Побег через внутренний дворик исключался. Они отказались от этого пути, так как поняли, что он их на свободу не приведет. Дворик прекрасно просматривался из окон театра, и, стоило им только высунуться, чеченские часовые тут же бы их заметили.

Рузаев и еще несколько человек рассказали мне услышанную от кого-то историю о том, что именно так один человек погиб, а другой был ранен; оба, вероятно, бойцы спецподразделений. По этим не подтвержденным данным спецназовцы пытались пробраться со стороны улицы Мельникова через дворик к дверям в углу здания, в глубине двора. Наверное, это было в то время, когда десантники постепенно овладевали теми помещениями Дома культуры, которые не контролировались террористами. Оказалось, однако, что террористы поставили часового на втором этаже у дверей в кабинет директора - идеальное место, с которого весь внутренний двор был виден как на ладони. Поэтому попытка проникновения внутрь театра окончилась трагически. Эта информация, правда, никогда не была подтверждена официально, - по сообщениям властей, во время осады театра никто из милиционеров и бойцов спецназа не погиб.

Рузаев с помощником вернулись в зону «Б», устроили себе небольшую, бесхитростную лежанку на трубах. Как настоящие бомжи. Оставалось только ждать.

Через несколько часов после того, как террористы захватили театр, в кулинарном ПТУ № 190, расположенном буквально в ста метрах от Дома культуры, власти организовали центр помощи родственникам заложников. Именно в этом профучилище работала и работает по сегодняшний день Виктория Кругликова. Центр разместили в спортзале, где кроме занятий физкультуры иногда проходили свадьбы. Как раз в этом зале два месяца назад состоялась свадьба Данилы Чернецова.

В центре дежурили врачи и психологи, можно было перекусить, было горячее питание, кофе и чай, но практически никого это не интересовало.

- Никто и не думал о еде, - рассказывает Валентина Храмцова, жена трубача из оркестра мюзикла. - Оксана, жена Саши, моя невестка, один раз заставила нас что-нибудь съесть, но это потому, что у Александра проблемы с желудком, язвенная болезнь. Есть не хотелось. Все время кофе и кофе.

Кто мог старался заходить в центр, который родственники заложников до сих пор называют штабом, но ненадолго. Просто спросить, нет ли новостей, или посмотреть телевизионные репортажи.

- Там было страшно. Плач, истерика, невозможно находиться в такой атмосфере, - вспоминает Валентина Храмцова. - Тут своя боль, а там еще чувствуешь и страдания других. И с каждой минутой все нарастало. Мы пропускали через себя боль каждого, кто там находился. И это несмотря на собственные страдания. Долго там сидеть было просто невыносимо. Но пока мы были там, эти люди становились нам близкими, как родственники. Мы успокаивали и старались поддерживать друг друга, но толку было мало. Тяжелее всего было смотреть на женщин, у которых в театре были в плену маленькие дети.

Нелегко видеть отчаявшихся людей, когда сам переживаешь трагедию. Психологи утверждают, что если собрать в одном месте много людей, переживших одинаковую драму, например смерть близких в авиакатастрофе, то бесконечное страдание, который каждый из них видит вокруг, усиливает его собственную боль. Начинает действовать обратная связь. Истерика нарастает с каждой секундой.

- В штабе были две категории родственников, - вспоминает Ирина Храмцова, дочь Федора. - Одни были в глубоком отчаянии, они просто сидели там, и их то и дело приходилось приводить в сознание, а другие пробовали что-то делать, чтобы только забыться. Мы были то в одной, то в другой группе. Переходили из одного состояния в другое.

Близкие Федора Храмцова чаще всего все-таки сидели в машинах, припаркованных возле заправочной станции на углу улицы Мельникова и Волгоградского проспекта, и редко появлялись в штабе. Их история - яркий, можно сказать, типичный пример судьбы семей заложников.

О захвате театра они узнали из вечерних новостей. В ту же минуту им стали звонить знакомые, чтобы узнать, все ли в порядке с Федором. А Валентина сама ничего не знала. Надеялась, что муж работает в другом театре и играет сейчас в другом спектакле. Пыталась позвонить ему на мобильный телефон, но он был выключен. Правда, он всегда так делал, трудно представить себе мобильный телефон, трезвонящий в кармане музыканта во время концерта. Очень скоро, однако, подтвердились самые худшие предположения - Федор в этот вечер работал в театре на Дубровке.

А тем временем, именно из-за звонков многочисленных друзей, сам Федор Храмцов не мог дозвониться домой. Ему удалось это сделать только после полуночи.

- Он сказал, что сомневается, что выйдет оттуда, - вспоминает Валентина. - Я его успокаивала, говорила, что власти сделают все возможное и его оттуда вызволят, но он в это не верил. Просил прощения за все, что не так сделал, и прощался с нами. Каждый раз, как дозванивался оттуда, прощался и говорил: «Береги детей», а поскольку очень любил нашу собаку, добавлял: «Поцелуй от меня Эльку, я уже отсюда не выйду». Он был уверен, что их взорвут.

Дети Храмцова, Александр и Ирина, сразу же бросились к театру и пробыли там практически до конца, беспрерывно. Еще много часов после штурма они метались между больницами и центром, пытаясь добыть хоть каплю информации об отце. Поначалу они и мысли не допускали, что отец может не вернуться.

- Первую ночь мы просидели в машинах, слушали радио, и нам все это казалось нереальным, - рассказывает Ирина. - Как будто кто-то снимает приключенческий фильм. Мы все думали, что предпримут власти, чтобы их освободить. Только через двенадцать часов нами стала овладевать паника, мы просто тряслись от ужаса.

Валентина поначалу не поехала к театру, потому что ждала очередного звонка мужа, а утром должна была идти на работу - она работала на фирме компьютерного программирования и интернет-технологий. Шеф поехал в отпуск и попросил Храмцову, чтобы, пока он отсутствует, она ежедневно обязательно приходила на работу. Но тут, где-то вскоре после двенадцати, опять позвонил Федор.

- Федя сказал всего несколько слов о том, как они закладывают бомбы, и отключился, - вспоминает Храмцова, не в силах сдержать дрожь. - Еще раз позвонил через пятнадцать минут. «Не могу говорить», - сказал он и страшно заторопился. Говорил очень быстро и хаотично: «Тут везде устанавливают бомбы, нас взорвут, прощай, береги детей, у нас чудесные дети, поцелуй от меня собачку и внуков - от меня…»

Этого Валентина Храмцова уже была не в силах вынести. Сказала коллегам, чтобы управлялись сами, и поехала к театру. По пути еще зашла в аптеку за лекарством для дочери - ночью был страшный ливень, а потом дождь со снегом, и Ирина, бродя вокруг театра, промокла - начался сильный бронхит. Валентина попросила в аптеке и что-нибудь успокаительное, но не хотела брать новопассит, который продавался без рецепта. Это было слишком слабое средство. Она объяснила, зачем ей нужно лекарство, и аптекарша над ней сжалилась - дала упаковку психотропного фенозепама, который продавался только по рецептам.

Когда Храмцова добралась до театра, был уже вечер. Она быстро нашла детей и дала Ирине таблетки. Дочь заснула в машине.

- У меня было такое впечатление, что я закрыла глаза и тут же их открыла, - рассказывает Ирина. - Понятия не имела, что проспала всю ночь и проснулась только где-то в полдень. Открыла глаза и спросила: «А почему так светло? Ничего не понимаю, ведь еще вечер!»

Ирина и ее брат, как и другие родственники заложников, четыре раза в день обходили кордон, расспрашивали солдат и милиционеров, других родственников, с которыми они познакомились в штабе. Большинство пожимали плечами, повторяли, что сами ничего не знают, стоят в кордоне вторые сутки, никто их не подменяет и им уже все это надоело. Иногда только родственники передавали какую-то информацию от заложников, которые до них дозвонились.

- Мы поняли, что, если не хотим потерять голову, нужно что-то делать, - вспоминает Ирина. - Это была потребность - сделать хоть что-то, чтобы помочь заключенным в театре. Когда на следующий день возникла мысль устроить демонстрацию, кто-то принес рулоны обоев, и мы начали писать лозунги.