— Может, правда? — пробормотала перепуганная молодица. — Вчера брат заезжал ко мне, так я для него на скорую руку испекла. Может, и остался кусочек. Сейчас погляжу…

И точно: вынула из квашни и подала на стол пирог, да не кусочек, а чуть початый.

Режут мужики пирог, уплетают за обе щеки. А простачок снова потихоньку прижал сову. Она опять головой завертела да заухала.

— А теперь она о чем вещает? — полюбопытствовал хозяин.

— Да ну ee! Все свое плетет! Будто в поставце фляжка водки есть.

— Может, и верно, жена? Ну-ка, глянь!

— Не знаю, — завертелась баба. — Кажись, вчера капелька осталась — может, и есть…

Посмотрела — есть водка, да не капелька, а больше половины фляжки. Делать нечего, поставила хозяйка фляжку на стол. Хозяин налил себе, налил гостю. Выпили они по рюмке-другой и опять — за пирог.

— Молчи ты! — прикрикнул тихонько простачок на сову. Он ее перед тем щипнул незаметно — вот она голос и подала. — Молчи! Не твое это дело!

— А что она говорит?

— Да болтает, что-де в печи жареный гусь, — будто нехотя сказал простачок.

— И гусь? Доставай женка, а то сам пойду искать! Все подавай сразу, что еще есть!

Подбежала хозяйка к печи, заглянула за заслонку, заломила руки, запричитала:

— Господи, и гусь есть! Боже мой, да что ж это творится? Ведь только что ничегошеньки не было. И ума не приложу, откуда все взялось. Не иначе чародейство или еще что!

— Веришь ли, добрый человек, — говорил хозяин, разрезая гуся, — у меня в доме дивные дела творятся. Это не черти. Черти шумно озорничают, а тут все тишком-тишком, но что есть дома повкуснее, все куда-то девается, и винить некого. Живем вдвоем: я да женка. Чьи это дела, любезный гость, как по-твоему?

— Не иначе, как домовой завелся, кому ж другому быть? Где он поселится, там счастья не жди. Но если это только домовой, то с помощью совушки — мудрой головушки мы его нынче же выгоним.

— Сделай такую милость, гостюшка! Выгони, уплачу тебе, сколько запросишь.

Простачок велел хозяину выйти в сени. Ушел хозяин, а хозяйка упала перед простачком на колени и молит:

— Ой, не губи меня, добрый человек, не губи!

И гость хозяюшкин вылез из-под печи и тоже путнику в ноги, упрашивает:

— Возьми все, что у меня есть, только не губи. Не выдай хозяину, а то он меня живого не выпустит.

Простачок велел ему вымазать сажей лицо и руки, напялить кожух шерстью наружу, рукавицы натянуть на ноги, а сапоги на руки надеть. Привязал ему на голову старый голик и велел обратно под печку лезть. Потом позвал хозяина и объявил, что домовой под печкой прячется: так-де сова указала. Попросил еще котелок ключевой воды, две пригоршни ячменной крупы, колбасы, солонины, масла и соли.

Хозяин дал все, что потребовал путник. Тот на шестке разложил огонь, и скоро в котелке пыхтела густая и жирная каша, а простачок, засучив рукава, помешивал ее ложкой. Каша поспела. Перекрестил путник углы дома, настежь распахнул двери избы, хозяину дал в руки метлу, а хозяйке — лопату. Как брызнет кипящей кашей из поварешки под печку да как заорет что есть мочи:

— А ну, домовой, брысь отсюда!

И точно: вдруг из-под печки выскочило что-то черное и косматое, не человек и не козел, как есть — домовой, да со всех ног к двери! Хозяина с ног сбил, хозяйка с перепугу благим матом завопила. Простачок вскочил на стол, а домовой метнулся к воротам, как сиганет на улицу, только его и видели.

Утром простачок за труды да за сову получил от хозяина рубль, да еще хозяйка тайком ему рубль сунула.

Так рассудил он дело своим мужицким умом, всем угодил и себя не забыл: обогрелся, попил, поел как следует, выспался, деньги в мошну спрятал да котелок с кашей прихватил.

Распростился с хлебосольными хозяевами и пошел своей дорогой.

Проголодался простачок в пути и решил подкрепиться кашей. В это время он как раз подходил к лесу. Ну что ж, развел простачок костер, подвесил котелок с замерзшей кашей над огнем, она живо и разогрелась.

Только хотел он приняться за горячую кашу, видит — далеко в поле по свежему снежку скачет на коне охотник, за охотником — доезжачий с борзыми. Это был пан из соседнего имения, известный скряга и притеснитель своих крестьян. Узнал его простачок и решил сыграть с ним шутку.

Снял он котелок с огня, поставил на пень, что из снега торчал. Костер затоптал, засыпал свежим снегом. Встал спиной к пню, подбоченился и давай прыгать вокруг пня да приговаривать:

Пой и прыгай возле пня —

Сваришь кашу без огня.

Прыгай побойчее —

Будет горячее.

— Что это там мужик выделывает? — обратился пан к доезжачему. — Ну-ка, узнай.

Поскакал доезжачий и, вскоре вернувшись, доложил, что какой-то шалопут на сухом и мерзлом пне без огня кашу варит.

Не поверил пан доезжачему. Подъехал к кашевару и видит — в самом деле стоит на пне котелок с горячей кашей. Попробовал — обжегся даже.

— Слушай, мужичок, — обратился охотник к простачку, уплетавшему кашу. — Для охотника такой котелок, что кашу сам без огня варит в чистом поле или в глухом лесу, — цены не имеет! Научи-ка меня этой премудрости, я тебя награжу щедро…

От слов — к делу, и пан за большие деньги купил чудесный котелок. Простачок научил пана, как надо прыгать и что напевать, деньги спрятал в мошну, поклонился и без оглядки зашагал большаком.

Вернулся охотник домой, не терпится ему показать всем удивительную штуку. Собрал он своих гостей, жене велел захватить все, что нужно для каши, и отправился в поле. Через полчаса вся компания стояла у того же самого пня. Пан спрашивает:

— Господа! Может быть, вам угодно отведать чего-нибудь горячего? Я нарочно пригласил вас сюда, чтобы сделать вам приятный сюрприз. На этом пне я сейчас сварю вам кашу.

Поставил он котелок с крупой на пень, заправил салом, посолил, насыпал снегу, повернулся спиной к пню, подбоченился и давай прыгать вокруг пня да выкрикивать:

Пой и прыгай возле пня —

Сваришь кашу без огня.

Прыгай побойчее —

Будет горячее.

Гости с недоумением смотрели па пана и терялись в догадках, что это значит.

Танцор весь взмок и охрип от прыжков и пения на морозе, но когда он оглянулся и увидел, что котелок не кипит, то еще усерднее запрыгал и заорал припевку сиплым голосом. Встревоженная жена подумала, что ее благоверный рехнулся. Подбежала к нему и схватила за руку, пытаясь удержать от чудачества, но он оттолкнул ее. Она кинулась к гостям, умоляя их остановить мужа, чтоб не схватил он от пляски на морозе воспаления легких.

Вмешались гости, и обман выяснился. Одураченный пан опомнился. Вскочил на коня и понесся догонять простачка.

Но тот заранее умом раскинул, как погоню встретить: едва услышал позади топот копыт, поднял с дороги палку и забросил на липу. Вывернул наизнанку полушубок и шапку, скривил нос в одну сторону, а рот — в другую, сморщился, зажмурил один глаз, подогнул ногу, встал под липу и хнычет.

На взмыленном коне подскакал к нему охотник, посмотрел и, не узнав шутника, спрашивает:

— Ты не видел, проходил здесь мужик в новой шубе в бараньей шапке?

— Еще бы не видеть, — плачущим голосом ответил простачок. — Он, разбойник, напал на меня, несчастного калеку, вырвал костыль из рук и вон куда закинул, а сам побежал дальше, как угорелый. Пан его мигом догонит, Сделай милость, пане, пожалей старика, достань мой костыль с дерева. Без него мне смерть! А ему, подлецу, все равно от вас не скрыться.

Спрыгнул охотник с коня, бросил поводья мнимому калеке, а сам стал карабкаться на дерево.

Этого только и ждал простачок. Увидел, что паи, залез высоко, вскочил на коня, подобрал поводья и стрелой помчался по дороге. Скорехонько скрылся от обалдевшего охотника.

Панский дом стоял у дороги. Простачок осадил коня у ворот, пустил его во двор, а сам узкой тропинкой пошел дальше через лес.