, свидетельством чему стало освобождение вместе с ним восьмерых детей, все еще остававшихся в театре, несмотря на звучавшие до этого заверения Бараева. По этому поводу Бараев даже поднялся на балкон, а когда объявил об освобождении детей, опять заработал аплодисменты всего зала.

Рошаль, однако, не сомневался, что террористы все это время ему не доверяли. Хоть он входил в театр шесть раз, его каждый раз обыскивали - искали скрытые камеры, проверяли швы пиджака и стетоскоп. Доктор убежден, что, если бы они нашли что-то подозрительное, ни секунды не размышляя, убили бы его. Бараев как-то сказал: «И что из того, что он детский врач, ему мы тоже не верим, они все агенты спецслужб».

Честно говоря, врачи мало чем могли помочь заложникам. Успокоительные и обезболивающие лекарства не отгоняли тяжелых мыслей и парализующего страха смерти. С этим каждому приходилось бороться самостоятельно.

Александр Сталь в своих воспоминаниях в Интернете описывает три чувства, с которыми труднее всего было справиться.

«Во-первых - беспомощность. Мне кажется, я очень реально оценил свои возможности. У меня не было мобильного телефона, значит, я не мог отправлять SMS. Малейшая попытка сопротивления была обречена на провал. Естественно, я без труда мог вырвать пистолет из рук шахидки, а может, и пристрелить двух-трех террористов, но оставшиеся в живых уничтожили бы меня, не позволив воспользоваться минутным превосходством. Причем это стоило бы жизни еще нескольким заложникам. Даже если бы мне кто-нибудь помог и мы обезвредили бы большинство террористов, что, впрочем, представляется абсолютно неправдоподобным, остальные успели бы детонировать заряды взрывчатки. Поэтому я понимал, что, даже пожертвовав жизнью, я не мог бы в этой ситуации ничего сделать, никого спасти. Это мучило больше всего.

Во-вторых - мысль о том, что, возможно, все наши мучения напрасны. Вот мы здесь сейчас страдаем, а через несколько дней все равно погибнем. Но эту мысль удалось отогнать. Достаточно было припомнить, что множество людей уже боролись за жизнь в значительно более безнадежных ситуациях и выжили.

Наконец, в-третьих - ощущение абсолютной безнадежности. И именно это чувство во мне превалировало. Я понимал, что из-за нас никто не станет выводить войска из Чечни. А это значило одно - оставался только штурм. Но как штурмовать здание, нафаршированное бомбами, где в каждом втором ряду сидят шахидки с пластидом, а все боевики держат в руках гранаты? Шансов выжить не было. Наиболее правдоподобным представлялся мне такой вариант - наши объявляют о выводе войск, террористам и заложникам дают коридор до Чечни, мы переходим из театра в автобусы, и в этот момент начинается штурм. В такой ситуации шансы на выживание можно оценить пятьдесят на пятьдесят».

С чувством отчаяния, безнадежности и депрессией люди боролись по-разному. Каждый старался найти что-то, что ему больше всего помогало. И как это обычно бывает в таких ситуациях, реакции людей бывали поразительными.

Васильев, Школьникова и Крылова помогали товарищам по несчастью, при этом боролись с террористами за очередные послабления в пользу заложников - благодаря этому они не думали о своих проблемах, у них просто не было на это времени.

Георгий Васильев пользовался любой возможностью, чтобы поддержать дух заключенных, - в конце концов, это была «его публика».

- Я подошел к Бараеву и говорю: «Может, я скажу людям пару слов, поддержу их морально?» - вспоминает Васильев. - «Ну, говори», - сказал Бараев. Я вышел вперед и говорю: «Может, вам это покажется несерьезным, а может, кому-нибудь поможет, но многие ясновидящие утверждают, что все будет в порядке». Вы бы только видели реакцию людей! Это было потрясающе. Позже многие мне говорили: «Я ни в каких ясновидящих не верю, но на душе полегчало».

Актеры, в свою очередь, постоянно всем напоминали, чтобы люди не теряли билеты, потому что, как только этот кошмар закончится, спектакль обязательно покажут до конца. А поскольку трудно было предвидеть, когда это произойдет, актеры пересказывали соседям продолжение истории Кати Татариновой и Саши Григорьева и даже пробовали ее разыгрывать.

Марк Подлесный рассказывает, что делал все, чтобы успокоить сидящих рядом англичан - Ричарда Лоу, его мать и отца, у которого была серьезная болезнь сердца; впрочем, в какой-то момент его выпустили, о чем я уже упоминал. Марк рассказывал им анекдоты, бурно дискутировал с ними на всевозможные темы, иногда громко и с юмором комментировал то, что происходило в зале, лишь бы иностранцы улыбнулись. Короче говоря, вел себя как хозяин, отвечающий за своих гостей, с которыми, к сожалению, случилось нечто неприятное - попали в руки террористов, да еще как раз на спектакле, в котором он играл. И Марк старался изо всех сил, потому что это были, как он сказал, настоящие иностранцы.

- Иностранцы делятся на несколько категорий, - объясняет Марк. - Есть иностранцы настоящие и такие, которые раньше были гражданами СССР, а иностранцами стали только недавно. Но мы продолжаем говорить на том же языке, воспитывались мы с ними в одинаковых условиях. Так вот им, «не совсем настоящим иностранцам», было легче. Они же живут в странах, где проблемы такие же, если не хуже, чем в России. А мы, россияне, бывшие советские люди, независимо от того, где живем, всегда готовы к тому, что на улице или в метро нас могут толкнуть, стукнуть или устроить скандал. У нас своего рода иммунитет. Настоящий иностранец, приехавший из Германии или Англии, где жизнь более цивилизованна и безопасна, не имеет «российской закалки», и там, в зале, было видно, как сильно они все происходящее переживают. Наши люди, россияне, тоже были измучены, но для них акция террористов была как кино.

Марк Подлесный тоже боялся, но прятал страх глубоко в себе, не хотел его показывать, старался о нем забыть. То, что творилось в начале теракта - выстрелы, разбитые лампы, - было для Марка ужасным, ведь это был в каком-то смысле его театр. Он был для него как дом родной, а тут какие-то террористы разбивают усилители и ломают декорации. Это волновало до глубины души и повергало в ужас. Но молодому актеру удалось преодолеть страх. Раз ничего сделать не можешь, значит, надо успокоиться. Все кончится хорошо, сказал себе Марк Подлесный. Но больше всего его поддерживало то, что он не один, вокруг сотни других заложников. Иногда ему казалось, что он прекрасно укрыт и никто его не видит. До момента, когда в пятницу, во второй половине дня, террористы не указали на него и одного из его коллег, Андрея Суботина, и вывели их в коридор. Они должны были принести с первого этажа доставленные туда коробки с соком и едой.