Вот так два раза посмеялся мужик над паном, от мести его ушел и показал, что он не вор.

Около полудня пришел простачок в незнакомое село. Видит — на улице толпа: тут и староста, и десятские, и старики, — все галдят, руками машут. Подошел простачок к толпе и увидел двух тяжущихся: жалобщика и ответчика, обиженного и обидчика.

— Что тут у вас случилось? — спрашивает простачок. — О чем спорите? Может, я вам помогу?

— Да вот эти два мужика, что держат за повод, обвиняют друг друга в воровстве, — объясняет ему один старик. — А дело было так: наш сосед вчера на ярмарке в городе купил коня, а сегодня поймал на нем в своем сарае вот этого цыгана. Цыган божится, что это-де его собственный конь, что он сам его выходил и ездил па нем шесть лет, а неделю назад у него, мол, украли коня. И вот сегодня он будто бы нашел своего коня у этого мужика в конюшне. Он требует коня себе да еще соседа моего обвиняет в конокрадстве. Как их рассудить?

— Шила в мешке не утаишь, сейчас дело выведем на чистую воду, — сказал простачок, скинул шубу и накрыл ею голову коня. — Ну, цыган! Ты, говоришь, узнал своего коня в чужой конюшне. Раз ты его сам выходил и шесть лет у себя держал, отвечай, только сразу и без запивки: на какой глаз он косит?

— На какой глаз, спрашиваешь?

— Да, да! Сразу отвечай, а не ответишь, — стало быть, конь не твой.

— Отвечу, отвечу! Только он косит-то самую малость.

— Ты зубы не заговаривай! Ты говори, на какой глаз он косит.

— На правый.

Простачок откинул шубу и показал всем правый глаз коня. Все увидели, что глаз вовсе не косит.

— Ой, я же оговорился! — застонал цыган, махнув рукой и ударяя шапкой оземь. — Оговорился я! Да ведь конь о четырех ногах, и то спотыкается. Голова одно думает, а язык свое городит! На левый глаз он косит! Конечно, на левый!

Снял простачок шубу с лошадиной головы и объявил:

— Врешь, цыган! Ни стыда у тебя, ни совести! Это хозяйский конь, а ты конокрад. Смотрите, у коня вовсе глаза и не косят.

Цыган понял, что попался, хотел задать стрекача, но его изловили и связали.

Все благодарили простачка, угостили его, да еще и на дорожку кое-чего дали.

Вернулся домой простачок, отдохнул от долгого пути, а тут и праздник подоспел. Запряг он свою лошаденку, взвалил на телегу откормленного борова и поехал в город на базар.

Стоит около своего воза и ждет покупателя.

Вдруг откуда ни возьмись — четверка лихих коней, запряженных в бричку, а в бричке сидит, подбоченясь, какой-то ясновельможный, а может, просто вельможный пан; в зубах — сигара, бичом хлопает, как из пистолета стреляет, давит бедных мужичков, что с дороги убраться не успели.

Остановился пан перед возом простачка и кричит:

— Эй ты, хам! Где тут пшеница, не слыхал?

Обиделся простачок на грубость и ответил:

— Где пшеница, я не слышу, а вижу. Обзывать меня хамом вы сколько угодно можете, ваша панская воля, да ведь что мужик на дорогу бросит, то пан в кармане носит. Вот так-то!

— Врешь! — заорал пан.

— А вот и не вру, ваша милость. Выньте носовой платок из кармана, разверните и увидите, что я правду говорю.

Побагровел пан от ярости, решил проучить дерзкого мужика.

— Что продаешь?

— Свинью, ваша милость.

— Лжешь, хам! Это коза! — заорал пан, да как даст простачку оплеуху — у того искры из глаз посыпались. Но мужик и виду не подал, поклонился папу и говорит:

— Теперь я в долгу у вас, ваша милость. Ужо втройне отплачу.

Продал простачок свинью, вернулся домой, но обещания своего не забыл.

Через неделю нарядился мастеровым, взял аршин под мышку и отправился в путь.

Пришел в корчму, что была поблизости от имения того пана, и говорит важно:

— Слушай, хозяин! Дай-ка мне доброго медку, за ценой я не постою. Мне добрый мед нужен, чтоб работа спорилась, я ведь не какая-нибудь мелюзга, я мельницы ставлю.

— Что я слышу?! Вы мельничный мастер?

— Он самый. Прошлым летом две водяные мельницы поставил и один ветряк. Знаешь, сколько денег огреб! Могу себе позволить кружку доброго медку.

— Вот удача! Наш пан давно мельницу хочет поставить, да все мастера никак не найти. Хотите, я вас порекомендую? А уж вы потом меня отблагодарите. Могу сей же час к пану сбегать.

— Давай беги. За мной не пропадет, вот поставлю мельницу — половину заработка у тебя в корчме пропью.

Корчмарь со всех ног бросился к пану, и сей же миг простачка просят в усадьбу.

Пан простачка не узнал, уговорились они обо всем на крыльце и тут же в лес поехали выбирать материал на мельницу.

Проехали с версту. Пан указывает на дуб.

— Гляди, какой дуб. На главный вал сгодится?

— Да разве это дуб? Это береза!

— Что ты плетешь?

— То же, что и вам случается.

Решил пан, что мастер в корчме перебрал и теперь несет ахинею. Поехали дальше. Увидели другой дуб, еще толще первого.

— Уж этот-то наверняка подойдет, — говорит пан.

— Давайте смеряем, — отвечает простачок. — Эх, ваша милость, вот беда — аршин-то я у вас на крыльце забыл! Ну, ничего, смеряем обхватами. Станьте-ка к дубу, обхватите, сколько можете, а я с той стороны. Один момент!

Пан и рад стараться: обхватил дуб, а простачок зашел с другой стороны, накинул ему веревочные петли па руки, затянул, связал, предстал перед панские очи и говорит:

Свинья не коза,

А дуб не береза!

Оторопел пан, взглянул на мастера и вдруг узнал в нем того мужика, которому оплеуху дал на ярмарке. А простачок выломал наскоро дубинку да и отвесил пану десяток горячих, как тот ни грозился. А напоследок сказал:

— Ну что, вспомнил меня? Я тебе за ту оплеуху обещал втройне отдать — и отдам. Нынче ты в первый раз получил, а два раза еще за мной останутся. До свиданьица, ваша милость.

Повернулся и скрылся в лесной чаще. А привязанный к дереву избитый пан простоял там до самого вечера, пока не освободили его проезжие мужики.

Через недельку взял простачок у брата, что в усадьбе буфетчиком служил, черный фрак, жилет — словом, одежку почище, переоделся, научил сына-подростка, что ему говорить, запряг лошадь в бричку и отправился в знакомую корчму. Подкатил с шумом, с гиканьем.

— Живо шампанского! — кричит.

Хозяин чуть не обмер: он такого за всю жизнь ни разу не слыхивал. Проводил гостя, усадил, а сам бегом во двор и спрашивает возницу, что это за персона.

— Сам ты персона! — отвечает парень. — Это не персона, а знаменитый городской лекарь. Я за ним двадцать верст, почитай, гнал. Приехал он, поглядел на моего пана, дал ему что-то понюхать, и хворь как рукой сняло. А от него уж все доктора отступились. Пока сюда ехали, всех больных по пути на ноги поставил. Прямо-таки чудеса! Ну конечно, и денежки ему сыплют, не жалея.

Корчмарь пораскинул, что к чему, и сразу же к доктору:

— Не угодно ли, ваша милость, меня выслушать? Сказали мне, что вы знаменитый доктор. Очень прошу вас обождать здесь, пока я извещу пана о вашем приезде. Он уже несколько дней хворает. Если вылечите его, он за деньгами не постоит, а уж вы меня, обремененного заботами, не забудьте наградить.

— А что за хворь у твоего пана?

— Тс-с-с, я вам по секрету скажу: па днях нашли его в лесу привязанным к дереву. Я привел к нему мастера по мельничному делу, поехали они лес смотреть, а мастер-то был из тех, кто черту душу продал. Схватили его черти в лесу и уволокли, а пана нашего к дубу привязали. Бот он и захворал с перепугу.

Помчался корчмарь в имение, а вскоре явился управляющий просить доктора к пану.

Вошел доктор к больному — перво-наперво велел окошки завесить, чтобы свет, мол, пана не беспокоил. Потом сел у постели, пульс пану пощупал и измененным голосом попросил рассказать, отчего с ним эта хворь приключилась.