«С тех пор, как себя помню, я, кажется, живу в состоянии противоречия. Я всегда имел идеалы и всегда был далек от них. С самых ранних лет я чувствовал тягу к монашеской жизни, жизни в одиночестве и медитации, а закончилось все семейной жизнью. Я когда-то думал, что хотел бы быть ученым, но вместо этого выполнял нудную работу в офисе. Вся моя жизнь была рядом тревожащих контрастов, и даже сейчас я в самой гуще внутренних противоречий, которые очень беспокоят меня, поскольку я хочу быть в мире с самим собой, но, кажется, не способен гармонизировать эти противоречивые желания. Что мне делать?»

Естественно, никогда не может быть гармонии или объединения противопоставленных желаний. Вы можете гармонизировать ненависть и любовь? Можно ли когда-либо соединить амбицию и желание мира? Разве они не всегда будут противоречащими?

«Но нельзя ли конфликтующие желания взять под контроль? Разве эти дикие лошади не могут быть приручены?»

Вы пробовали, не так ли?

«Да, много лет».

И вам удалось?

«Нет, но это оттого, что я не должным образом дисциплинировал желание, недостаточно усердно старался. Ошибка не в дисциплине, а в том, кто терпит неудачу в дисциплинировании».

Не является ли это само дисциплинирование желания породителем противоречия? Дисциплинировать означает сопротивляться, подавлять, а не является ли сопротивление или подавление способом конфликта? Когда вы дисциплинируете желание, кто этот «вы», осуществляющий дисциплинирование?

«Это высшее “я”».

Действительно? Или это просто одна часть ума, пытающаяся доминировать над другой, одно желание, подавляющее другое желание? Это подавление одной части ума с помощью другой, которую вы называете «высшим “я”», может только привести к противоречию. Всякое сопротивление влечет за собой борьбу. Как бы сильно одно желание ни подавляло или дисциплинировало другое, это так называемое более высокое желание порождает другие желания, которые вскоре восстают. Желания умножаются, не бывает только одно желание. Разве вы не заметили этого?

«Да, я заметил, что при дисциплинировании одного специфического желания рядом с ним возникает другое. Вам приходится удовлетворять их одно за другим».

И таким образом тратят всю жизнь, преследуя и сдерживая одно желание за другим только, чтобы в конце обнаружить, что желание все еще остается. Воля — это желание, и она тиранически может доминировать над всеми другими желаниями, но то, что побеждено, нужно побеждать снова и снова. Воля может стать привычкой, и ум, который функционирует по привычной колее, является механическим, мертвым.

«Я не уверен, что понимаю все тонкие моменты того, что вы объяснилвость, но я осознаю запутанность и противоречия желания. Если бы во мне было только одно противоречие, я мог бы покончить с его борьбой, но их несколько. Как мне добиться успокоения?»

Понимать — это одно, а желать успокоения — это другое. С пониманием действительно приходит успокоение, но просто желание быть спокойным только усиливает желание, которое является источником всего конфликта. Сильное, доминирующее желание никогда не приносит успокоения, а лишь строит стену заключения вокруг себя.

«Тогда, как выбраться из этой сети внутренне противоречивых желаний?»

Действительно ли «как» является исследованием или требованием метода, с помощью которого можно положить конец противоречию?

«Возможно, я прошу метод. Но разве только не через терпеливую и суровую практику надлежащего метода можно покончить с борьбой?»

Опять же, любой метод подразумевает усилие контролировать, подавлять или сдерживать желание, и при этом усилии создается сопротивление в различных формах, скрытых или грубых. Именно подобно проживанию в узком проходе, который закрывает от вас необъятность жизни.

«Вы, кажется, совсем против дисциплины».

Я только указываю на то, что дисциплинированный, созданный по шаблону ум, — это не свободный ум. С пониманием желания дисциплина теряет свою важность. Понимание желания имеет гораздо большее значение, чем дисциплина, которая является простым соответствием образцу.

«Если не должно быть никакой дисциплины, то как уму освободиться от желания, которое привносит все эти противоречия?»

Желание на самом деле не привносит противоречия. Желание и есть противоречие. Именно поэтому важно понять желание.

«Что вы подразумеваете под пониманием желания?»

Это значит осознавать желание, не определяя его, не отклоняя или принимая его. Это значит просто осознавать желание, как вы осознавали бы ребенка. Если бы вы хотели понять ребенка, то должны были бы наблюдать за ним, и такое наблюдение невозможно, если имеется какое-то чувство осуждения, оправдания или сравнения. Точно так же, чтобы понять желание, должно быть такое простое понимание его.

«Тогда будет прекращение внутреннего противоречия?»

Можно ли что-нибудь гарантировать в этом деле? И само это побуждение убедиться, быть уверенным — это не еще одна форма желания?

Сэр, вы когда-либо знали момент, когда не было никакого внутреннего противоречия?

«Возможно, во сне, но не иначе».

Сон — это не обязательно состояние спокойствия или свободы от внутреннего противоречия, но это другой вопрос. Почему вы никогда не знали такого момента? Разве вы не испытывали полное действие — действие, вовлекающее ваш ум и ваше сердце, а также ваше тело, все ваше целостное бытие?

«К сожалению, я никогда не знал такого чистого момента. Полное самозабвение — это, должно быть, великая благодать, но оно никогда не случалось со мной, и, я думаю, очень немногие когда-либо получали такое благословение».

Сэр, когда «я» отсутствует, разве мы не знаем любовь, не ту любовь, которая называется личной или безличной, мирской или божественной, а любовь без толкования ума?

«Иногда, когда я сижу за моим столом в офисе, странное чувство „необычности“ прионо длилось и не исчезало».

Насколько мы алчны! Мы хотим удержать то, что нельзя удержать, мы хотим помнить то, что не является материалом для памяти. Все это желание, преследование, достижение, что является желанием быть, стать, приводит к противоречию, созданию «я». «Я» никогда не познает любовь, оно может только знать желание с его противоречиями и страданиями. Любовь — это не то, что нужно преследовать, достигать, ее не купить за практику добродетели. Все такие стремления — это пути «я», желания, а с желанием всегда есть боль противоречия.

Дул свежий и прохладный ветер. Воздух из окружающей полупустыни не был сухим, он приходил с далеких гор. Эти горы были одними из самых высоких в мире, большая цепь их тянулась от северо-запада до юго-востока. Они были массивными и величественными, что являло собой невероятное зрелище. Особенно, когда вы видели их ранним утром, после того, как солнце ложится на спящую землю. Их высокие пики, светясь нежно-розовым цветом, выделялись потрясающе ясно на фоне бледного голубого неба. Когда солнце поднялось выше, равнины покрылись длинными тенями. Вскоре те таинственные пики исчезнут в облаках, но прежде, чем удалятся, они оставят свое благословение на долинах, реках и городах. Хотя вы больше не могли их видеть, вы могли чувствовать, что они там, тихие, огромные и бесконечные.

Вдоль дороги, напевая, шел нищий. Он был слепой, и его вел какой-то ребенок. Люди проходили мимо него, и иногда кто-то, бывало, бросал монету или две в банку, которую он держал в одной руке. Он продолжал петь, не обращая внимания на дребезжание монет. Из большого дома вышел слуга, бросил монету в банку, пробормотал что-то и возвратился назад, закрывая за собой ворота. Попугаи разлетались на день в их сумасшедшем и шумном полете. Они полетят к полям и лесам, но к вечеру снова вернутся на ночь к деревьям вдоль дороги. Там было безопаснее, хотя уличные фонари располагались почти у кроны деревьев. Множество других птиц, казалось, оставались днем в городе, и на большой лужайке некоторые из них пытались поймать сонных червей. Мимо прошел мальчик, играя на флейте. Он был тощий и босой, а походка — несколько чванливой и самодовольной. Казалось, что его ноги не заботились о том, куда они ступали. Он сам был флейтой, а песня угадывалась в его глазах. Идя позади него, вы чувствовали, что он был первым мальчиком с флейтой во всем мире. И, в некотором роде, он им и был, поскольку не обращал никакого внимания ни на автомобиль, который промчался мимо, ни на дремавшего полицейского, стоящего на углу, ни на женщину с вязанской дров на голове. Он был потерян для мира, но его песня продолжалась. И так начинался новый день.