Страстное стремление — это воспоминание. Не бывает никакого страстного стремления без известного, которое является памятью того, что было, и именно это стремление поддерживает «я», эго. Теперь, ум может умереть по отношению к известному, известному, которое требует, чтобы его сделали постоянным? Во это реальная проблема, не так ли?

«Что вы подразумеваете под смертью по отношению к известному?» — спросил доктор.

Умирать по отношению к известному — означает не иметь никакого продолжения вчерашнего дня. То, что имеет продолжение, — это просто память. То, что не имеет продолжения ни постоянно, ни непостоянно. Постоянство или непрерывность возникает только тогда, когда есть страх быстротечности. Может быть завершение сознания как продолжения, полное умирание по отношению к чувству становления, не накапливаясь снова в самом акте смерти? Это чувство становления есть только тогда, когда есть память о том, что было и что должно быть, и тогда настоящее используется лишь как проход между ними двумя. Смерть по отношению к известному — это полное спокойствие ума. Мысль под давлением страстного стремления никогда не может быть спокойной.

«Я следовал с пониманием вплоть до пункта, когда вы упомянули смерть, — сказал адвокат. — Теперь я сбит с толку».

Только то, что имеет окончание, может познать новое, любовь или высшее. То, что имеет продолжение, «постоянство» — это память о том, что было. Ум должен умереть по отношению к прошлому, хотя ум создан из прошлого. Весь ум полностью должен полностью быть спокоен, без какого-либо давления, влияния или движения из прошлого. Только тогда возможно другое.

«Мне придется много обдумывать все это, — сказал доктор. — Это будет настоящая медитация».

Дождь шел в течение нескольких дней, и все еще не было похоже, что вскоре будет ясно. Холмы и горы были окутаны черными тучами, а зеленый берег по ту сторону озера был скрыт под толстым туманом. Всюду были лужи, и дождь проникал через полуоткрытые окна автомобиля. Оставляя озеро позади и уходя серпантином в холмы, дорога проходила мимо множества небольших городов и деревушек, а затем поднималась по склону горы.

К настоящему времени дождь прекратился, и когда мы ехали выше, начали показываться заснеженные пики, искрясь на утреннем солнце. Теперь автомобиль остановился, и вы шли по пешеходной дорожке, которая удалялась от дороги, шла среди деревьев в открытые луга. Воздух был спокойным и холодным, и здесь было удивительно тихо, не было привычных коров с их колокольчиками. Вы не встречали никаких других людей на той дорожке, но на влажной земле виднелись следы тяжелой обуви с рядами от гвоздей. Дорожка не была слишком сырой, но на сосне еще виднелись капли дождя. Подойдя к краю утеса, далеко внизу вы могли видеть ручей, текущий от отдаленных ледников. Он питался несколькими водопадами, но их шум не достигал этого далекого местечка, и стояла полная тишина.

Вы также не могли не быть тихим. Это не была навязанная тишина, вы стали тихим естественно и легко. Ваш ум больше не продолжал свое бесконечное блуждание. Его внешнее движение остановилось, и он отправился в путешествие вовнутрь, путешествие, которое вело к большим высотам и удивительным глубинам. Но вскоре даже это путешествие прекратилось, и не было ни внешнего, ни внутреннего движения ума. Он был полностью спокоен, но все же движение было, движение, совершенно не связанное с уходом и приходом ума, движение, которое не имело никакой причины, никакой цели, никакого центра. Это было движение в пределах ума, сквозь ум и за пределы ума. Ум мог следовать за всеми его собственными действиями, даже запутанными и изощренными, но он был неспособен следовать за этим другим движением, которое не происходило из него самого.

Так что ум был спокоен. Его не заставили быть спокойным, его спокойствие не было организованным и не было вызвано каким-то желанием быть спокойным. Он был просто спокоен, и, от такого спокойствия, происходило бесконечное движение. Ум никогда не мог схватить его и поместить среди воспоминаний, он бы сделал так, если бы мог, но не мог узнать это движение. Уму оно было незнакомо, поскольку он никогда не знал его, поэтому и был спокоен, а бесконечное движение происходило вне пределов воспоминания.

Теперь солнце располагалось позади отдаленных пиков, которые снова закрылись облаками.

«Я ожидал этого разговора много дней, и сейчас, когда я здесь, не знаю, с чего начать».

Он был молодым человеком, довольно высоким и худым, но держался хорошо. Он окончил колледж, сказал он, но не очень хорошо учился там, еле выдержав экзамен, и только благодаря тому, что отец тянул его за уши, он сумел получить хорошую работу. У его работы было будущее, как у каждой работы, если вы упорно трудитесь, но он и здесь неохотно трудился. Он останется дальше, но не более того. Что касается беспорядка в мире, казалось, в любом случае это не имело большого значения. Он был женат и имел маленького сына — довольно хороший ребенок и удивительно умный, добавил он, учитывая посредственность родителей. Но когда мальчик вырастет, он, вероятно, станет таким же, как остальная часть мира, преследуя успех и власть, если к тому времени мир все еще останется.

«Как видите, я могу достаточно легко разговаривать о некоторых вещах, но то, о чем я действительно хочу поговорить, кажется настолько сложным и трудным. Я никогда прежде не говорил о своей проблеме с кем-либо, даже с моей женой, и предполагаю, что все это теперь делает наш разговор тяжелее. Но если вы потерпите, я постараюсь объяснить».

Он сделал паузу на секунду или две, а затем продолжил.

«Я единственный сын, причем довольно избалованный. Хотя я увлекаюсь литературой и хотел бы писать, у меня нет ни дара, ни побуждения. Я не совсем глуп и мог бы достичь кое-чего в жизни, но у меня есть снедающая меня проблема: я хочу беспредельно обладать людьми. Я стремлюсь не просто к обладанию, а к полному доминированию. Я не могу выносить, когда присутствует хоть какая-то свобода для человека, которым я обладаю. Я наблюдал за другими, и, хотя они также властны, все это настолько ревностно, без какой-либо реальной интенсивности. Общество с его понятием о хороших манерах удерживает их в пределах рамок. Но у меня нет никаких рамок, я просто обладаю, без любых качественных прилагательных. Не думаю, что кому-то известно то, через какие агонии я прохожу, каким пыткам подвергаюсь. Это не просто ревность, это буквально адский огонь. Чего-то ведь должно хватать, хотя пока ничего не хватает. Внешне я умею контролировать себя, и, вероятно, кажусь вполне нормальным, но внутри я бушую. Пожалуйста, не подумайте, что я преувеличиваю, мне только жаль, что это не так».

Что вызывает у нас желание обладать не только людьми, но и вещами, и идеями? Зачем это побуждение иметь, со всей его борьбой и болью? И когда мы действительно обладаем, это не кладет конец проблеме, а лишь пробуждает другие проблемы. Если позволите спросить, вы знаете, почему вы хотите обладать, и что означает обладание?

«Обладание собственностью отличается от обладания людьми. Пока наше нынешнее правительство действует, будет разрешено личное владение собственностью, не слишком много, конечно, но по крайней мере несколько акров, дом или два, и так далее. Вы можете принимать меры, чтобы охранять вашу собственность, держать ее на ваше собственное имя. Но с людьми по-другому. Вы не можете их закрепить или запереть. Рано или поздно они выскальзывают из ваших рук, а затем начинается пытка».

Но откуда это побуждение обладать? И что мы подразумеваем под обладанием? В обладании, в чувстве, что вы имеете, присутствует гордость, некоторое ощущение власти и престижа, верно? Есть удовольствие от осознания, что что-то является вашим, будь то дом, кусок ткани или редкая картина. Обладание способностью, талантом, возможностью достигать и признание, которое это приносит, — также придает вам ощущение важности, безопасную перспективу на жизнь. Пока люди обеспокоены, обладать и быть обладаемым — это часто взаимно удовлетворяющие отношения. Имеется также обладание с точки зрения верований, идей, идеологий, не так ли?