Ехал один король по белу свету. Днем один город проехали, уже темнеет, а другого города все нет и нет. Смотрит король — огонек горит. Приказал он кучеру поглядеть, как да что. Пошел кучер, посмотрел — сидит в избушке сапожник, сапоги тачает. Вернулся кучер к королю, рассказал, и поехали они к сапожнику ночевать. Вот ложатся они спать, а сапожник все шьет да шьет. Стал король его спрашивать, сколько он зарабатывает.

— За день восемь медяков, — отвечает сапожник, — На два живу, два одалживаю, два через забор кидаю, два возвращаю.

— Как так? — спрашивает король.

— А вот так, — говорит сапожник. — На два сам кормлюсь, два одалживаю, то есть на сына трачу, на его кормежку и ученье. Два откладываю дочке на приданое, выйдет она замуж, мне их не вернет — стало быть, через забор кидаю. А на два отца кормлю, долг возвращаю. Ведь он в молодые мои годочки кормил меня, и поил, и учил.

Понравились королю сапожниковы слова. Велел он никому той разгадки не открывать, иначе, мол, окоротит сапожника на голову. А сам, как домой вернулся, приказал всем меньшим королям, что под ним ходили, разгадать эту загадку. «А если не угадаете, — говорит, — головы вам поотрубаю». Съехались меньшие короли, думали, думали — никто разгадать не может.

Самый худородный из тех королей стал дознаваться, как да что, добрался до того кучера, стал спрашивать, где тот сапожник живет. Кучер ни за что говорить не хотел. Обещал ему худородный король большую награду, и поехали они ночью к сапожнику. Не хотел сапожник ничего говорить. Ну да заплатил ему король щедро, так он в конце концов намекнул, что к чему. Они к утру потихоньку и вернулись.

Стал большой король всех меньших королей по порядку спрашивать. И последним того, самого худородного. Он один из всех и разгадал загадку. И получил за то по половине королевства у всех остальных. Но на него никто зла не держал. Наоборот, все радовались. Если бы не он — всем бы голов не сносить.

Нужны были мазуру деньги, и взял он в долг у черта с уговором, что отдаст их вместе с душой, когда вся зелень с деревьев опадет.

Размахнулся мазур на те деньги: дом построил, хлев, амбар, скотину купил, коней, прикупил и бор сосновый, что позади его хаты начинался. Все лето работал мужик в поле, под осень урожай собрал богатый, озимые засеял. Черт проходил мимо, увидал, что мужик севом занят, и подумал: «Вот дурень! Чего он озимые сеет, когда я по осени его душу сцапаю?» И хвостом даже покрутил на радостях.

А мазур узнал его издалека, шапку перед ним снял, поклонялся, да про себя-то посмеялся только над глупым чертом.

Осень пришла, ударили первые морозы, градом посыпались листья с деревьев. Пришел вечером черт к мазуру под окна, видит — мазур веселый, помолился, спать собирается. Постучал нечистый в окно. Вышел мазур, узнал черта и говорит:

— Приходи утром, ваша милость. Тогда и рассчитаемся.

До самого утра дрожал черт под окнами, предвкушал, как он мазурову душу заполучит.

А мужик рано поутру помолился, повесил на грудь кропильницу со святой водой и вышел на улицу. Черт мазура за шиворот цап! — да только мужик так нечистого двинул, что тот наземь брякнулся.

— Отстань, нехристь, чертов сын! Позабыл ты, видно, наш уговор! Не смей подходить ко мне, не то плесну тебе в рожу святой водой!

Стоит побитый черт в сторонке, дрожит от холода и кричит:

— Долг отдавай и душу отдавай!

— Ишь, чего захотел, собачий сын! Договорились ведь мы: и то, и другое получишь, когда вся зелень с деревьев опадет. Глянь, некрещеная душа, сосна-то зеленая! Так чего ж ты явился? Бывай здоров, авось больше не встретимся.

И пошел себе мужик в хату.

А черт от стыда за рога схватился, потом вскарабкался на первую же сосну и давай ее зубами грызть, когтями зеленые иголки драть.

Весь перекололся, видят — непосильное это дело. Слез с сосны и пошел прочь, сказавши:

— Мазур-то самого черта хитрее.

А мазур только поглядывал из окошка на глупого черта да посмеивался.

Пришел однажды ксендз к кузнецу с заказом. Кузнец мигом горн раздул, молотом помахал и бросил горячую железку наземь. Ксендз расплатился, домой собрался и схватил голой рукой железку. Она уже потемнела, но была еще горячая. Ожегся ксендз, заохал. А кузнец говорит:

— Как же так, ваше преподобие! Ученый человек, а в таких делах не смыслите.

Позвал он своего четырехлетнего сынишку и велел подать железку. Прежде чем взять, плюнул мальчонка на нее — проверить, не горячая ли. Увидел это ксендз, подивился, а кузнец толкует:

— У меня вон сынишка, и то мудрее вас будет.

Пришел ксендз домой. Служанка подала ему обед. Вспомнил ксендз премудрость Кузнецова сына, решил проверить, не горячий ли суп, плюнул в него — не зашипело. Зачерпнул он полную ложку, собрав сверху жир — язык обжег. Бросился на кухню и давай служанку ругать: зачем, мол, такая-сякая, не предупредила, что суп горячий, его-де не проверишь. А служанка в это время мыться собиралась и теплую воду в тазу готовила. Попробовала она воду пальцем, не горячая ли, и говорит:

— Проверить-то проще простого.

С тех пор, прежде чем есть суп, ксендз всегда совал туда палец.

Затаил он злобу на кузнеца, у которого пальцы обжег, и решил ему пакость сделать. Жена у кузнеца была пригожая, стал ксендз ее звать на свидание и уговорил. А кузнец заметил, куда его жена вечером ходила. На другой день, когда она опять на прогулку собралась, он вперед ее пришел на то место. А там липа развесистая росла. Вот он залез на эту липу, смотрит — ксендз идет, на кресло садится, кузнецова жена является. Поговорили они о том, о сем, и пошло у них грешное занятие, от которого потом аистам трудов! Старается ксендз вовсю, а кузнецова жена и говорит: «Ой, если ребеночек будет, кто о нем позаботится?» Ксендз и отвечает: «Тот, кто над нами». Тут кузнец и крикнул сверху:

— Ах ты такой-рассякой! У меня своих шестеро, да еще прикажешь твоего выкармливать!

И с дубиной на них!

Один парень в корчме вареных яиц спросил. Дал ему корчмарь полтора десятка, парень платить собрался было, а тот и говорит:

— А, мелочь! Потом купишь еще что-нибудь, тогда и присчитаю.

— Потом, так потом, — согласился парень, не заплатил и ушел.

Прошел год, второй. Парень о том завтраке в корчме и думать забыл. Женился, разбогател, живет себе припеваючи.

Вдруг нежданно-негаданно зовут его в суд. Оказывается, корчмарь деньги с него требует за те пятнадцать яиц. А кроме того, еще и за цыплят, которые из тех яиц за это время вылупиться и вырасти могли бы. Выходит, деньги немалые.

Отговаривался парень в суде как мог. «Корчмарь-до тогда сам денег брать не хотел, а я и сейчас за них платить не отказываюсь». Но суд присудил, что прав корчмарь.

Подал парень прошение, хотел свидетелей найти, по никого сыскать не мог. А сам он не помнил, был ли там тогда кто-нибудь или нет.

Вот завтра суд, свидетелей нет как нет, — решил парень, что дело проиграно. Идет по лесу, плачет от обиды. Вдруг, откуда ни возьмись, появился перед ним старик и спрашивает:

— Ты что так горько плачешь?

— Завтра суд у меня, свидетелей нет, считай, что дело я проиграл.

И рассказал, что за дело-то.

Незнакомый человек выслушал его, призадумался, а потом и говорит:

— Не горюй. Я к тебе в свидетели пойду. Выиграем мы это дело.

Сказал и исчез.

На другой день начал корчмарь в суде доказывать, сколько из пятнадцати яиц могло цыплят вылупиться, сколько они потом могли яиц снести и сколько цыплят он имел бы из этих яиц.